День свадьбы Аманды Камерон был жарким, палящее мексиканское солнце немилосердно жгло белые камни церкви. Гирлянды субтропических цветов наполняли воздух сладким ароматом, а когда новобрачные вышли из старинной часовни, их осыпали лепестками роз. Никто, похоже, не заметил ни того, что улыбка невесты немного вымучена, ни того, что она так сильно стиснула пальцы на руке своего нового мужа, что суставы казались белыми на фоне темной ткани его костюма.

Что до Аманды, ряды гостей, поздравляющих новобрачных на выходе из церкви, слились для нее в неразличимые и неузнаваемые пятна лиц и едва ли понятные обрывки разговоров.

— Ну разве они не красивая пара? Он такой высокий и темноволосый…

— …как свадьба из сказки…

— …довольно поспешно, не так ли? Но может быть, так принято в Мексике…

— Ее мать ведь тоже была мексиканкой? Это объясняет, почему…

— Очень жаль, что ее родители не дожили…

Да, подумала Аманда, очень жаль. Если бы ее родители были живы, она не вышла бы за дона Фелипе Леон-и-Альвареса. А теперь уже слишком поздно… слишком поздно думать о чем-то, кроме того, что нужно дойти до кареты, ожидающей в конце мощеной дорожки. Еще четыре шага… теперь всего два… Слава Богу, она уже внутри и наконец-то скрыта от любопытных глаз!

Пыль, бесконечные холмы коричневой пыли… пляшущие на ветру солнечные лучи… бархатные подушки великолепной кареты дона Фелипе. Пыль была везде, знакомая и уютная, клубящаяся вокруг ног при ходьбе, покрывающая мебель в ее спальне в Буэна-Виста. Аманда закрыла глаза от внезапного приступа боли. Буэна-Виста. Две тысячи акров плодородной земли и упитанный скот; красивый каменный дом, расположившийся на холме под сенью замшелых восковых деревьев… Она продала себя за Буэна-Виста. Поняли бы такое ее родители?

«Это единственное решение», — настаивал ее дядя Джеймс. Аманда удивлялась, как этот жесткий и алчный человек мог быть братом ее отца. Но он им был, и он прав. Это единственное решение, каким бы фатальным оно ни казалось.

Так что, как ни горько, Аманда согласилась выйти за дона Фелипе, навсегда отказавшись от своих прав на Буэна-Виста. Теперь имение будет принадлежать ее мужу. Ее приданое. Единственным ее утешением — хотя и слабым — являлось то, что когда-нибудь ее детям будет принадлежать ранчо, построенное ее отцом, Стивеном Камероном, в техасской глуши. Это в Буэна-Виста он привез свою невесту, Луизу Куэвас, младшую дочь аристократической мексиканской семьи, испорченную, избалованную и до безумия влюбленную в своего красивого североамериканского мужа. Аманда родилась на родительской кровати в Буэна-Виста, и на этой же самой кровати двенадцатью годами позже умерли ее родители. Разве могла она поступить по-другому, разве могла она 6 рисковать потерять Буэна-Виста?

Карета подпрыгнула на большом камне изрезанной колеями дороги, отбросив Аманду к дону Фелипе. Пробормотав извинения, она вернулась на место, бросив на него любопытный взгляд из-под темных ресниц. Он был таким холодным, таким замкнутым, в этих красивых чертах, так напоминающих мраморную статую, не осталось ни намека на мальчишку, которого она когда-то знала. Сейчас оказалось трудно вспомнить Фелипе мальчиком, трудно вызвать в памяти те давно прошедшие летние дни под ярким техасским небом, когда она играла с ним и его младшим братом.

Луиза Камерон, темная бабочка, беззаботная и веселая, всегда радовалась визитам своего крестного отца, дона Луиса. Ее назвали в честь него, часто повторяла она Аманде, и, возможно, когда-нибудь Аманда выйдет замуж за одного из сыновей дона Луиса. Возможно, соглашалась Аманда, возможно…

