Презрительные слова дяди Джеймса мгновенно всплыли в ее памяти: он заявлял, что большинство населения Мексики хотело видеть Максимилиана своим императором.

«Ба, да этим невежественным крестьянам внушает благоговение сама мысль о королевской власти, — говорил он. — Они не желают, чтобы какой-то чертов индейский выскочка управлял их страной! Все это только пропаганда, устроенная ловким парнем Хуаресом».

Аманда верила ему. До этого Соединенные Штаты только-только начали оправляться после опустошительных последствий Гражданской войны, у них не было времени ввязываться в неопределенную политику их южного соседа; зато теперь, когда война осталась позади и началась Реконструкция, Соединенные Штаты обратили свое внимание на Мексику, и им не нравилось, что французы оказались так близко к их границам. С поддержкой Соединенных Штатов Хуарес легко мог победить. Но так ли это?

Ей иногда было трудно вспомнить, что ее мать тоже была мексиканкой, а она сама — часть этой раздираемой войной страны. Аманда всегда думала о себе как об американке, а ее дядя изо всех сил старался игнорировать ее мексиканские корни. Только Мария временами напоминала о них. В итоге Аманда не знала, что должна думать, что чувствовать.

Испанские предки Луизы Камерон построили свои дома в непроходимых лесах Мексики задолго до того, как появились Соединенные Штаты, и некая заносчивая надменность просочилась сквозь многие годы, доставшись даже Аманде. Она понимала кипящее возмущение, которое испытывали мексиканцы в отношении французов и даже Соединенных Штатов, понимала их неприятие любой интервенции, какими бы благими ни являлись ее намерения.

Но Стивен Камерон тоже был частью ее, и упрямая стойкость отца не позволяла ей покорно, смириться с судьбой. Владея Буэна-Виста, Стивен прошел через такие трудные времена, которые сломили бы менее стойкого человека, и Аманду наполняла решимость сделать то же самое. Любовь к ранчо всегда направляла ее и даже заставила вступить в ненавистный брак, который в конце концов привел ее в этот отдаленный горный лагерь. У судьбы извращенное чувство юмора, раздраженно подумала она.

Теперь, в лагере хуаристов, само ее существование — тонкая нить, которая может оборваться в любой момент, а она не в состоянии думать ни о чем, кроме Рафаэля, будь он проклят! Она ненавидела его даже тогда, когда не могла отрицать своего влечения к нему.

Прошла неделя с казни француза, неделя натянутого перемирия, прерываемого вспышками враждебности.

— Я не понимаю, почему бы тебе просто не отпустить меня! — бросила Аманда Рафаэлю туманным утром, когда темные и зловещие грозовые тучи, собравшись над горизонтом, закрыли горные пики. Она вихрем метнулась от окна. — Если бы ты не был так глуп и мог видеть дальше своего носа, ты бы понял, что это бесполезно.

Доведенный до предела, Рафаэль в конце концов потерял терпение. Он вскочил на ноги, стул с грохотом рухнул на пол. Тарелки на столе подпрыгнули и разлетелись на множество осколков, а Аманде едва удалось увернуться, когда он набросился на нее.

Испуганная такой неистовой реакцией, Аманда подумала о том, чтобы попросить пощады, но тут же вспомнила француза, и ее решимость укрепилась яростью.

— Свяжи мне руки и завяжи глаза, если собираешься казнить меня! — с вызовом выкрикнула она, протягивая ему руки и игнорируя кровожадный блеск в его сузившихся янтарных глазах. Легкая дрожь в голосе выдала ее, но если Рафаэль и заметил это, то не обратил внимания, а только гневно посмотрел на нее. Он с трудом контролировал себя: руки его сжались в огромные кулаки, а стиснутые от злости губы казались белой чертой на фоне бронзового лица.

— Ах ты, маленькая мегера, — выдавил он наконец, — да если бы у тебя была хоть капля здравого смысла, ты бы сразу заткнулась!

— О-о? А я-то думала, мы единогласно решили, что у меня нет здравого смысла. Мне нужно показывать, а не говорить… — Едва произнеся эти слова, она пожалела, что сказала их.

— Я действительно забыл! — рявкнул в ответ Рафаэль и схватил Аманду раньше, чем она успела увернуться. Заметив, как дергается мускул на его скуле, Аманда стала вырываться еще яростнее, в ее глазах горел настоящий страх. Она зашла слишком далеко и вдруг поняла, что не готова к последствиям.

