- Кто-то не выдержал первым. Я помню отчаянный крик. И… тот парень забрался на бортик, чтобы спрыгнуть…

- Утонул?

- Кто ж ему позволит-то? Мы с сопровождением шли. Вот наставник и включил глушилку. Это такой подавитель, вроде браслетов, хотя… жестче. Я помню навалившуюся тяжесть, а потом темноту. Очнулись мы ближе к вечеру, уже в казарме. Наставники ругались. Как они ругались…

- С душой? – уточнила Милисента.

- С нею. Нам долго выговаривали, что мы болваны, не способные следовать простейшей инструкции. Что еще одно подобное происшествие, и нас отправят домой с отметкой о непригодности к службе. Да и не только. Главное, что на казармах был установлен защитный контур. И снаружи, и изнутри. Плюс у каждого имелись собственные амулеты. И наставники проверяли их работу каждый день.

Чарльз дернул шеей.

- Мы оставили там двоих.

К счастью, Милисента на сей раз воздержалась от вопросов.

- Один… я его не слишком хорошо знал. Тихий парень. Из теоретиков. Потом говорили, что он подавал большие надежды. Он просто взял и повесился. В старом храме. Второй подорвался на собственном заклятье. Сотворил конструкт, как вот ты. Что-то очень простое. Он накачивал его силой. И смеялся. Накачивал и…

- А наставники?

- Не успели. Или… не захотели, - Чарльз повернулся к окну, за которым простирались пески. Темные. Напитанные эманацией смерти, пусть и не такой плотной, как там, на острове, но все же опасной.

- В каком смысле?

- Это… студенческая байка, что ли? – почему-то именно сейчас, должно быть из-за треклятых этих песков, говорить о подобных вещах было легко. – Правда, уже не уверен, что байка. Нестабильные маги опасны.

Милисента помрачнела.

- Сила влияет на рассудок. Не знаю, может… - Чарльз накрыл рукой камень. – Может, был прав Сассекс, и разгадка в том, как формируется мозг? Главное, что сила влияет на рассудок. Это основа основ. Есть даже теория, которая гласит, что у женщин дар не развивается именно потому, что они более разумны и сдержанны от природы. Вот сама их суть и противится магии. Мне это кажется несколько упрощенным, но что-то в этом есть. Так вот, не часто, но бывает такое, что дар, открываясь, губит своего хозяина.

- Ты же говорил другое! – возмутилась Милисента. – Что магия хозяину не навредит.

- А она и не вредит.

- Не понимаю.

- Тут… наверное, проще с примерам. В учебнике, помню, был описан случай, когда мальчик, только-только открывший в себе дар, решил, что может летать. Мысль эта настолько его захватила, что он оказался не способен удержаться и не попробовать. Сперва он спрыгнул с подоконника, потом с крыши родительского дома. Отделался переломом обеих ног и угодил в лечебницу, сперва обычную, а после для душевнобольных, ибо оказалось, что никто-то не в состоянии его переубедить. Он бредил мыслью о полете, не желая говорить ни о чем, кроме как о том, что превратиться в птицу. Другой ребенок решил, что его родители – вовсе не те, кто его воспитал. И что он был украден у настоящих, найти которых он мог, только избавившись от нынешних.

Чарльз прикусил язык.

Проклятье, об этом точно говорить не следует. И вспоминать, сколько шуму наделало это убийство. В парламенте вновь заговорили об ограничительном эдикте, обязательных проверках на одаренность и психиатрических экспертизах магов.

- Короче, они свихнулись, - подвела итог Милисента, явно не собираясь ни ужасаться, ни в обморок падать.

- Именно, - Чарльз выдохнул с некоторым облегчением. – Дар у них был. И яркий, выраженный, но разум подвел.

- И остров таких, скорбных разумом, помогает выявить? – она поежилась.

И Чарльз ощутил, как накатывает знакомая волна.

- Руку, - он протянул свою и Милисента молча вложила пальцы. – Закрой глаза. Представь, что тебя окружает стена.

- Эдди запретил магию.

- Направленную кнаружи. Эта же напротив, отсечет нас от внешнего воздействия.

Она пыталась, Чарльз видел. Но щиты, тем более под давлением, требуют не только сосредоточенности, но и отличного контроля.

- Сядь ко мне. Пожалуйста.

