Скрипнула дверь, и в кабинет неожиданно вошла Софи. Остановилась, разглядывая погром. Потом увидела лежащего на полу Леона, спросила спокойно:

– Тебе нужна помощь?

Леон мотнул головой.

– Все в порядке.

– Раф звонит, – Софи показала ему зажатый в руке телефон. – До тебя дозвониться не смог.

– Да, я… – Леон сел, нашел взглядом разбитый телефон. – Мне нужен новый телефон.

– Я закажу, – кивнула Софи. Не обращая внимания на обломки кабинета под ногами, подошла к Леону, протянула ему трубку. – Прямо сейчас.

Леон благодарно улыбнулся. Взял ее телефон, но отвечать не спешил. Софи, не задав больше ни единого вопроса, скрылась за дверью. Конечно, она уже знала, что произошло. И наверняка волновалась. И за него, и за себя. Но в этом и было ее главное достоинство: она умела волноваться молча, без заламывания рук и истеричных воплей.

– Слушаю, – отозвался Леон в трубку.

– Ты уже в курсе? – без предисловий поинтересовался Раф.

– Да.

– Мне нужно интервью.

– Нет.

– Ты что, не понимаешь? – Раф, казалось, даже удивился. – Ты в жопе, Леон! В такой, в которой не был уже много лет! Рокотов мертв и перед своей смертью обвинил в ней тебя!

– Я был дома, – спокойно ответил Леон. – Есть куча свидетелей, которые подтвердят, что я никуда не выходил.

– И что? Рокотова не из пистолета застрелили! Его смерть чрезвычайно загадочна. От него не осталось ничего, кроме кровавого пятна. Ни полиция, ни эксперты понятия не имеют, что произошло. Его дом вспыхнул как свечка, одни головешки остались. Сам знаешь, все непонятное пугает людей, заставляет верить в сверхъестественное. А тут еще и Рокотов сам назвал твое имя. Тебя линчуют, Леон! Еще до того, как состоится суд, в котором тебя признают невиновным.

– Интервью тебе как‑то поможет мне этого избежать? – насмешливо поинтересовался Леон.

– Конечно! Ты можешь рассказать свою версию! Мы предоставим доказательства, что ты ни при чем!

– Не будет никакого интервью, Раф.

Потому что я очень даже при чем.

– Ты упрямый осел! – не выдержал Рафаэль.

– А ты хитрый журналюга, – парировал Леон. – Тебе плевать на меня, ты хочешь первым осветить сенсацию. Я сказал – нет.

– Ну и иди ты к черту! – бросил Раф. – Сам выкручивайся. Всегда только о себе и думаешь, с самого детства. Родителей бы пожалел.

Леон сбросил вызов. Он знал, что интервью ему не поможет, а потому нечего и пытаться. А еще знал, что Раф не отстанет. Он жаждет сенсаций, которых в их захолустье не так и много. И был прав: брат звонил еще дважды.

А утром, когда снег прекратился и дороги более или менее расчистили, под воротами Волчьего логова стояли с десяток других журналистов и видеооператоров. Конечно, во двор их никто не пустил, но Леону было достаточно знать, что они там, чтобы раздражаться. Самые ушлые находили номер телефона Софи и звонили ей. И она, несмотря на свою выдержку, в конце концов рявкнула на них и перестала поднимать трубку.

К тому моменту, как до логова добрались Влад и Алиса, все в доме уже находились на пределе. И Леон понимал, что отпустить их на новогодние праздники будет самым правильным решением.

Алиса еще в детстве заметила интересную вещь: неважно, что происходит у тебя в жизни, неважно, надеешься ли ты на светлое будущее или не ждешь от жизни уже ничего хорошего, но перед Новым годом даже самые отъявленные скептики начинают хоть немножечко верить в чудеса. Хмурые люди светлеют, улыбки появляются на лицах, на которых давно отложилась печать недовольства.

Сама Алиса Новый год любила больше остальных праздников. Она не была религиозной, поэтому Рождество и Пасха, несмотря на то, в интернате исправно красили яйца, не вызывали в ней особого трепета. Она не интересовалась политикой и историей, поэтому все эти Дни независимости, Конституции и прочих государственных флагов тоже проходили мимо нее. Глядя на фейерверки, взрывающиеся в небе в День города, она не могла не думать о том, что это просто зря потраченные деньги. Фейерверк закончится, люди перестанут смотреть в небо, опустят головы вниз и увидят раздолбанный асфальт. Придут в поликлинику и займут безумную очередь из‑за нехватки врачей. Не смогут купить в аптеке нужное лекарство. И радость от фейерверка очень быстро погаснет. Даже день рождения свой Алиса не любила. Иногда, в самые депрессивные дни, думала, что лучше бы и вовсе не рождалась.