Но даже ребенком она предпочитала младшего сына дона Луиса, мальчика ближе к ней по возрасту и характеру. Фелипе всегда был молчаливым, серьезным, не склонным одобрять глупые игры, которые придумывали Аманда и Рафаэль. Десятью годами старше Аманды, Фелипе находил их игры скучными. Это Рафаэль научил Аманду ездить верхом по-мужски, так что голые ноги торчали из-под задравшихся юбок, шокируя ее няньку; это Рафаэль брал Аманду на рыбалку и отказывался наживлять ее крючок, чтобы она научилась делать это сама; и это Рафаэль вытащил Аманду из вышедшего из берегов после ливня ручья и спас ей жизнь. Что сталось с ним? Аманда подумала, что неловко спрашивать дона Фелипе о его младшем единокровном брате. Он всегда ненавидел Рафаэля, всегда обращался к нему с холодным презрением, чего Аманда никогда не понимала. Этот брак по расчету, возможно, не казался бы таким ужасным, если бы она вышла за Рафаэля, а не за Фелипе.

— Донья Аманда, вы идете? — Голос был холодный и немного нетерпеливый, и она поняла, что карета давно остановилась, а дон Фелипе стоит у открытой дверцы, чтобы помочь ей выйти.

— О да, конечно. Извините меня. — Краснея, она вложила свою маленькую ручку в большую руку дона Фелипе, другой рукой подобрала белые атласные юбки и грациозно вышла из экипажа. Мария, любимая, такая родная Мария, ждавшая с распростертыми объятиями, квохтала над Амандой, ведя ее по дорожке через увитый виноградом двор к дому.

— Ты такая красивая, pequeca[1]! Ax, если бы только моя Луиза могла дожить до этого дня! И ее платье прекрасно подошло, как будто на тебя сшито…

— Да… да… — прошептала Аманда, не желая, чтобы Мария почувствовала ее грусть. Она была так довольна, ее пухлое лицо сияло, когда она улыбалась Аманде! Как сможет она сказать Марии, что ее брак вовсе не такой, каким кажется на первый взгляд? Нет, конечно, она не сможет.

Но как скрыть что-то от наблюдательной Марии… Когда Аманда стояла у окна в своей спальне, глядя в последний раз на зеленые поля, расчерченные изгородями и извилистыми неглубокими ручьями, пожилая женщина мягко спросила:

— Тебя печалит только мысль о том, что придется покинуть родной дом, pequeca? — Ее теплые руки протянулись, чтобы повернуть Аманду, а в наполненных слезами черных глазах было столько сочувствия, что Аманде захотелось излить ей свою душу. Однако она медлила, и Мария продолжала: — Дай дону Фелипе шанс, дитя мое. Иногда любовь приходит медленно. Не всем дается такая сильная и нежная любовь, которой Луиза любила Стивена.

Не доверяя своему голосу, Аманда кивнула, и лучи послеполуденного солнца упали на ее волосы, вызывая яркое рыжевато-коричневое сияние на блестящих прядях. Свободная волна густых волос заструилась по спине Аманды до талии, темный, сияющий цвет чем-то напоминал тень ночи и в то же время растворенный в ней свет приближающейся зари.

Переживая за девочку, которую она растила с младенчества и утешала после смерти родителей, Мария с любовью обняла Аманду, поглаживая ее по волосам, как она часто делала, когда та была маленькой. Они стояли молча, им не нужны были слова, и когда Аманда тихонько отстранилась, она улыбалась сквозь слезы. Они остались на ее длинных темных ресницах — хрустальные капли, туманящие ярко-голубые, как небо Техаса, глаза.

Это утешение Марии сопровождало Аманду все время, пока она заканчивала укладывать свои сундуки. В последний раз она окинула нежным взглядом комнату, в которой жила двадцать лет. У нее хватило силы духа спуститься по изгибающейся лестнице в холл, где она должна была встретиться с доном Фелипе. Ей не позволили даже провести брачную ночь в Буэна-Виста, потому что дон Фелипе требовал выехать как можно скорее в Мексику, а ее новый дом.

Холл оказался пустым, и Мария пошла вместе со слугами к карете, чтобы проследить за укладкой багажа; ее ворчливый голос плыл в неподвижном раскаленном воздухе, заставляя Аманду улыбаться. Она ждала Фелипе, всем сердцем не желая покидать дом, который любила и где все было таким знакомым и родным.

Вот крошечные следы на витых балясинах лестницы, оставленные, когда у Аманды резались зубки; а вот серповидные рытвины в дереве позади любимого кресла её отца, также сделанные Амандой и парой новых башмаков, когда она болтала ногами в воздухе. Мелочи, глупости, сохраненные в памяти и такие дорогие.