Аманда медленно повернулась, оглядываясь, рисуя в памяти картину, которую будет вспоминать потом, чтобы не чувствовать себя такой покинутой. Огромное зеркало в изящной кованой медной раме висело немного криво, и Аманда подошла, чтобы поправить его. Зеркало висело на стене около двери в кабинет ее отца — теперь это кабинет дяди Джеймса, — и, поправляя пальцем раму, она остановилась, услышав голос дона Фелипе.

Он, должно быть, сошел вниз раньше ее и удивляется теперь, что это так надолго задержало его невесту. Дверь слегка приоткрыта; она просто тихонько постучит и скажет ему, что уже готова:

Но, подойдя к двойным дверям и намереваясь постучать, Аманда замерла с поднятой рукой.

— Не будьте смешны, сеньор Камерон! — говорил дон Фелипе, и в его голосе звучало презрение. — Я не собираюсь отказываться от выполнения нашей сделки. Я ведь женился на вашей племяннице, разве не так?

— Да! И теперь вы получили в свое полное распоряжение Буэна-Виста! — В голосе Джеймса Камерона звучало отчаяние. — Не забывайте, дон Фелипе, что это я подделывал бухгалтерские книги, это я брал на себя весь риск, продавая вам скот но такой низкой цене, что вы могли перепродавать его французским войскам с баснословной прибылью! Если бы не я…

— Если бы не вы, сеньор Камерон, — нетерпеливо оборвал его дон Фелипе, — Буэна-Виста продолжала бы процветать, как при вашем брате. Это вы и ваша вульгарная склонность к игре почти разорили Буэна-Виста. И не забывайте — вы получили честную долю от того барыша, который я заработал, продавая скот солдатам Максимилиана.

— Но вы все равно не получили бы Буэна-Виста, если бы не я, — злорадно заметил Камерон. — Именно я убедил мою упрямую племянницу, что, если она не выйдет за вас, Буэна-Виста разорится.

— И вы, вероятно, правы, — сухо парировал Фелипе. — Ба! Не устраивайте бурю в стакане воды, сеньор Камерон! Вам будет позволено остаться, но я намерен очень тщательно проверять все счета, помните об этом. Я не наивная девушка, которую можно дурачить, и сурово расправляюсь с теми, кто об этом забывает.

— А что же Аманда? Она ведь захочет знать, что происходит. По какой-то непонятной причине она любит эту пыльную землю с выжженной солнцем травой.

— Аманда будет делать то, что ей скажут, — скучающим тоном ответил дон Фелипе. — Она скоро усвоит, что жена должна быть послушной своему мужу и не задавать вопросов. Думаю, вы, североамериканцы, портите своих женщин. Это по вашей собственной вине они не делают то, что вы им приказываете.

— О?.. — протянул Джеймс Камерон немного самодовольно. — Возможно, дон Фелипе, возможно. Но мне кажется, вы недооцениваете Аманду.

— А мне кажется, — мягко ответил дон Фелипе, — что вы недооцениваете меня.

В голосе дона Фелипе прозвучала угрожающая нотка, от которой у Аманды по спине пробежала дрожь, а ее вдруг онемевшие пальцы перестали сжимать ридикюль, и он со стуком упал на деревянный пол. Аманда подняла его и постучала в дверь.

— Дядя Джеймс, дон Фелипе с вами? — нервно прощебетала она, не в силах остановить поток слов, рвущихся с губ. — Я ищу его. Мои сундуки уложены, и их сейчас грузят. О Господи, их так много, и еще других вещей… А, дон Фелипе! Вот и вы!

— Да, я здесь, донья Аманда. — Он с официальным видом поклонился, но Аманда успела заметить искру подозрения в его темных глазах. — Я прощался с вашим дядей. Оставлю вас наедине, чтобы вы могли сделать то же самое. Сеньор Камерон… — Дон Фелипе протянул руку, и Аманде показалось, что они рукопожатием скрепляют сделку.

На мгновение гнев затуманил ее глаза, эхо случайно услышанного разговора снова и снова звучало в голове. В этой свадьбе не было бы необходимости — если бы не жадность и склонность к игре Джеймса Камерона, ей не пришлось бы покидать Буэна-Виста…

Альварес пристально взглянул на нее, очевидно гадая, услышала ли она что-то, и у Аманды появилось желание заявить, что она знает все. Слова вибрировали, горячие и острые как бритва, на кончике ее языка, но здравый смысл оказался сильнее. Теперь все уже сделано. Юридически она замужем за доном Фелипе, и расторгнуть этот брак без оснований будет практически невозможно — на то должны иметься доказательства, явные, веские доказательства, а их будет трудно добыть, если они поймут, что она все знает.