И только Новый год Алиса любила так сильно, как вообще можно любить праздники. Даже помнила, как праздновали его в детстве. БабАня доставала с антресолей деревянные коробки, в которых когда‑то давно, задолго до Алисиного рождения, получала посылки на почте. В коробках этих, пахнущих пылью и еще чем‑то сладким, лежали новогодние игрушки. Старые‑старые, еще советские. Не простые шары, а настоящий зоопарк. Лисы, волки, зайцы, ежи. Фрукты, овощи, шишки, сосульки. Чего там только не было! Все игрушки были обернуты ватой, между слоями уложены старые газеты. БабАня осторожно разворачивала каждую игрушку, рассматривала, не появилось ли на ней новых сколов. Любовно протирала сухой тряпочкой, вешала на еловые ветви. Алиса в это время стояла чуть поодаль и боялась даже дышать. Восхищение, испытываемое ею в тот момент, наверное, можно сравнить лишь с восхищением космонавта, впервые глядящего на Землю с космической станции.

Накрывали ли стол, пили ли шампанское, ходили ли на какие‑то утренники, Алиса не помнила. Как и не помнила подарков, за исключением домика, о котором рассказывала Леону. Но те игрушки, тот трепет при взгляде на них навсегда отложились в ее памяти.

Уже позже, после интерната, Алиса спросила у матери про игрушки. Но оказалось, что мать продала их вскоре после исчезновения отчима. Ей нужны были деньги, а за игрушки предлагали хорошую сумму.

В интернате празднованию Нового года тоже уделяли большое внимание, тратили много времени и сил. Во‑первых, обычно в это время приезжали всякие спонсоры и просто неравнодушные люди, во‑вторых, и директор с воспитателями старались порадовать воспитанников. И если спонсоров Алиса недолюбливала, их приезды казались ей лицемерными (вспоминать о бедных сиротках раз в год, чтобы потом написать об этом в соцсетях и газетах – разве это называется по‑другому?), то к праздникам в самом интернате относилась очень хорошо. Делать украшения не умела, поэтому помогала на кухне.

После выпуска из интерната каждый Новый год Алиса встречала в компании друзей. Праздновали всегда дома у Матвея, поскольку только у него была большая и уютная квартира. Чтобы не тратиться на подарок каждому и не покупать какую‑то ерунду, обычно играли в Тайного Санту. Еще в начале декабря тянули бумажки с именами друг друга и дарили тому, кто достался. Таким образом никто не оставался без подарка, и купить один нормальный уже не составляло труда. Если кто‑то приводил с собой пассию, то подарок ей лежал только на его плечах. Когда Матвей и Вика начали встречаться, они стали покупать дополнительные подарки друг другу.

В этому году Алисе досталась Вика. И как бы ни был велик соблазн подарить ей сушеную мышь в коробочке или хотя бы живого таракана, Алиса несколько дней потратила на выбор чехла для телефона со стразами Сваровски. Самой Алисе такой подарок казался до смеха бессмысленным, но она знала, что Вика любит украшения и аксессуары, а чехлы и вовсе меняет едва ли не каждый месяц.

В этот раз компания предполагалась непривычно большой. Артем обещал привезти очередную девушку, о которой еще месяц назад и речи не шло. Его брат утверждал, что тот просто нашел себе подружку, чтобы не остаться в одиночестве на праздники, но Алиса сомневалась. Кто‑кто, а Артем не стал бы так делать, зная, что придется покупать подружке подарок. Однажды он бросил девушку накануне Восьмого марта, чтобы не дарить ей цветы, которые в это время года неприлично дороги. Мирослава, краснея, тоже сказала, что пригласила парня. Алиса не сомневалась в том, какого именно. Без пары этот Новый год будут встречать только она и Арсений. Артем уже пошутил по этому поводу, но Алиса пропустила шутку мимо ушей: не встречаться с друзьями было ее непреложным правилом.