— Но что я могу сделать? О Боже, как я хотела, чтобы он не оставлял меня здесь, — горько сказала Аманда. — Я никогда не понимала, почему он привез меня к Фелипе.

— Вы отлично понимаете, и это одна из причин, почему вы любите его, — нетерпеливо оборвал ее Хорхе. — Если бы он поступал как Фелипе, разве вы любили бы его? Думаю, нет, — ответил он на свой вопрос.

— Если ты так высоко ценишь Рафаэля, почему ты здесь, с Фелипе? — поинтересовалась Аманда.

Хорхе вздохнул, сжимая и разжимая руки, потом наконец взглянул на Аманду.

— Я родился в этом доме, как до меня мой отец. Когда ты стар, очень трудно оставить то, что всегда знал. Возможно, это трусость. Хотя я и не согласен с доном Фелипе, но уйти не могу. Это мое проклятие, донья Аманда, быть старым и трусливым, а не юным и смелым. — Теперь его голос превратился в хриплый шепот, в глазах дрожали слезы.

Зная, что он будет стыдиться, если она увидит проявление его чувств, Аманда кивнула и, отвернувшись, снова стала смотреть в окно. Трусость и ее проклятие тоже, иначе она никогда бы не позволила себе попасть в эту ситуацию. Может быть, это был не страх за себя, но страх потерять что-то очень ценное, хотя это все равно трусость и такая же непростительная. Если бы она только знала, если бы понимала, что Буэна-Виста не самая важная вещь в ее жизни… если бы только…

— Все мы должны нести свой крест, Хорхе, не так ли?

— Si, сеньора, должны. Дон Фелипе уже знает о ребенке?

Аманда резко повернула голову. Нет, она не хотела говорить Фелипе, не хотела рисковать говорить это кому бы то ни было, но сейчас, должно быть, все признаки уже стали очевидны.

Закрыв глаза, Аманда откинула голову на мягкие подушки кресла, и безмолвные слезы потекли по ее щекам.

— Как ты узнал?

Ему пришлось напрягать слух, чтобы услышать — ее голос больше походил на тихий ветерок, чем на слова. Хорхе нежно взял ее руку в свои заскорузлые ладони.

— Моя жена родила мне девятерых детей, сеньора, — вот почему. — Он деликатно замолчал, и Аманда почувствовала, какой вопрос готов сорваться с его языка.

— Это не ребенок Фелипе, — просто сказала она. — Я никогда… никогда не спала с ним. — Ее длинные ресницы взметнулись вверх. — Он будет в ярости, и я боюсь за малыша.

— Это правильно. — Хорхе замер, услышав голоса и шаги в холле. Все же он прошептал обещание помочь, прежде чем нагнулся к подносу с тарелками.

— Вы не голодны, сеньора? — спросил он, когда Консуэла вошла в комнату, а когда Аманда отрицательно покачала головой, забрал поднос.

— У вас птичий аппетит, — презрительно заметила Консуэла, бросая бархатную шляпку для верховой езды на парчовый диван. — Как вы собираетесь приобрести более женственные формы, если не едите?

— Вас это правда интересует? — ничего не выражающим тоном ответила Аманда, думая про себя, что у Консуэлы такой здоровый аппетит, что хватит на двоих. Тем временем служанка забрана поднос у Хорхе и небрежным взмахом руки приказала ему выйти. Консуэле доставляло наслаждение издеваться над Амандой, придумывая разнообразные оскорбления, и бросать их во время вынужденного общения, пока не наступали моменты, когда Аманда всерьез обдумывала, как задушить мексиканку. Она невозмутимо наблюдала, как Консуэла запихнула в рот большой кусок маисовой лепешки.

— Фелипе купил мне еще подарков. Он говорит, что я красавица, самая красивая женщина, которую он когда-либо видел, — похвасталась Консуэла, пристально наблюдая за Амандой и ожидая ее реакции.

— Правда? — Зевнув, Аманда даже не потрудилась прикрыть рот рукой; в ее голосе звучали скука и отсутствие интереса.

— Si, правда! — Еще один кусок лепешки отправился в рот, начинка из бобов потекла по пальцам и на парчовый диван. — Очень плохо, гринга, что ты не знаешь, как ублажить мужчину, потому что Фелипе мог бы быть щедр к тебе.

