— Большая вечеринка?

— Огромная! С тортом и диджеем, и, пожалуйста, пожалуйста, приходи!

Ее лицо сияет точно так же, когда я заставляла ее смеяться, еще в самом начале. Тогда, когда я впервые прибыла сюда.

— Конечно. Да, хорошо. Я приду.

София улыбается, и облегчение вырисовывается в чертах ее лица.

— Потрясающе! Окей, двадцать восьмого у нее дома. Вечеринка должна начаться в семь, но тебе нужно прибыть по-светски поздно, потому что выпивка также прибывает по-светски поздно.

— Ты слишком хорошо меня знаешь.

София отрицательно качает головой и смеется.

— Думала, что знала. Но, нет. Нет, Айсис. Я не знаю тебя вообще.

3 года

31 неделя

1 день

Дом Эйвери знаком во всех отвратительных смыслах. Я паркуюсь в том же месте, где и всегда — легко выезжать, легко смотаться, если придется. Музыка громко стучит через газон вниз по улице, заполняя собой весь охраняемый микрорайон. Она отскакивает от деревьев и десятка машин, как попало припаркованных во дворе. Народ уже выпивший: кто, спотыкаясь, выходит из парадной двери, кто валяется по всему газону, борясь и гоняясь друг за другом с туалетной бумагой и шлангом.

Я последний раз разглаживаю футболку. Когда я была здесь в первый раз, на мне была футболка с группой «Florence and the Machine», я даже не понимала, что надела именно ее, пока не села в машину. Мои джинсы потерты на бедрах, но не потому, что я купила их в каком-то модном бутике, в котором им целенаправленно придают такой вид, а потому что раньше я постоянно фут за футом съедала асфальт на своем велосипеде, когда сбрасывала вес. Прохладный воздух на бедрах, проникающий через потертые места, напоминает мне, насколько джинсы потрепаны, и почему они расползаются, и как я лично их износила, разрушила, сломала. Да, я сделала это. Я сломала эти джинсы, но все еще могу их носить, и они прекрасно справляются со своей задачей — прикрывают мою великолепную задницу.

Вещи сломаны, но по-прежнему работают.

Я выхожу из машины и плотнее закутываюсь в куртку. Лютый холод. Разве весна не получила уведомление? А у весны вообще есть памятки? И на чем они написаны? На листьях? Лепестках? Туше новорожденного оленя?

— Расчувствовалась до слез в самом начале ночи, не так ли?

Я поднимаю взгляд. И там стоит Джек в нелепо вульгарной кожаной куртке и темных джинсах. А рядом с ним стоит Рен, выглядя немного шокированным, в своей обычной клетчатой рубашке.

— Это вроде как моя работа, — отвечаю я. — Обеспечить обжигающую атмосферу, ляпнуть парочку несерьезных комплиментов, однако исключительно из лучших побуждений, бормотать себе под нос и, возможно, разбить бутылку или две.

— Пожалуйста, не разбивай бутылку, — заламывает пальцы Рен. — У нас уже трое порезавшихся.

— Ух ты, а что это у тебя на груди, През? — выпаливаю я. Маленький значок золотой звезды с номером один прикреплен к его рубашке. Его очки сползают, когда он смотрит на него, и он их поправляет.

— Гм. Просто кое-что, что вернула мне София. С того времени… с того времени…

— Это значок с математического съезда? — вмешивается Джек. — Ничего себе. А я и не знал, что она до сих пор его хранила.

— Так же как и я, — Рен издает полу-смешок. — То есть, я думал, что она избавилась от него давным-давно.

— Значок с математического съезда? — спрашиваю я. Джек кивает.

— Со времен, когда Рен и София участвовали в математическом конкурсе. Они действительно серьезно этим увлекались, вкладывались, как могут только конкурирующие умные дети. Они занимались неделями, месяцами. София так сильно хотела победить. Но выиграл Рен. Технически у них была ничья, но судьи отдали победу Рену за некоторые сделанные им дополнительные вычисления.

— София невероятно на меня разозлилась, — говорит Рен. — Она бы не разговаривала со мной целый месяц. Так что я подарил ей значок, а она начала плакать и сказала, чтобы я не был с ней таким милым.

