Я внезапно убрала руки с его шеи. Сначала я вожделела семнадцатилетнего красавчика, теперь истекаю слюнями по мужчине, который годится мне... Короче, слишком стар для меня.

Я решила, что мне однозначно пора завести парня.

Форд

Взвесив все, я пришел к выводу, что самое мудрое сейчас — это сменить приоритеты. Я обуздаю свое отчаянное желание докопаться до сути и займу голову чем-нибудь другим, помимо истории с дьяволом. Новое направление мне задала Джеки, одержимая своей фотостудией. Уверен, что когда-то давно я выглядел так же, как она. Я был одержим своей книгой, я думал лишь о ней — так и Джеки думает сейчас только о своей студии, о том, способна ли она воплотить в этом мире свою мечту.

Больше недели мы прожили в мире и спокойствии, и я, хоть и не собирался, обдумал некоторые моменты. Факты складывались таким образом, что я уже мог сказать наверняка: в детстве Джеки увидела что-то, что ей лучше бы не видеть, а именно — убийство. И я подозревал, что ее мать входила в число убийц, которые завалили ту несчастную камнями. Никаких угрызений совести она, очевидно, не испытывала, и эта жестокость подтолкнула отца Джеки к тому, чтобы забрать дочь и сбежать.

Будь я психиатром, я бы, наверное, хотел, чтобы Джеки «вытащила все это на поверхность». Но я всегда придерживался того мнения, что значение душевной боли как лекарства сильно преувеличено. Что хорошего в том, чтобы вскрыть запечатанные в глубинах памяти страшные воспоминания? Чем поможет Джеки воспоминание о том, как на ее глазах медленно умирала мучительной смертью несчастная женщина? И даже если мы выясним, кто ее убил, — разве это вернет ее к жизни? И что сотворит убийца — или убийцы — со свидетелем?

Во всяком случае, я решил приостановить свои изыскания. Я надеялся, что тот, кто бросил через забор камень с запиской, больше не свяжется с нами. И когда посылка от судмедэксперта из Шарлотты не пришла, я не стал ему звонить и напоминать о себе.

Итак, по правде говоря, у меня появилась идея книги без всякого дьявола — книги об одиночестве, о человеке, потерявшем веру в себя и других, который в конце концов находит, во что верить. Детали я еще не прорабатывал, так например, я не знал, во что именно мой герой в результате уверует, но я чувствовал, что позже это придет.

И если говорить совсем уж честно, я начал получать от жизни удовольствие. Я не такой дурак, чтобы не понимать, что снова живу в некоем подобии брака — а именно в браке я был счастлив. И я не настолько глуп, чтобы не знать, что того же самого я ждал от множества секретарей, которых нанимал и увольнял. Я хотел не ассистентку для исследований, я хотел кого-то похожего на меня, кого-то, у кого своей жизни не было и кто захотел бы разделить со мной мою. Я орал им, что они никуда не годятся как работники, а на самом деле просто злился — или даже завидовал — когда они уходили домой к своим друзьям и родным. Мне хотелось кричать, что у меня тоже когда-то была семья, люди, с которыми я отмечал Рождество и День благодарения.

Но я не мог этого сделать. По одной простой причине — никто мне не поверил бы. Все в мире думают, что если ты раздаешь автографы, то тебе и подавно не нужно того, что нужно «простым смертным».

Верно. Публичное одиночество. Богатые тоже плачут. Я все это слышал тысячу раз. Но я вдруг

осознал, что стал счастливее, чем был все эти годы после смерти Пэт. И я ни в коем случае не желал это испортить! По утрам я набрасывал идеи к книге, а после обеда сидел в саду, где Джеки вела жестокую битву с сорняками. Я попивал лимонад и болтал с теми, кто заглядывал к нам в гости.

Хотя Джеки остра на язык, как артишоковый лист, людям она нравится, и ее энтузиазм по поводу фотостудии оказался заразительным. Каждый день после обеда кто-нибудь да приходил посмотреть, как продвигается дело. Должен сказать, что я тоже хотел быть причастным к этой атмосфере радостного возбуждения. За ужином я просматривал каталог, который Джеки прислали из фотофирмы в Нью-Йорке, и мы болтали обо всяких безделушках, которыми пользуются фотографы. Я прочитал все ее книги по фотографии (в количестве трех штук) и заказал еще семнадцать в интернет-магазине. Мы изучали их по вечерам.

