— Старший инспектор разрешает мне взять вас с собой, если вы не возражаете ненадолго стать другом покойного.

В больнице их сначала долго отсылали от одного сотрудника к другому. Но в конце концов им удалось добраться до деловитой, проворной старшей сестры, в чье отделение привезли мистера Дэвиса в тот злосчастный вечер. К ней вскоре присоединились две практикантки, которые в тот день несли дежурство — одна днем, а вторая — ночью и наблюдали его в последние часы жизни. Все они в один голос утверждали, что мистер Дэвис не издал ни одного звука, более внятного, чем стон.

Фрэнк поднялся, и был вознагражден восхищенным взглядом более хорошенькой из двух практиканток.

— Что ж, большое вам спасибо, сестра.

Мисс Силвер кашлянула.

— А пациенты на соседних койках не могли ничего слышать?

Любезная прощальная улыбка старшей сестры погасла.

— Боюсь, они вам ничем не смогут помочь. Видите ли, вокруг его кровати стояли ширмы, кроме того, как вы уже знаете, он был без сознания.

— Возможно, если бы вы оказали мне любезность и позволили записать их имена и адреса, исключительно ради моего собственного удовлетворения…

— О, разумеется, но, боюсь… Мужчина, что лежал справа, умер на следующий день. Йейтс, сосед с другой стороны, все еще здесь. Кстати, завтра он выписывается У него случился довольно тяжелый рецидив.

Мисс Силвер устремила на сержанта колючий, властный взгляд, и тот повиновался.

— Может быть, мы могли бы повидаться с этим человеком, Йейтсом…

Они разыскали мистера Йейтса, добродушного, общительного кокни, вполне расположенного поговорить. Сестра оставила их наедине. И после краткого вступления мистеру Йейтсу задали вопрос: помнит ли он своего покойного соседа, попавшего под машину седьмого декабря?

— А че, помню! У меня с ногой было плохо, а не с головой. Токо несколько часов еще помыкался, бедолага, и помер. А нечего старикашкам вроде него в темноте перед машинами скакать, понятно? У них глаз уж не тот, понятно? Занервничал, остановился — и сбили его. Жалко.

— Говорил ли он что-нибудь?

— Да у него ширм понаставили кругом. Это всегда так — если бедолага скоро коньки отбросит, ему вокруг ширмы ставят. Как-то раз и мне начали ставить, токо я их быстренько образумил. Эта, рыженькая сестричка. Хорошенькая киска! Ну, а я ей: «Вы мне тут ширмы не ставьте, я их всех посбиваю, ясно?» А она: «О, Йейтс!», а я: «Нечего тут „О, Йейтс, о, Йейтс!“ Кода меня рожали, никто мне ширм не ставил. Нас восемь человек в комнате было. Так что я и помереть могу в толпе, как и родился. Токо я помирать не собираюсь, можешь так сестре и сказать. И привет передай заодно». Ну, она опять: «О, Йейтс!» — и идет за сестрой. Но никаких ширм я не дал тут понаставить.

Мисс Силвер подалась вперед.

— Очень похвальное жизнелюбие. Мистер Йейтс, вы абсолютно уверены, что бедный мистер Дэвис совсем ничего не сказал?

Йейтс склонил набок голову. У него было маленькое, морщинистое личико, напоминавшее обезьянье, и блестящие, лукавые глаза.

— Ну, никакого «сообщения», как вы бы сказали, не было — если вы об этом.

Мисс Силвер любезно кивнула.

— Нас интересует все, услышанное вами, мистер Йейтс, даже если это было только одно слово.

— Ну, толком-то ниче и не было. Я бы ниче и не услышал, токо у меня нога болела, и я заснуть не мог. Там в конце палаты мужик какой-то расшумелся, и сестра его успокаивала, как вдруг я слышу — старичок за ширмами зовет. Негромко совсем, ясно? «Джоан», — он говорит. Ну, по крайней мере, так, вроде, это звучало.

— «Джоан» или «Джонс»? — попыталась уточнить мисс Силвер.

— Да не знаю я, могло и так и так. Это уж дело хозяйское. Если у него кто-то был по имени Джоан, то, значит, считайте, что Джоан. А если кто-то по имени Джонс — то Джонс. Или так, или так. Так что, если это вас успокоит, можете просто выбрать, как вам надо, ясно?

Мисс Силвер кашлянула.

— А что-нибудь еще он говорил?