Джек тихо смеется, а Рен покачивает головой с задумчивой улыбкой на лице. Это история, частью которой я не являюсь, но от нее у меня появляются теплые чувства, поскольку я вижу их, вспоминающих то время, когда они все были друзьями, были близки, заботились друг о друге без тьмы между ними.

— Слушайте, я собираюсь пойти и взять жидкость для настроения. Жажду уничтожить. Вкус смаковать.

Рен и Джек синхронно поднимают брови, и я смеюсь.

— Выпивку. Я вернусь.

Я узнаю многих людей — здесь не только свита Эйвери. Она пригласила и непопулярных: друзей Рена из студенческого совета, ребят из оркестра, хипстеров, даже Мальчика-ножа. И я знаю, что в этот раз он не просто пробрался как обычно, поскольку вижу, как Эйвери кивает ему, проходя мимо вместо того, чтобы скривить губы.

— Решила быть вежливой? Удивила, — говорю я. Эйвери тщательно осматривает меня. Ее волосы снова прямые и лоснящиеся, кожа идеальна, а макияж к месту. Она выглядит гораздо лучше, чем обычно.

— София хотела, чтобы я была милой. И я подумала: черт возьми, я могу это сделать хоть раз в жизни. Это может меня убить, но я сделаю это ради того, чтобы сказать, что я это сделала. Я была милой! — Она размышляет над этим и вздыхает. — Я должна была написать это в своем резюме для колледжа. Они обожают милых людей.

— Ага, — хихикаю я. — Большинству нравятся милые люди. Хорошо, что я не большинство.

— Я тебе никогда не нравилась, — усмехается она. — Да и ты мне никогда не нравилась.

— Верно. Но мы готовы мириться друг с другом. Это кое-что да значит, верно?

Эйвери пристально смотрит на меня, и ее зеленые глаза вспыхивают. И тогда я замечаю, что она плакала. Она хорошо скрыла это под макияжем, но я улавливаю едва заметные красные отеки под ее глазами и припухший нос.

— Ты видела Софию? — спрашиваю я.

— Только что разговаривала с ней наверху. Она приставала ко мне, чтобы я передала тебе найти ее, когда ты появишься на вечеринке, так что, иди, поговори с ней. Быстро. Прежде чем она взорвалась.

— Так счастлива?

В кои-то веки Эйвери улыбается. Это не ухмылка или же кислая гримаса, или злобная, мелочная усмешка. Это именно улыбка, не больше и не меньше. Более юная Эйвери проявляется в этой улыбке — более светлая Эйвери. Более невинная Эйвери.

— Да, — кивает она. — Она счастлива. Она действительно очень счастлива.

Я похлопываю ее по плечу и поднимаюсь по лестнице на третий этаж. Здесь спокойнее, но это не похоже на звуконепроницаемую комнату, а скорее похоже на верхний уровень джунглей, зараженный обезьянами в период течки. Поправка: обезьянами в период течки добравшимися до рэпера Лил Уэйна. Шум здесь приглушен, и я брожу вокруг с конкретной целью. Я замечаю копну платиновых волос в конце коридора, где французские двери открывают мини-балкон. София стоит, облокотившись на перила, глядя на звезды с напитком в одной руке. На ней красивое, короткое, кружевное, белое платье без рукавов, она выглядит просто потрясающе, будто голубка готовая взлететь.

Она слышит мое приближение и оборачивается.

— Привет! Самое время, чтобы прийти. Не пьешь?

— Ты стояла немного выше в списке моих приоритетов. Что странно, так как никто не может идти вперед выпивки. Ну, за исключением Джонни Деппа. Но даже ему придется занять место в очереди и чуть-чуть подождать.

Она смеется, и я облокачиваюсь на перила рядом с ней. Кто-то совершенно голый проносится под балконом, крича о короле инопланетных захватчиков.

— Хорошая вечеринка. Люди веселятся, теряя свои штаны…

— …и, возможно, свои мозги, — перебивает София.

— …и абсолютно точно свои мозги. Забираю свои слова обратно. Это — идеальная вечеринка.

София смеется и делает глоток чего-то синего и пенистого из своего стакана, и показывает мне свой окрашенный язык.

— Ужас! — я игриво толкаю ее. — Ты действительно больна!