– Убей его, – велел Бартатуя, когда смолкли восторженные вопли.

Конан отвел оружие и дал знак своему поверженному противнику, чтобы тот убирался поскорее из шатра. Когда туранец вышел, Конан обратился к кагану ашкузов:

– Зачем?

– Как это зачем? – опешил Бартатуя. Лицо его побагровело при виде неповиновения. – Какой же воин оставляет в живых побежденного врага?

– Когда на меня нападают ни с того ни с сего, – рассудительно ответил киммериец, швырнув обломки пики обратно в корзину, – я убиваю без колебаний! Но зачем убивать прекрасного фехтовальщика, который и бился-то со мной только потому, что оба мы – пленники вождя, любящего потешные поединки?

Пока ошеломленный Бартатуя приходил в себя, киммериец подошел к нему и сказал:

– А теперь я воспользуюсь твоим предложением и немного подкреплюсь. Этот бой был тяжелее, чем первый. – С этими словами он налил полный кубок вина и залпом осушил. Потом взял горсть изюма и кинул себе в рот. Гирканийцы уставились на варвара, как будто в шатре возник демон из преисподней.

Бартатуя разразился веселым смехом:

– Этот человек превзошел все ожидания. Такую дерзость прощают только придворному туту. Пойдешь к нам в шуты, Конан?

– Я – воин, – повторил киммериец. – Дай мне работу воина, и ты узнаешь, чего я стою. А шуты – те, кто использует людей не по назначению.

Несколько мгновений стояла мертвая тишина. Наконец Бартатуя промолвил:

– Хорошо… Только это еще нужно доказать, Ну, что будем делать, друзья мои?

– Он говорит, будто неплохо владеет мечом, – подал голос старший из двух вождей, сидящих по обеим сторонам от Бартатуи. – Пусть докажет это! Дай ему меч и выстави против него другого фехтовальщика.

– Да будет так! – сказал Бартатуя. – Иди и выбери себе меч, чужеземец.

Конан подчинился. В корзинах было много мечей из разных стран. Варвар предпочитал длинные прямые клинки, которыми сражаются северные племена, но кочевники принесли лишь восточные, кривые. Наконец Конан отыскал вендийский меч с прямым клинком. Рукоять, конечно, коротковата для здоровенной лапы киммерийца, но можно обхватить ее поудобнее, заведя большой палец за гарду. Клинок широкий, но легкий и немного изогнутый. В настоящей битве Конан вряд ли бы стал сражаться таким мечом. Но если теперешний противник без доспехов, вполне можно попробовать…

– Введите следующего! – крикнул Бартатуя.

В шатер вошел Рустуф. Он не стал тратить время на цветастую брань и отборные проклятия, а сразу пошел к корзине и вернулся с кривым иранистанским мечом. Лезвие было заточено лишь по одному краю, гарда овальная и плоская. Длинную рукоять можно держать как одной, так и двумя руками.

– Начинайте, – приказал Бартатуя.

Бойцы повернулись друг к другу. Рустуф тут же повел сложную атаку, нанося удары то сверху, то снизу. Конан ловко отбивал их, потом контратаковал. Рустуф отступил, чтобы расширить пространство для боя, и отражал удары широким основанием клинка, Иранистанский меч был не слишком-то приспособлен для такой техники зашиты, но хороший фехтовальщик всегда управится с любым клинком.

Конан широким шагом пошел в наступление и сделал резкий выпад – прямо в голову козаку. Рустуф успешно парировал и нацелился Конану в грудь. Киммериец уже привычно отражал выпады снизу, сам при этом атакуя по верхнему уровню. Но тут Рустуф ударил совсем низко и зацепил киммерийца по колену, пролив первую в этом сражении кровь.

– Ха! – ухмыльнулся козак. – Я не такой беспомощный пацан, как те двое, а, киммериец?

– Береги дыхание, козак, – коротко бросил Конан.

Они снова принялись за дело, и некоторое время под звон клинков двигались то в одном, то в другом направлении в пределах отведенного им пространства. Каждый из бойцов то отступал, то переходил в наступление. Один раз Рустуф прижал Конана к столу, и клинки скрестились у горла киммерийца. С нечеловеческим усилием Конан оттолкнул козака и… мечи вновь замелькали в воздухе, как языки сцепившихся насмерть змей.

