— Поеду домой отсыпаться, — ответил я. — Никаких особых планов нет.

— Я тоже посплю до обеда, а потом у меня деловая встреча, — сказал Готанда.

И мы еще немного помолчали, разглядывая Токийскую телебашню.

— Ну что — понравилось? — спросил наконец Готанда.

— Понравилось, — ответил я.

— Про Кики узнал что-нибудь?

Я покачал головой.

— Только то, что она исчезла. Как ты и говорил. Никаких следов. Даже фамилии не известно.

— Ну, я еще в конторе спрошу, — пообещал он. — Может, что и узнаю, если повезет…

Сказав так, он задумчиво сжал губы и почесал чайной ложечкой висок. “Полный шарман”, как сказали бы девчонки.

— Слушай, — спросил он. — Ну, а что ты собираешься делать, если все-таки найдешь Кики? Вернуть ее попытаешься? Или ты ради прошлого все затеял?

— Сам не знаю, — ответил я.

Я и правда не знал. Найду — тогда и подумаю, что делать дальше. Без вариантов.

Мы допили кофе — и Готанда доставил меня до дома на своей новенькой, без единого пятнышка коричневой “мазерати”. Я сначала отнекивался, собираясь вызвать такси, но он настоял, заявив, что ехать все равно очень близко.

— Как-нибудь еще позвоню тебе, ладно? — сказал он мне на прощанье. — Здорово мы с тобой поболтали. А то мне ведь и поговорить-то обычно не с кем… Так что, если не против, попробую тебя снова куда-нибудь выманить…

— Да, конечно, — сказал я. И поблагодарил его — за стэйк, за выпивку и за девочек.

Он промолчал и лишь покачал головой. О чем промолчал — было ясно без слов.

Следующие несколько суток прошли без ярких событий. По три-четыре раза на дню мне звонили насчет работы, но я включил автоответчик и не подходил к телефону. Моя наработанная репутация умирала с большим трудом. Я готовил еду, ел, выходил из дома, слонялся по Сибуя — и неизменно раз в день смотрел “Безответную любовь” в каком-нибудь кинотеатре. В разгар весенних каникул залы если и не ломились от зрителей, то народу хватало. Почти все — старшеклассники. Из “приличных” взрослых людей, похоже, в кино ходил только я. Подростки же убивали здесь время с единственной целью — “протащиться” от очередной кинозвезды или поп-идола в главной роли. На сюжетные перипетии, качество режиссуры и прочую дребедень им было глубоко наплевать. Стоило Звезде Их Мечты показаться в кадре, как они тут же принимались хором вопить свое “Вау! Вау!”, пихая друг друга локтями. Звучало это как притон для бродячих собак. Когда же Звезду Их Мечты не показывали, они дружно чем-то шуршали, что-то откупоривали, беспрестанно что-нибудь грызли и пискляво тянули на все лады “Ч-чё за тоска!” или “Да паш-шел ты!”. Иногда мне казалось: случись в таком кинотеатре пожар, да сгори он дотла со всеми своими зрителями — мир бы явно вздохнул спокойнее.

Начиналась “Безответная любовь” — и я пытливо разглядывал титры. Ошибки не было: всякий раз имя “Кики” упоминалось там мелким шрифтом.

Когда заканчивалась сцена с Кики, я выходил из кино и отправлялся бродить по городу. Маршрут у меня, как правило, получался один. От Харадзюку — до бейсбольного поля, через кладбище — на Омотэсандо, потом к небоскребу Дзинтан — и снова на Сибуя. Лишь иногда, устав, я заходил по пути куда-нибудь выпить кофе. По Земле и впрямь растекалась весна. Весна с ее ностальгическим запахом. Земной шар с неумолимой регулярностью совершал вокруг Солнца очередной оборот. Чудеса Мироздания… Всякий раз, когда кончается зима и приходит весна, я думаю о чудесах Мироздания. Почему, например, каждая весна одинаково пахнет? Год за годом наступает очередная весна, а запах все тот же. Тонкий, едва уловимый — но всегда тот же самый…