И вновь Милисента молча пересела. Она оказалась вдруг так близко, что Чарльз невольно смутился. И тотчас обругал себя: не сейчас. Что-то подсказывала, что та, первая волна, прошедшаяся по сердцу наждачкой, лишь начало.

А могли бы предупредить.

И словно отзываясь на мысли его, поезд загудел. А гудок сменился протяжным хриплым воем:

- Внимание! Темная буря на пути… внимание…

Что-то снаружи заскрежетало, и, отсекая остатки солнечного света, стекла накрыло стальными щитами. Чарльз вздохнул с облегчением. Если поезд и вправду ходит по этим пескам, то местные должны быть в курсе опасности. А стало быть, они бы и придумали, как от неё защититься.

Определенно.

- Где Эдди? – Милисента вскочила.

- Сядь. Не маленький. Позаботится. А я должен позаботиться о тебе. И себе. Маги куда более чувствительны к темным эманациям, чем обычные люди.

Он старался говорить громко и спокойно.

- Дыши. Давай, вдох и выдох.

- Я не собираюсь вешаться! – возмутилась Милисента и попыталась руку отобрать. Но Чарльз не позволил.

- Это пока. Была лишь первая волна, но что-то подсказывает, что не последняя.

Вновь раздался гудок, и тот же хриплый голос, почти мешаясь с воем ветра, предупредил:

- Внимание. Рекомендуем активировать защитные амулеты. Внимание. Предупреждаем, что возможны ментальные пробои.

- А это что за хрень?

- Скоро поймешь, - Чарльз шкурой ощущал приближение новой волны. Пока далекая, она жила где-то там, в пустыне, которая возникла… проклятье, не сама собою возникла. Подобные места никогда не возникают сами по себе.

Сюда пришла смерть.

И осталась.

Обжилась.

- Оно… оно плачет! – Милисента вскочила, но тотчас села. – Я не хочу это слышать!

Плачет. И стонет. Говорит тоненьким голосочком, будто ногтями по стеклу. стекло закрыто, что просто-таки не может не радовать, но ментальный пробой накрывает поезд.

Или только им так повезло?

- Дыши, - Чарльз притянул девушку к себе. – Дыши и думай только о том, как дышишь.

Она икнула.

- Вдох. И выдох. И снова вдох. Выдох.

Оно просилось внутрь. Оно умоляло впустить. Оно жаловалось на холод снаружи и тоску, которой делилось щедро. Оно вытянуло все то хорошее, что было у Чарльза, оставив лишь чувство собственной неполноценности. И выставленный щит не помог.

Этот щит был сродни хрупкой скорлупе, по которой уже побежали трещины.

Тронь и осыплется.

Не трогай, но все одно осыплется, облетит сухой пылью. Так что немного осталось.

Милисента, кажется, заплакала. И слезы её заставили очнуться.

- Проклятье… - Чарльз прижал её к себе сильнее, так сильно, как мог. И ощущение живого тела рядом, тепло его, стук сердца, отрезвили.

Нет уж.

Он маг, в конце концов.

Дипломированный.

И способный удержать щит Эрмаха. Даже при том, что в прошлой жизни его и создать-то не всегда получалось. Но теперь…

- Поделишься силой? – спросил Чарльз шепотом.

Собственная казалась тяжелой, тягучей, как сироп на морозе. И он с трудом удерживал концентрацию. Но надо.

Он должен.

Он военный. И вообще… если он умрет, то… Августа вернется домой. К матушке. И они будут жить вдвоем. Недолго. Кто бы ни стоял за этой историей, Бишопы ли, матушкина ли родня, или вместе, живая матушка им не нужна, как и Августа.

Поэтому Чарльз должен.

И у него получилось.

Тогда, на экзамене, он матерился про себя, ибо изо всех щитов достался именно этот. А теперь… теперь знакомое плетение разворачивалась, отсекая ментальный шепот.

Вот так.

Стабилизировать.

Оставить питающие потоки, которые позволят удержать щит малой силой. И прислушаться к тому, что происходит. А вокруг явно что-то да происходило.

Сперва вагон содрогнулся, а потом… кажется, они пошли быстрее, что было логично. Защита или нет, а из бури требовалось выбраться. Вагон раскачивался и скрипел, и появилось опасение, что он просто-напросто сейчас завалится на бок.