Шатер наполнился одобрительными возгласами. Снаружи протиснулась еще группа степняков – поглазеть на диковинное зрелище. После обмена особенно сокрушительными ударами Рустуф отбросил свой меч и на ходу подхватил другой – предыдущий был так зазубрен, что походил на пилу.

– Готовься к смерти, киммериец! – с этим криком козак кинулся в яростную атаку.

Он теснил варвара назад, пока тот не повалился прямо на яства, фрукты и корзины с вином, стоящие перед Бартатуей. Рустуф налетел на упавшего противника, свирепо размахивая мечом. Конан поймал запястье врага и вывернул руку, отведя от себя оружие. Потом вскочил, проволок козака по шатру и сам прыгнул на него. Обеими руками он прижал свой клинок к горлу Рустуфа.

– Сдавайся, собака!

– Руби, будь ты проклят, – прорычал козак. – Я еще ни у кого не молил пощады!

Конан повернулся к Бартатуе:

– Каган, я прошу тебя сохранить жизнь этому человеку. Он замечательный фехтовальщик и пригодится тебе в твоей армии.

Бартатуя был так возбужден превосходным поединком, что как-то не вспомнил: ведь в двух предыдущих поединках Конан не спрашивал у него разрешения…

– Хорошо. Пощади его. – Гирканийцы приветствовали великодушие кагана.

Конан выпрямился, расправил могучую грудь.

– Выставишь против меня еще кого-нибудь?

– Нет. Ты сегодня и так хорошо поработал. И надо признать, отлично себя показал. Ты больше не раб и не пленник. Я назначаю тебя полусотником в моей собственной орде. Ты доволен?

– Доволен, государь, – ответил киммериец. Он оглядел шатер и увидел, что все присутствующие глазеют на него. Им понравилось, как варвар бился. Но принять чужака за равного – совсем другое дело. Конан их вполне понимал. Бартатуя – прирожденный полководец, и для него ничто не имеет значения, кроме воинской доблести. Но не для его соплеменников. Ни один чужак, как бы искусен он ни был, никогда не станет ровней гирканийцу. Придется вести себя поосторожнее!

– Чего ты хочешь от меня? – спросил Бартатуя. – У тебя будут лошади, доспехи, оружие, всего вдоволь. Что еще тебе нужно?

– Мой государь щедр. – Конан чуть склонил голову, понимая, что пора пустить в ход дипломатию. – Я хотел бы, чтобы два моих последних противника служили у меня под началом.

– Как хочешь, – ответил каган. – А еще что?

– Я попросил бы гирканийский лук. И чтобы опытный наставник научил меня им пользоваться.

– Что? – усмехнулся Бартатуя – Такой искусный боец – и до сих пор не умеет стрелять из лука?

– Я думал, что умею, – просто сказал киммериец, – пока не увидел, как стреляют твои люди.

– Вот видите, – Бартатуя всем показал на Конана, – этот человек не хвастун. Он владеет всеми боевыми приемами наших врагов, но понимает, что ему есть чему поучиться в стрельбе из лука. Хорошо бы все были так же честны. Иди, киммериец, мы продолжим разговор завтра.

Конан вежливо откланялся и удалился. Бартатуя проводил его одобрительным взглядом. Из-за возвышения, где сидел каган, вслед Конану посмотрела еще одна пара глаз. И смотрели они куда менее доброжелательно.

Снаружи Конан отыскал Рустуфа и присел рядом с ним.

– Сработало так, как мы задумали. Козак почесал небритый подбородок:

– Хорошо, что все позади. Когда ты долбанул меня на двадцать третьем выпаде, я не сумел увернуться. Клянусь Матерью Дождя, я чуть концы не отдал… А если б ты не убрал ногу в последней схватке, я бы тебе ребро до кости разрубил.

– Все сработало. Давай не будем беспокоиться о том, что могло случиться. Нам надо было, чтобы все выглядело натурально, как будто взаправду. Теперь мы – в войске у кагана, будущее в наших руках.

– Эх, – вздохнул Рустуф, – хорошо бы оказаться на коне, да с добрым мечом у пояса, да в широкой степи. Чтоб носиться по ней где душе угодно.

– Вот слова настоящего козака! – проговорил Конан. В отличие от гирканийцев, привязанных к своим стадам и пастбищам, козаки были вольными наездниками – и ничего больше. Любому козаку, одержимому любовью к странствиям, часто приходилось разъезжать по степи в одиночку – в поисках приключений.