О смерти глупого торгаша она не горевала. Для него девушка была лишь чем-то вроде домашнего животного, породистой лошади. Однако красавица получила ценный урок: мужчины убивают друг друга, чтобы обладать ею. Грубая сила гирканийского воина ее не привлекала. Ей нужен был человек, командующий тысячами таких воинов.

Месяца не прошло, как предводитель отряда из двадцати кочевников убил ее похитителя и взял Лакшми себе. Она быстро выучила язык степняков и вскоре убедила этого мелкого вождя – как убеждала и всех последующих своих хозяев, – как важно беречь ее красоту от разрушительного действия степного ветра. Жены и старшие наложницы вдруг обнаруживали, что их выселили из лучших шатров. У Лакшми появились враги, но недолог был их век. Среди искусств, которым обучили Лакшми старые куртизанки, было приготовление настоев, вызывающих страсть, дрему… или смерть. Когда лагерь степняков навещали жрецы или философы, Лакшми беседовала с ними сквозь тонкий занавес. Так узнавала она о владетельных особах, о войнах и браках, изменяющих границы и заново перераспределяющих могущество стран и народов. Но когда проповедники или философы говорили о таких вещах, как сострадание, милосердие или совесть, тщеславная красотка пропускала эти пустопорожние бредни мимо ушей.

Всякий раз, когда вождь более высокого ранга посещал ее очередного хозяина, Лакшми находила повод показаться гостю на глаза. Ни один гирканиец не отдаст своей женщины другому, кем бы тот ни был. Так что бой был неизбежен. И Лакшми уходила к новому господину, потихоньку уже присматривая следующего.

Конец третьего года странствий по степи Лакшми встретила в шатре Кухлага, безмозглого и жестокого степняка, предводителя таких же кровожадных дикарей. И вот однажды Кухлага навестил Бартатуя.

Бартатуя был вождем небольшого племени ашкузов. Лакшми знала его историю, знала, как еще мальчишкой он возглавил свое племя после смерти отца и собрал все разбросанные семьи ашкузов в единое войско. Силой и посулами он убедил более мелкие племена присоединиться к своей орде. Стоило Лакшми лишь раз увидеть молодого, крепко сбитого вождя ашкузов, как она поняла, что перед ней человек могущественный и удачливый.

Чтобы завоевать Бартатую, красотка превзошла саму себя в хитрости и бесстыдстве. Весь вечер Лакшми слушала, как Бартатуя пытался убедить Кухлага вступить с ним в союз и создать великую орду, пред которой никто не устоит. Кухлаг лишь высокомерно рассмеялся и назвал молодого вождя выскочкой. Он снизошел бы до того, чтобы принять на себя роль верховного правителя, а Бартатуя мог бы стать младшим вождем – после того как Кухлаг выделит лучшие места своим сыновьям и племянникам. В гневе Бартатуя выскочил из шатра.

Лакшми выяснила, куда Бартатуя поведет коней на водопой, и пробралась туда чуть загодя. Гирканийцы моются лишь в парных банях, их поверья запрещают осквернять реки и ручьи. Но на вендийцев этот запрет не распространяется. Так что когда Бартатуя подошел к реке, он был как громом поражен, увидев Лакшми по колено в воде, прикрытую только ниспадающими черными волосами. Притворившись удивленной и смущенной, плутовка постаралась выдать ему свое имя и имя человека, которому принадлежит.

В эту ночь спор между Кухлагом и Бартатуей перешел в драку. Желая показать свое дружелюбие, Бартатуя пришел безоружным. Не переставая кричать на него, Кухлаг схватил меч и выгнал молодого вождя из шатра; Бартатуя бросился к своему гнедому. Людей Бартатуи было гораздо меньше, чем воинов Кухлага, но ни один гирканиец не вмешается в смертельный поединок между вождями. Разрешив Кухлагу посопротивляться ровно столько, чтобы все убедились, что старый вождь не был немощным и слабым, Бартатуя вырвал у него меч и голыми руками сломал старику шею.

