— Я все время пытаюсь сказать вам, что Жозефина посещала ту же самую монастырскую школу, что и ты, — Ле-Дам-дю-Провиденс. — Мадам Павиль рассмеялась. — Как это забавно — Ле-Дам-дю-Провиденс. И сейчас само провидение свело вас вместе.

Уэбб снова пожал руку Лили, и она вопросительно взглянула на него, словно спрашивала: почему никто не сообщил ей об этом?

И действительно, лорд Драйден обязан был сообщить ей о том, что она и жена Бонапарта учились в одной монастырской школе. Почему же он об этом не сказал?

Розали окинула взглядом зал и заявила:

— Мне кажется, что вам с Жозефиной надо о многом поговорить.

— О да, — ответила Лили, пытаясь улыбнуться: она уже, заметила, что они — следующие в очереди представляющихся.

Розали Павиль явно намеревалась стать центральной фигурой, представляя Лили. И она в этом почти преуспела. Действуя с решительностью фельдмаршала и воспользовавшись возрастающим интересом к молодой наследнице, Розали быстро пробивалась сквозь толпу гостей.

Однако, к огромному облегчению Лили, желающих предстать перед мадам Бонапарт было столько, что им пришлось ждать еще час.

Но Розали этот факт совершенно не обескуражил. Пользуясь случаем, она водила Лили от одной группы гостей к другой, повсюду представляя наследницу де Шевену.

Только теперь Лили поняла, что совершила ошибку, решив надеть так много драгоценностей. Но она помнила, что ее мать всегда так поступала, когда ее приглашали ко двору, поэтому решила последовать ее примеру.

Однако наполеоновские нувориши совершенно не походили на прежних аристократов — чужое богатство вызывало у них лишь зависть.

— Пора, — заявила Розали. — Жозефина наконец освободилась. Идем, дорогая. Настало время твоего триумфа.

«Моего окончательного поражения», — думала Лили, следуя за мадам Павиль.

Лили пока только мельком видела первую даму Франции, и все же она была поражена ее грацией, изяществом и приятными манерами — именно этих качеств очень не хватало многим гостям Жозефины.

Но сейчас Лили в панике озиралась в поисках Уэбба. Однако его нигде не было. Что ж, вот еще одно доказательство — предсказания Селесты ошибочны. Если бы их действительно что-то связывало, то Уэбб сейчас находился бы с ней рядом.

— Мадам Бонапарт, — начала Розали, — надеюсь, вы простите мне мое ужасное прегрешение… К сожалению, я не представила вам раньше эту милую девушку, но вы пользуетесь такой популярностью, к вам так трудно пробиться… Я надеюсь, что вы найдете эту мадемуазель очаровательной, ибо она значительную часть жизни провела на чудесном острове Мартиника. Разрешите представить вам…

Лили в последний раз окинула взглядом залу, но поняла: все бесполезно, ей одной придется искать выход из столь сложной ситуации.

Пока Розали представляла Аделаиду, Лили, потупившись, пыталась унять сердцебиение.

Однако в нужный момент она присела в глубоком реверансе, как учила ее София. Затем взяла протянутую Жозефиной руку. I

Лили лишь несколько секунд смотрела в блестящие глаза жены Наполеона — и вдруг поймала себя на том, что не может оторвать взгляд от мужчины, стоявшего рядом с Жозефиной.

— Мадемуазель, — сказала мадам Бонапарт, — разрешите представить вам месье д'Артье, недавно прибывшего в Париж.

Изумление, написанное на лице Люсьена, свидетельствовало о том, что он не получил послания Софии.

Собравшись с духом, Лили протянула ему руку:

— Рада познакомиться с вами, месье. Мы с вами не встречались? Ваше лицо и имя мне знакомы.

Отступив на шаг, Люсьен с удивлением посмотрел на протянутую руку Лили. Затем оглядел ее бриллианты и только после этого взглянул ей в лицо.

— Лили?.. — спросил он наконец.

— Лили? — удивилась Розали. — О, месье д'Артье, вы все шутите. Какое чудесное прозвище вы придумали для нашей мадемуазель де Шевену! — Она похлопала Люсьена по плечу веером. — Аделаида действительно похожа на нежную весеннюю лилию и, попомните мои слова, скоро станет самой прекрасной лилией Парижа.