Мистер Йейтс радостно кивнул:

— Сказал, она ему не поверила, прямо вот так и сказал: «Она мне не поверила». — Половина его лица сморщилась в обезьяньей ухмылке. — Да не страшно, надо было ему сказать. Им бесполезно всякие выдумки рассказывать Женщины, они такие недоверчивые. Так что я говорю: «Да неважно, приятель! Не обращай внимания». А он говорит«Она меня толкнула». «Да, парень, это она плохо сделала», — я говорю. И тут он вроде как застонет и начинает бормотать. А потом — все тихо, я ниче не слышу. Так что когда приходит сестра, я ей говорю: «По-моему, он помер». А он и вправду помер.

— Вы кому-нибудь рассказывали, что он говорил? — вмешался Фрэнк.

Мистер Йейтс помотал головой.

— Меня никто не спрашивал. А назавтра мне делали операцию, и потом мне было очень худо.

Выходя из больничных дверей на улицу, Фрэнк Эбботт сказал:

— Да, такие показания хуже головной боли. Хотя, наверно, это и называют «местным колоритом».

Мисс Силвер покачала головой.

— Я бы не советовала излагать их старшему инспектору в таком виде.

Уильям и Кэтрин вернулись в Расселас-Мьюз в воскресенье вечером. Кэтрин едва могла поверить, что они отсутствовали всего каких-то тридцать шесть часов. Так много случилось за этот короткий, но странный отрезок времени. Во-первых, она снова превратилась в Кэтрин Эверзли. И это было самым странным. Она вновь обрела свою девичью фамилию, фамилию, которую носила в качестве новобрачной в тот последний год перед войной, фамилию, с которой прошла через горькое время вдовства, и наконец вернулась к ней теперь, когда исчезла вся горечь и сердце ее переполняло счастье. Уже одно это словно отодвинуло пятницу в какие-то давние времена.

На верхней ступеньке, у порога, лежала посылка. Уильям споткнулся о нее в темноте. Внеся ее в гостиную, они обнаружили, что это картонная коробка в коричневой бумаге. Под оберткой обнаружилась жестяная банка, из тех, что продаются за два фунта, снабженная наклейкой «яблочный джем» и прикрученным к горлышку клочком бумаги, на котором прямым старомодным почерком было написано: «С наилучшими пожеланиями от Абигейль Солт».

— Как это чудесно с ее стороны! — воскликнула Кэтрин. — Это тот же джем, которым она нас угощала тогда, за чаем. Мы еще его хвалили. Завтра поедим.

— Ладно, — ответил Уильям. — Ого, уже двенадцать! Быстро в постель! Я пойду отгоню машину. Нам повезло, что там для нее есть место. Не хотел бы я сейчас тащиться назад с Эллери-стрит.

Кэтрин спрятала банку с джемом.

На следующий день молодые люди решили, как обычно, отправиться на работу. Хоть над Уильямом и висела неясная позиция Бретта, заброшенный на семь лет бизнес и свидание с адвокатом — абсолютно необходимое, потому что вернувшийся к жизни Уильям Эверзли на бумаге был все еще мертв, — но он все же чувствовал, что мистер Таттлкомб и «Игрушечный базар» важнее всего этого.

— Есть один отличный парень, друг Эрни, я уже давно задумал его заполучить. Он прекрасный продавец, и я уверен, во всех отношениях подойдет мистеру Таттлкомбу. На предприятии, где он работает, только что сменились хозяева, и по-моему, он о них жалеть не будет. Если удастся подвести старика к мысли, какое ценное приобретение он получает, это немного смягчит удар — боюсь, это и в самом деле будет для него ударом. Да, пожалуй, объяснение займет все утро. А потом, думаю, мы на остаток дня отпросимся. Мне надо заняться приобретением легального положения. Мистер Холл еще работает на фирму?

— О да.

— Тогда все просто. Ты можешь позвонить ему из магазина и договориться о встрече, и мы отправимся туда вместе. Тогда остается только Бретт. Думаю, кто-нибудь ему уже раскрыл тайну.

— Мэвис могла…

— Я думаю, Сирил должен что-нибудь предпринять по этому поводу. Завтра они оба будут в офисе.

— Уильям… Еще мисс Силвер…

— Ну, ты можешь позвонить ей сейчас, перед выходом. Она ведь и живет по тому же адресу, который нам дали? Это же не просто офис?