— Пусти меня! — Она яростно пыталась ударить его, но попадала только в воздух — Рафаэль уворачивался с поразительной легкостью. Неожиданно железная рука обвилась вокруг нее так крепко, что она не могла дышать. Противник усиливал хватку с каждым ее движением и ослаблял, только когда она замирала, поэтому Аманда в конце концов затихла. — Пусти меня, — всхлипнула она, повисая на его руке, как сломанная кукла, и чувствуя себя до смешного беспомощной. Но что она могла поделать? Рафаэль был гораздо сильнее. И тут ей вспомнился детский голос из прошлого: «Когда кто-то больше и сильнее, Аманда, ты должна быть умнее». Да-да, она вспомнила! Это Рафаэль говорил ей, как поступать, если случится что-то вроде этого, и Аманда поняла, что досконально следует его инструкциям.

Быстро схватив его большой палец одной рукой, она нырнула назад, прежде чем он успел понять, что происходит, и, как змея, вывернулась из его рук. Удивленный, Рафаэль промедлил всего одно мгновение; его обычную моментальную реакцию обманула ее кажущаяся покорность. Взмах пестрых юбок, и Аманда, нырнув в окно, исчезла.

— Будь я проклят, — выдохнул он и улыбнулся. Ну что за отважная, дерзкая маленькая стерва! Черт его побери, если он не восхищался ее духом.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем Рафаэль решил пойти за ней. Ей не уйти далеко, да это и не важно, потому что он может выследить кого угодно в любой местности. Он научился искусству следопыта много лет назад, когда выживание было даже более важно, чем сейчас. Аманде только пойдет на пользу, если она убедится, что убежать от него невозможно. Это суровая страна, с крутыми обрывами и отвесными скалами, обманчивыми благодаря своей красоте. Аманда очень быстро поймет, насколько она неподготовлена и как сильно нужен ей он.

Прошел почти час, прежде чем Рафаэль отправился за беглянкой. К этому моменту она уже окончательно заблудилась и жалеет, что не осталась в лагере, решил он, идя по ее следу. Он даже подумал, не оставить ли ее в горах на ночь, одну в темноте… но тут один из его людей принес весть, что французы неподалеку. Если Аманда наткнется на них…

Рафаэль, мотнув головой, отбросил эту мысль и зашагал быстрее.

Ветер крепчал, гроза подбиралась все ближе, черные тучи неслись над горными пиками и верхушками деревьев. Редкие ослепляющие вспышки молний, похожие на ружейные выстрелы, на мгновение рассекали небо, и Рафаэль заволновался, не решила ли Аманда отдохнуть под каким-нибудь деревом. Да нет, она достаточно осторожна. В конце концов, она выросла на ранчо в Техасе, где молнии часто попадали в самые высокие деревья и убивали скот, по глупости забившийся под их ветки.

Капля дождя упала на землю, потом другая, а за ней настоящий ливень обрушился на Рафаэля, пока он шел по следу Аманды. Бормоча проклятия, он двинулся быстрее. Черт ее побери, если он идет по круговому следу и она уже вернулась в дом и смеется над ним, тогда он поколотит ее без всякой жалости.

Всего за несколько минут его одежда промокла до нитки, и Рафаэль начал беспокоиться. Что, если Аманда прячется в местности, где часто случаются оползни или селевые потоки, способные превратить невинный на вид ручеек в неистовую реку? Если она попадет в такой поток…

Дождь заливал ему глаза, смывал все следы. Опустившись на корточки, надвинув шляпу, чтобы прикрыть глаза, и держа руку на рукоятке ножа, висящего на поясе, Рафаэль неожиданно заметил впереди проблеск чего-то белого. Он повернулся с грацией пантеры и бросился туда.

Аманда шла, спотыкаясь, по камням и грязи, ослепленная хлещущим дождем; мокрые пряди волос закрывали глаза. Рубашка и юбка, мокрые и тяжелые от воды, облепили ее дрожащее тело, и воздух, всего несколько минут назад душный и жаркий, теперь стал почти нестерпимо холодным. Ветер продувал ее насквозь, зубы стучали от холода, но Аманда отчаянно продвигалась вперед. Так близко к свободе она оказалась в первый раз за много-много дней после смерти Фелипе и своего похищения. Свобода никогда не казалась ей такой драгоценной, как сейчас, — и такой далекой.