— Вы хотите сказать, что Фелипе мужчина? — холодно парировала Аманда, поднимаясь с кресла и глядя на Консуэлу с насмешливым недоверием.

Руки Консуэлы сжались в кулаки, и она встала, сверля Аманду пылающим взглядом.

— Ты дура! Я еще никогда не видела такой глупой женщины! Думаешь, твой любовник не забыл тебя? Могу сказать, что, даже если бы и мог, он все равно не вернется. — Она протянула руку, чтобы больно ущипнуть Аманду.

Аманда ударила ее по руке.

— Больше никогда не прикасайся ко мне, Консуэла, или пожалеешь.

— Думаешь, я боюсь тебя? — Консуэла сжала кулаки, но стальной блеск в синих глазах Аманды показался ей слишком опасным. — Ладно, пожалею тебя и оставлю одну. Пока, — добавила она, выходя из гостиной в соседнюю спальню.

Когда Консуэла захлопнула за собой дверь, ноги Аманды подогнулись, и она упала в кресло. Ей с трудом удалось подавить слезы. Боже, помоги ей и ребенку, когда Фелипе обнаружит, что она беременна! Аманда принялась с жаром молиться, чтобы Рафаэль поскорее вернулся к ней.

Бельгийская депутация, посланная королем Леопольдом II объявить о его восхождении на престол, была атакована бандитами в верховьях Рио-Фрио, всего в двадцати милях от столицы, и это произвело плохое впечатление на тех в Европе, кто все еще верил в будущее Мексиканской империи. В Бельгии последствия переживали особенно тяжело, потому что единственным погибшим оказался молодой барон Хуарт, артиллерийский офицер графа Фландрского и личный друг принца.

Хотя Максимилиан поспешил прибыть на место столкновения со своим личным врачом, чтобы заняться ранеными, бельгийский министр объявил действия мексиканских властей преступной небрежностью, ведущей к прекращению вербовки солдат для Мексики. Это привело к нарастанию отчужденности между императрицей и ее семьей, добавив еще один повод для личных страданий и черной меланхолии, помимо того что Максимилиан обзавелся маленькой кофейной плантацией в окрестностях Куэрнаваки, расположенной в деревне Акапасинго, и выстроил то, что он называл индейским шале, с садом, окруженным оливковыми и апельсиновыми рощами. Ходили слухи, что в этом уединенном месте он проводил время со своей любовницей, Консепсьон Седано.

Фелипе наслаждался, сообщая Аманде все последние сплетни, как будто унижение императрицы переносилось и на нее. Он так и не простил жене, что она стала причиной его неспособности исполнить свои супружеские обязанности, хотя, к счастью, больше не пытался осуществить их. Но все его разговоры с Амандой были густо приправлены острыми шипами и язвительными замечаниями насчет Рафаэля.

— Полагаю, вы слышали, что сеньора Седано может родить ребенка императора, — однажды утром сказал Фелипе. Он вошел в спальню Аманды следом за Хорхе, которому поручил следить за своей женой, поскольку хотел, чтобы Консуэла сопровождала его в поездке в Сан-Луис. Пока Консуэла суетливо собиралась, Фелипе оставался в гостиной, продолжая изводить Аманду.

Утренняя тошнота все еще терзала ее, и Аманда отчаянно молилась, чтобы Фелипе ушел до того, как ей станет совсем плохо.

— Нет, — смогла она ответить, — я не слышала о сеньоре Седано. Очень мило с вашей стороны повторять все дурные сплетни. — Господи, ну почему он стоит здесь и злорадствует, когда ее вот-вот вырвет? Он хотел только увидеть ее реакцию, а она была не в настроении отвечать на его глупые замечания.

— Конечно, Карлота пытается не обращать внимания на слухи, бедная бесплодная женщина. Какая жалость, что она недостаточно женщина, чтобы родить ребенка.

— О? — Брови Аманды вопросительно изогнулись. — Я не знала, что беременность — необходимое условие женственности, и считала признаками настоящей женщины ум, фацию и манеру держаться. Ни одно из этих качеств не требуется, чтобы рожать детей, тогда как любая достигшая зрелости девчонка может забеременеть.

— А что у вас есть из этих качеств, дорогая женушка? — презрительно парировал Фелипе. — Я удивлен, что вы сами не начали плодиться. У вас с Рафаэлем для этого было множество возможностей. Может, он не настолько мужчина, как вы думали?