Все видели, что бой вышел честным, и совет младших вождей племени Кухлага согласился перейти под начало Бартатуи. Ближайшие родственники убитого вождя разбежались, радуясь, что остались живы. И главное, Лакшми обрела мужчину, о котором мечтала. Он был жесток и безгранично тщеславен. Но при этом достаточно умен, чтобы выслушивать добрые советы, пусть даже от своей наложницы. За год она стала руководить им почти во всех делах, знала все его далеко идущие планы. И главное – Лакшми солгала Хондемиру о тех чувствах, что питал к ней Бартатуя. Вождь ашкузов без памяти любил очаровательную вендийку.

Небольшой отряд под началом Бории подъехал к огромному лагерю кочевников на пятый день после стычки с киммерийцем. Конан был крепко привязан к седлу, но по крайней мере теперь ехал на коне, а не бежал с арканом на шее. Могучие руки великана-варвара были намертво прикручены к туловищу, а лодыжки плотно стянуты под конским брюхом. Озверевший от крепкой киммерийской трепки, Торгут всю дорогу требовал, чтобы Конану перерезали глотку и выпустили кишки, но Бория наотрез отказался убивать ценного раба. Может, Торгут и смог бы каким-нибудь образом привести свои угрозы в исполнение, но богатырь варвар так основательно помял степняка, что тому оставалось лишь бросать на киммерийца злобные взгляды. Да морщиться от боли в сломанных ребрах, с трудом удерживаясь в седле и баюкая на перевязи поврежденную руку.

– В нашем лагере вольготная жизнь у тебя кончится, горная обезьяна, шипел от бессильной ненависти Торгут, содрогаясь всем телом: даже говорить степняку было трудно.

Конан, пропустив мимо ушей злобствования кочевника, тем временем оглядывал опытным взором лагерь. Воинский бивак гирканийцев протянулся вдоль небольшой речки на много лиг и разделен был на два примерно равных крыла: верхнее и нижнее. В верхнем крыле пестрели горбатые шатры гирканийцев. Ниже располагались огромные загоны для лошадей другого домашнего скота. Конан заметил, что овец и коров в загонах немного, всего лишь столько, чтоб хватило на прокорм войска. Остальные стада скорей всего гуляли по летним пастбищам, где за ними приглядывали женщины и мальчишки. А здесь, у реки, расположились основные боевые силы гирканийцев.

Отряд миновал большую группу степняков, упражнявшихся в стрельбе из лука по неправдоподобно далеким мишеням. Некоторые воины были пешими, но большинство сидело верхом. Наиболее умелые метали стрелы на полном скаку, а некоторые даже вполоборота. Конан, увидя искусных лучников, ругал самого себя самыми грязными словами, припомнив, как бахвалился давеча у костра, обещая за месяц выучиться орудовать луком не хуже воинов-кочевников.

Киммериец весьма приблизительно был осведомлен о нравах и обычаях гирканийских племен, но люди, собравшиеся сейчас в лагере, мало походили друг на друга. Кочевники, одетые кто по-кхитайски, кто на туранский или иранистанский манер, очевидно, обитали близ границ тех стран, у которых переняли манеру одеваться. Сами степняки особым процветанием ремесел похвастаться не могли. Умели разве что делать грубые стеганые одежды из кожи, меха и войлока, чтобы спасаться от зимних холодов. Роскошные же ткани, предметы из металла, даже луки и седла – все это сработано мастерами из пограничных со степью городов и селений.

Выходцы из западных земель отличались в основном светлыми шевелюрами, голубыми глазами и затейливой, густой татуировкой по всему телу. Кочевники с Востока – коренастые, с плоскими лицами, раскосыми глазами и жиденькими бородками. Гирканийцы ценили силу, но, в отличие от других народов, высокий рост у них не был в чести. Степняки считали, что всадник в любом случае великан по сравнению с пешим, как бы высок тот ни был.

Бория приостановил коня и что-то спросил у проходящих мимо воинов. Те указали куда-то вверх по течению реки. Бория дал команду двигаться дальше, и вскоре отряд подъехал к огороженный яме, вырытой в самом центре гирканийского бивака. Яма была футов двадцати в глубину, с ровными стенами и узким скатом для спуска. Вокруг ямы медленно разъезжали всадники с натянутыми луками, лениво переговариваясь. На дне ямы было полно народу, Бория подтолкнул Конан к стражнику со шрамом, стоявшему рядом с писцом-кхитайцем. Писец сидел за складным столиком, заваленным перьями, кубиками сухих чернил и свитками бумаги.