В один из дней к нам пришла Тесса, дочка Элли. Не знаю почему — то ли ее мама работала, то ли просто хотела отдохнуть, то ли Джеки сама захотела повидать девочку. Как бы там ни было, в конце концов ее компания стала мне нравиться.

Сначала ее присутствие меня раздражало. Я имею очень ограниченный опыт общения с детьми, и по большей части мне всегда хотелось, чтобы они куда-нибудь ушли. Так что я не особенно обрадовался, спустившись вниз за лимонадом и печеньем и обнаружив, что Джеки заседает с девятилетней девочкой. Я почувствовал, что она вторглась в мои планы, отнимает мое время, и вообще — как, скажите на милость, с ней общаться? Стоит ли ее игнорировать и разговаривать с Джеки о взрослых проблемах? Или же спросить, как у нее дела в школе, и рассыпаться в похвалах ее корявым рисункам?

Тесса молчала, и я решил не обращать на нее внимания и поговорить с Джеки. Но тут зазвонил телефон, Джеки помчалась отвечать, и я остался с Тессой один на один. Казалось, я ее интересую не больше, чем она меня, и потому мы сидели за столом и молча пили лимонад.

Мало-помалу я начал бояться, что Джеки будет висеть на телефоне вечно, и спросил у Тессы:

— А что ты тогда исследовала?

Что я люблю в детях — так это то, что они понятия не имеют о правилах. Они не забивают голову вопросами типа «что человеку положено, а что не положено». Например, детям неведомо, что нельзя праздновать смерть кузена, даже если он распоследний ублюдок. Основываясь на этих скудных знаниях, я решил, что нет необходимости предварять беседу кратким разговором о погоде. Кроме того, мне в жизни еще не встречались дети, которых интересовала бы погода.

— Разные штуки, — сказала она и искоса посмотрела на меня.

Я расценил этот взгляд как приглашение.

Я ничего не сказал в ответ, только жестом показал: ну, веди, показывай.

Она повела меня в заросли кустарника. Настоящие джунгли, честное слово! В дальнем углу моих владений, где много лет не ступала нога человека с секатором, она показала мне проем в «зеленой стене», у самой земли, в который мог протиснуться разве что кролик. Она смерила меня взглядом и вынесла вердикт:

— Ты туда не пролезешь.

Нет уж! Хватит с меня женщин, которые говорят, что я слишком большой.

— Ну, это мы еще посмотрим, — заявил я ей.

Не знаю, что на меня нашло, но все закончилось тем, что я пополз через кусты на животе, как змея, которая охотится за крысой. Естественно, продвигаясь вперед, я существенно расширил коридор из веток, а коридор отыгрался на моей одежде и открытых участках тела, но в конце концов я пробрался внутрь.

А внутри Тесса устроила зеленое «иглу».

— Потрясающе, — одобрил я, и это была чистая правда. Я осмотрелся, сидя на земле. Тесса перекрутила и переплела ветки и плети лозы. Не уверен, но возможно, что здесь даже в дождь будет сухо.

Тесса была маленькой домашней девочкой, но, увидев ее гордую улыбку, я понял, что когда-нибудь она будет управлять корпорацией. Она умная, решительная и независимая — не заурядный ребенок, который играет в игрушки и из кожи вон лезет, чтобы угодить учителям.

— Ты кому-нибудь еще это показывала?

Она отрицательно покачала головой. И мне стало приятно. Она подняла какую-то зеленую штучку и протянула мне. Это оказалась композиция из листьев, прутиков, мха, глины, пары камушков, желудей — и выглядела она фантастически.

— Мне нравится, — сказал я, и Тесса широко улыбнулась.

Она больше ничего не сказала, но я понял, что она хочет вернуться, может, чтобы Джеки не рассекретила укрытие. Я проделал на животе путь обратно — правда, тоннель теперь стал шире. Когда Джеки наконец-то наговорилась по телефону, мы с Тессой как ни в чем не бывало сидели в креслах.