Я практически не знаком с ней. Намеренно меняю свой голос, чтобы эта потрясающая, нездешняя, таинственная дама не догадалась, что я ей звонил как-то пьяный, прочитав ее номер на стенке телефонной будки.

Шарлотта действительно похожа на француженку: каре, немного смуглая кожа, вздернутый носик, темные большие глаза, миниатюрная фигурка, тонкая талия. Маленькая грудь, но зато торчком. Я быстро оказался переполнен чувствами, как бочка с водой во время осенних дождей.

Официантка принесла карту вин и коктейлей.

– Как вы любите? – вежливо уточняю я у Шарлотты.

– Мне нравится два-в-одной, – иронично отвечает она, глядя мне прямо в глаза. Фраза произнесена ею так, что я катастрофически краснею.

Часа через полтора я, разгоряченный пятью стаканами коктейля «Огни Ямайки», желая выглядеть суперменом, шепнул ей на ушко:

– Шарлотта…

– Да, я слушаю тебя, я вся – сплошное ухо…

– Какие у вас тонкие черты лица. Жаль, в замужестве они наверняка сломаются. Шарлотта, я просто замешан на сексе…

– Ну так действуй, – та же ироническая полуулыбка. – Кто тебе не дает? (С ударением на последнее слово.)

Краснею опять один я.

…В эту ночь у нее дома я с яростью вставил свой мужской жизненный стержень в ее внутреннее женское содержание.

– День рождения бывает раз в жизни, – сказал я как-то Шарлотте. – Ну, в лучшем случае, два.

Она не помнила, когда у нее день рождения. И тогда мы выбрали тот день, какой ей больше понравился.

Дверь, как всегда, была незапертой. Я опоздал ровно на три бутылки белой и три сухого вина.

Так-так. Вежливо поздоровавшись со всеми, я осматриваю этот зверинец, состоящий из представителей местной богемы, сбежавших сюда от скуки жизни, чтобы забыться здесь в непристойности и глюках.

На той стороне праздничного стола пьют морковный сок два здоровенных бугая (культуристы-качки, это, скорее всего, просто ее ебари, «дежурные мальчики», которых она держит на всякий пожарный).

Местный знаменитый тележурналист Михаил Дундарин (все ласково зовут его Дундик), заметив меня, машет рукой и сразу же наливает водку мне и себе. Остальных он как бы не замечает. А среди этих остальных – пара художников-модернистов, вечно голодных, но истинно верящих в будущее своего прошлого, далее – Шарлотта и ее подружки, кажется, они занимаются модельным бизнесом. Напротив них – Николс, астролог (злые языки за своеобразную узость физиономии прозвали его Коля-Пол-Лица), он со своей флегматичной подружкой Альбой (Альбиной, у нее всегда такое обиженное, оскорбленное выражение лица, что все зовут ее Оскорбинка), и, естественно, Семен.

Рядом с Сэмом на софе с обеих сторон сидят две длинноногие девки. Одна, как я понял, для меня. Девушки для дегустации. Конечно, в этих девок уже кончали (и не раз), но внешне они далеко не конченные. Кроме того, тут и там по квартире рассовано, распихано, разбросано, разложено и расставлено еще человек семь-восемь эстетствующих бездельников местного розлива.

А вон там, в углу, с бокалом вина в руке, с бледным мечтательным лицом, длинными ресницами, узкоплечий и такой хрупкий молодой человек. Он здесь как бы ни при чем, он сам по себе. Разглядывает альбомы испанской средневековой живописи. Это уже посерьезнее. Даю сто пудов, это очередной ее воздыхатель.

Небольшой музыкальный центр проигрывает компакт-диски с танцевальной музыкой семидесятых, восьмидесятых годов: «Бони М», «Арабески», «Оттаван», «Ирапшен», «АББА», «Баккара» и пр. Короче, белый танец для очень черного негра. Меня эта музыка давно не вставляет. Кто хочет – танцует, остальные беседуют, курят на балконе, целуются на кухне и в ванной. Кто-то уже заперся в небольшой спальне Шарлотты, а кое-кто пугает в туалете унитаз. В общем, вечеринка в разгаре. «Ну что ж, – подумал я, – если застолье нельзя остановить, то его можно возглавить».

– Семен, что, по твоему мнению, такое «сублимация в искусстве»? – спрашивает Николс.

– Это когда в краски макаешь не кисти, а свой член, – отвечает Сэм. – Предлагаю выпить, чтобы мужчины – всегда, а женщины – везде!

Знаменитому тележурналисту Михаилу Дундарину понравилось то, что сказал Семен, и он теперь уже налил водки себе, мне и ему.

С кухни наконец-то возвращается уединившийся там с начинающей поэтесской Натальей Никакаевой Мотя Строчковский. Видимо, вечер поэзии с отдельно взятым женским телом у него удался. Наталья Никакаева, потупив взор и поправляя съехавшую на бок мини-юбку, села за стол допивать свое шампанское, а Мотя, расплескивая налитый ему в стакан огуречный рассол, с восторгом объявляет всем, что собирается издавать газету. Она будет называться «Неудачник». Девиз: «Неудачники всех стран, уединяйтесь!».

– У моей газеты будет громадный тираж! – брызгает слюной на рядом сидящих Строчковский. – Ибо неудачников в мире куда больше, чем счастливчиков. Я буду печатать материалы о знаменитых неудачниках всех времен и народов, исповеди неудачников, адреса неудачников для переписки, материалы о неудачных войнах, фирмах, испытаниях, космических полетах, браках, родах, судьбах и прочее, и прочее. Этот список бесконечен! Тут же советы, пожелания, рекомендации, инструкции, как поступить в той или иной несчастливой ситуации.

– Клянусь, это будет самая популярная газета в мире! – Под впечатлением своих идей Мотя наваливается на край стола и опрокидывает на себя тарелку со шпротами. – Даже в основании нашей злосчастной цивилизации лежит неудача, мировая катастрофа, трагедия. Апокалипсическое сознание заложено в нас на генном уровне.

– На геенном уровне, – подсказывает Семен и протягивает ему салфетку, а затем рюмку, чтобы чокнуться. – Не говори вслух о вдохновении, а то Бог ток отключит!

Мотя выпивает и продолжает с восторгом брызгать слюной:

– Глеб, пойдешь в мою газету ответственным секретарем?

– Почему я?

– Мне кажется, у тебя достаточно высокий уровень замогильности в крови! – с восторгом кричит через стол развеселившийся от своей остроты Строчковский.

– Иди к черту, кумир беременных женщин и малолетних преступников! – Я ковыряюсь вилкой в каком-то салате. Кажется, уже в чужой тарелке.

– Ничего не поделаешь. Если держишь руку на пульсе времени, то ногу обычно – на горле собственной песни, – насмешливо произнес знакомый голос за моей спиной. Но я не оглянулся. Мне было совершенно наплевать, в чей огород этот камень и кем он брошен.

– А сколько в твоей газете будет стоить, допустим, одна информационная заметка? – с иронией спрашивает Мотю астролог Николс. Они немного недолюбливают друг друга.

– Ну, не знаю, – пытается отмахнуться от докучливого Николса Мотя. – По крайней мере не меньше, чем в других местных газетах.

– Значит, у тебя будет плохая газета, – неожиданно вмешивается в дискуссию Семен.

– Почему? – Мотя почти искренне удивлен.

– А потому, Мотя, – поучает Строчковского Сэм, – что если в газете за информацию платят меньше, чем стоит бутылка водки, – это плохая газета. И тебе, как газетчику, надо бы об этом знать.