Лили едва заметно кивнула Люсьену, однако он, возможно, не заметил этого, столь велико было его изумление. «Люсьен, не говори больше ни слова».

Лили судорожно вздохнула. Черт возьми, что же теперь делать?

— О Господи, — пробормотала Жозефина, глядя куда-то за спину Лили. — Кажется, мой муж начал оскорблять моих гостей. Он может разбушеваться, и все зайдет слишком далеко. Я должна вмешаться и поскорее принести свои извинения. Мадам Павиль, мне понадобится ваша помощь. Я уверена, что месье д'Артье не даст в обиду вашу очаровательную подругу, пока мы будем отсутствовать. Не возражаете, месье?

— Конечно, нет, — ответил Люсьен, взяв Лили за руку. Как только дамы удалились, Люсьен увел Лили в угол залы, подальше от чужих ушей и любопытных глаз. Лили села на указанное ей место и захлопала ресницами — она надеялась таким образом унять гнев старшего брата.

— Не изображай из себя скромницу, — сказал Люсьен. — Лили, какого черта? Что ты делаешь здесь?

— Не называй меня так, — прошептала она в ответ. — Для всех — да и для тебя тоже — я Аделаида де Шевену.

— Аделаида де Шевену? Да ты с ума сошла… Люсьен принялся расхаживать туда и обратно.

— Я немедленно увезу тебя отсюда и положу конец этой глупой истории, — заявил он минуту спустя.

Жозеф Фуше, министр полиции, покинул прием, как только получил приказ немедленно явиться к Бонапарту.

— Ты видел ее? — спросил первый консул. — Ты заметил, что все мужчины в зале добивались ее внимания?

Фуше растерялся. Он не понимал, о ком речь — о глупой и легкомысленной жене Бонапарта или о наследнице де Шевену. На всякий случай он молча кивнул, ибо прекрасно знал, что Бонапарт не выдержит и, разразившись бранью, сам все выложит.

— Невеста! Кто сказал, что она может быть обручена? Я такого разрешения не давал. Де Шевену был верным слугой Республики, и я не позволю, чтобы кто-то завладел состоянием его дочери…

Бонапарт поднялся из-за стола и стал расхаживать перед камином, его ноги утопали в мягком ковре.

Фуше снова кивнул и постарался придать своему лицу озабоченное и одновременно задумчивое выражение — это означало, что он разделяет неудовольствие своего хозяина.

Де Шевену — верный слуга Республики! Как мило! У Фуше имелось собственное мнение об этом человеке, но он не собирался высказывать его в присутствии Наполеона Бонапарта. Во всяком случае, до тех пор пока у него не появятся доказательства. Первый консул вопросительно взглянул на него, и Фуше понял: необходимо что-то сказать.

— Да, положение затруднительное, — согласился он, — но я уверен: если ваше высочество приблизит ее к себе, то вы сумеете устроить ее будущее надлежащим образом.

«Отличный ответ, — подумал министр полиции. — Немного лести не помешает». Многие из окружения Бонапарта, обращаясь к нему, стали употреблять титул «высочество», чтобы завоевать его расположение.

Лесть выручила и в этом случае.

— Гм-м… Я думаю, ты прав. Без отца и без мужа, которые присматривали бы за ней, она пропадет. Женщине нужен основательный мужчина, который бы направлял ее, а не какой-то охотник за приданым. А этот жених, похоже, из таких. Как ты считаешь? Фуше снова кивнул.

— Наследница де Шевену не должна достаться выскочке-американцу. Ее мужем должен стать француз, преданный нам человек.

— Тот, который бы обеспечил ее будущее. Наполеон вернулся на свое место. Прищурившись, сказал:

— Вот именно, будущее. Такое состояние… Как сумел Анри де Шевену сколотить его?

При этих словах Наполеона Фуше улыбнулся. Уж он-то знал, что ответить. И момент был самый подходящий. Фуше начал осторожно, издалека. Однако с каждым его словом глаза Наполеона разгорались все ярче.

— Насколько я помню, — говорил министр, — де Шевену всегда общался с подозрительными людьми. А сейчас вдруг появилась эта дочь. Я могу засвидетельствовать: его жена действительно носила под сердцем ребенка, но что с ним стало… Я, во всяком случае, ничего не слышал о дочери. И никто ничего не слышал о ней. Возможно, его дочь нам все объяснит и расскажет, где она находилась все последние годы.