На каждой улице просто в глазах рябило от плакатов предвыборной кампании. Все плакаты были ужасными, один другого невзрачнее. По дорогам проносились туда-сюда автобусы с мегафонами — очевидно, призывая за кого-то голосовать. Что конкретно они орали, разобрать было невозможно. Просто орали — и всё. Я вышагивал по этим улицам и думал о Кики. И вдруг заметил: постепенно к ногам возвращается былая упругость. С каждым шагом походка становилась все легче, уверенней — а тем временем и голова начала обретать какую-то странную, не свойственную ей прежде сообразительность. Очень медленно, совсем чуть-чуть, но я сдвинулся с мертвой точки. У меня появилась Цель — и ноги, как в цепной передаче, получив нужный толчок, задвигались сами. Очень добрый знак… Танцуй! — сказал я себе. В рассуждениях смысла нет. Что бы ни происходило вокруг — отрывай от земли затекшие ноги, сохраняй свою Систему Движения. Да смотри хорошенько, смотри внимательнее — куда при этом тебя понесет. И постарайся удержаться в этом мире. Чего бы ни стоило…

Так, совершенно непримечательно, протекли последние четыре или пять дней марта. На первый взгляд — никакого прогресса. Я ходил за продуктами, готовил еду, съедал ее, шел в кино, смотрел “Безответную любовь” и совершал затяжную прогулку по заданному маршруту. Вернувшись домой, проверял автоответчик — но все сообщения были сплошь о работе. Перед сном пил сакэ и читал какие-то книги. Так повторялось изо дня в день. Пока наконец не пришел апрель — с его стихами Элиота и импровизом Каунта Бэйси. По ночам, потягивая в одиночку сакэ, я вспоминал Козочку Мэй и наш с нею секс. Разгребанье сугробов… До странности отдельное воспоминание. Никуда не ведет, ни с чем не связывает. Ни с Готандой, ни с Кики, ни с кем-то еще. Хотя помнил я все очень живо, в мельчайших деталях, все ощущалось гораздо свежее, реальнее, чем на самом деле— и в итоге ни к чему не вело. Но я понимал: случилось именно то, что мне было нужно. Соприкосновение душ в очень ограниченной форме. Взаимное уважение образов и фантазий партнера. Улыбка из серии “не бойся, все свои”. Утро на пикнике. Ку-ку…

Интересно, пытался представить я, каким сексом занималась с Готандой Кики? Неужели так же сногсшибательно, как и Мэй, обеспечивала ему “интим по полной программе”? Все девицы в клубе владеют этим ноу-хау — или же это особенность лично Мэй? Черт его знает. Не у Готанды же спрашивать, в самом деле… В сексе со мною Кики была пассивной. На мои ласки всегда отвечала теплом — но сама никакой инициативы не проявляла. В моих же руках она полностью расслаблялась, словно растворяясь в удовольствии. Так, что с ней я всегда получал, что хотел. Потому что это было очень здорово — любить ее расслабленную. Ощущать ее мягкое тело, спокойное дыхание, влажное тепло у нее внутри. Уже этого мне хватало. И поэтому я даже представить не мог, чтобы с кем-то еще — например, с Готандой — она занималась профессиональным сексом на всю катушку. Или, может, мне просто не хватало воображения?

Как разделяют шлюхи секс по работе — и секс для себя? Для меня это неразрешимая загадка. Как я и говорил Готанде, до этого ни разу со шлюхой я не спал. С Кики — спал. Кики была шлюхой. Но я, разумеется, спал с Кики-личностью, а не с Кики-шлюхой. И наоборот, с Мэй-шлюхой переспал, а с Мэй-личностью нет. Так что пытаться как-нибудь сопоставить первый случай со вторым — занятие весьма бестолковое. Чем больше я думал об этом, тем больше запутывался. Вообще, в какой степени секс — штука психологическая, а в какой — просто техника? До каких пор — настоящее чувство, а с каких пор — игра? И, опять же, хорошая актерская игра — вопрос чувств или мастерства? Действительно ли Кики нравилось спать со мной? А в том фильме — неужели она просто играла роль? Или правда впадала в транс, когда пальцы Готанды ласкали ей спину?

Полная каша из образов и реальности.

Например, Готанда. В роли врача он — не более чем экранный имидж. Однако на врача он похож куда больше, чем настоящий врач. Ему хочется верить.

На что же похож мой имидж? Или даже не так… Есть ли он у меня вообще?

“Танцуй, — сказал Человек-Овца. — И при этом — как можно лучше. Чтобы всем было интересно смотреть…”

Что же получается — мне тоже нужно создать себе имидж? И делать так, чтобы всем было интересно смотреть?.. Выходит, что так. Какому идиоту на этой Земле интересно разглядывать мое настоящее “я”?