Кое-как — позже Аманда не смогла бы вспомнить точно, что она сказала, — она пробормотала слова прощания и, спотыкаясь, вышла из дома. Ее последним ясным воспоминанием была Мария, машущая ей мокрым от слез платком с парадного крыльца, когда карета и сопровождающие ее повозки покатились по изрезанной колеями дороге в сторону Мексики.

Аманда даже не осознавала, что плачет, пока дон Фелипе не протянул ей большой носовой платок и холодно не приказал вытереть лицо и высморкаться.

— Не думайте, что вы никогда больше не увидите Марию, — сказал он. — Я уже обещал устроить ее приезд к вам через несколько месяцев. Она слишком стара для такого напряженного путешествия.

— Да, конечно. Простите, — пробормотала Аманда, громко сморкаясь после каждого слова. Шмыгая носом, она протянула было ему использованный платок, но тут же засунула его в свой ридикюль, когда Фелипе презрительно выгнул бровь и сказал, что она может оставить его у себя.

Пока карета катилась по дороге к Рио-Гранде, смятение, вначале поглотившее Аманду, начало выкристаллизовываться в решимость. Дон Фелипе и Джеймс Камерон очень пожалеют, что сговорились против нее, очень пожалеют. А дон Фелипе Леон-и-Альварес обнаружит, что у его невесты нет ни малейшего желания быть послушной…

Темнота быстро спустилась на землю, окутав деревья и кусты медлительными бархатными тенями. Разбуженная звуком голосов, Аманда вглядывалась в сумрак, сонно моргая, и поняла, что карета наконец-то, слава Богу, остановилась. Прямо рядом с каретой виднелись смутные очертания дома; гостеприимный светлился через высокие окна и открытую дверь.

Холодный голос Фелипе донесся из угла карсты, напомнив Аманде о его присутствии.

— Мы остановимся здесь на ночь, — проговорил он, и она кивнула, сжав пальцы на маленькой сумочке, которую держала в руках.

Аманда сидела неподвижно и смотрела, как Фелипе открывает дверцу и выходит из кареты. Ее вдруг поразила мысль, что ей предстоит первая брачная ночь. Когда он повернулся, чтобы помочь ей выйти из экипажа, свет фонаря упал на его красивые черты, и Аманда в очередной раз отметила суровость его лица, его бесстрастное выражение, когда он протянул ей руку. Она помедлила, борясь с сильным желанием убежать, но как только Фелипе вопросительно поднял бровь, она осознала, как смешно это будет выглядеть. Ее пальцы легли в ладонь дона Фелипе, но если он и заметил, как они дрожат, то ничего не сказал.

Сопровождавшие их всадники и несколько слуг, которых дон Фелипе привез с собой, занялись багажом, в то время как хозяин гостиницы показывал своему важному гостю и его невесте большую столовую. Время тянулось как будто в тумане, и Аманда, едва ли осознавая, что ее окружает и какую еду перед ней ставят, механически ела, вежливо улыбаясь, когда к ней обращались. Ей казалось, что она смотрит снаружи через окно, наблюдая за людьми внутри, но слова доносятся бессмысленным жужжанием, которого она почти не может понять.

Фелипе говорил, и Аманда с усилием заставила себя смотреть на своего мужа, сосредоточиваясь на том, что он говорит, стараясь понять это по его лицу. А потом, когда смысл его слов стал ей понятен, ее сердце громко застучало, почти заглушая ответ хозяина гостиницы.

— Si[2], дон Фелипе, у нас есть две одинаковые комнаты. Если таково ваше желание, они в вашем распоряжении.

Две комнаты? Аманда бросила взгляд на дона Фелипе, но он уже снова был занят едой, спокойно разрезая кусок мяса. Она смотрела словно загипнотизированная простыми движениями его рук, как ловко они нарезали стейк на множество кусочков. Острый нож без усилий врезается в толстый пласт мяса; отрезает ломтик, сдвигает его в сторону; отрезает, сдвигает… нескончаемо, безжалостно. Ее муж сосредоточился на своей тарелке, как будто ничего другого не существовало.