— Но зачем? — спросила она, потом сжала губы в тонкую линию и замолчала. Рафаэль выругался и приказал ей не задавать столько вопросов, иначе он оставит ее здесь.

Ее номер был на третьем этаже, и Аманда крепко зажмурилась, когда Рафаэль с непринужденной грацией спрыгнул на нижний балкон, а затем нетерпеливым жестом велел ей следовать за ним.

— Сначала передай мне ребенка, потом прыгай сама, — приказал он, протягивая руки к Стивену. Аманда сделала, как он сказал, ужасно боясь, но все еще доверяя Рафаэлю, и с облегчением вздохнула, когда они в конце концов оказались на твердой земле в вонючем переулке. Теперь она снова держала на руках своего малыша.

Они пробирались от одной тени к другой, пока не достигли улицы, идущей параллельно гостинице «Дилихенсиас». На Аманде был ее самый старый шарф — им она привязала Стивена поперек груди; ее лицо тщательно скрывали складки ткани.

— Мы выглядим как индейская пара с ребенком, — заметил Рафаэль, надвигая на глаза шляпу и поправляя серапе так, чтобы спрятать висящие на поясе пистолеты. — Иди за мной и молчи. Твой акцент сразу же выдаст нас, так что кивай и хихикай, если кто-нибудь встретится на пути.

— Si, — прозвучал приглушенный ответ, и Рафаэль улыбнулся, уловив раздражение в ее голосе.

Было очень рано, но улицы уже заполнил народ. В основном это были солдаты и беженцы, отчаянно пытавшиеся покинуть город, и пришлось пробираться через эту толпу к окраине Керетаро. Едва они покинули предместье, держась в длинной тени, отбрасываемой холмами, окружающими город, как началась битва, и первые выстрелы загрохотали прямо вокруг них.

— Рафаэль…

— Сюда, Аманда! Не останавливайся и не задавай вопросов! — Рафаэль схватил ее за руку и повел за собой. Она бежала за ним, стараясь поспевать за его широкими шагами, крепко прижимая к себе Стивена, который начал громким плачем выражать свое недовольство. Другие люди рядом с ними тоже бежали, ища укрытия; крики женщин и детей наполнили воздух какофонией звуков, которую, как казалось Аманде, она никогда не сможет забыть. Это вызвало у нее воспоминание о той сцене в горах над Монтерреем, когда французы уничтожили их лагерь.

Аманда дрожала и была готова разрыдаться, но все же они наконец выбрались за ряды солдат. Рафаэль сразу же передал ее и ребенка одному из своих людей и коротко приказал увести их в безопасное место.

— Я приду к тебе позже, — бросил он, не сказав больше ни слова на прощание. Аманде оставалось только смотреть ему вслед со слезами на глазах и думать, увидит ли она его снова живым.

Проклятие, неужели он настолько равнодушен к ней? Как он мог быть таким холодным!

Часы тянулись мучительно медленно. Аманда укрылась вместе с другими женщинами, детьми и стариками в спешно возведенном укреплении. Некоторые женщины держались спокойно, следуя за своими мужчинами с места на место, — они, видимо, уже привыкли к постоянным боям. Другие — такие же беженки, как она, — откровенно боялись за себя и за своих возлюбленных и мужей.

Большинство жилых домов в округе вместе со скотом, который был недостаточно хорошо спрятан, конфисковали для своих нужд войска Эскобедо. Воздух наполняли кудахтанье кур и блеяние коз, смешивающиеся с ружейными выстрелами и грохотом канонады, отчего дети стали испуганно кричать.

К концу дня силы генерала либералов Эскобедо в беспорядке отступили по всей линии, потеряв тысячи человек. Благодаря чудесам бесстрашия принца Сальма, заслужившего восхищение даже своих врагов, сторонники императора на этот раз вышли победителями.

— Оставайтесь на своих укрепленных позициях, — мрачно сказал Эль Леон своим людям, думая, что, если их атакуют сейчас, это будет крах — нерегулярные войска всегда готовы перейти на сторону противника при первом же намеке на поражение. Дальше естественным действием императора будет наступление на Сан-Луис-Потоси.

К счастью для хуаристов, у них было время прийти в себя и укрепить позиции. Сами советники Максимилиана, не доверяя иностранному принцу, которому завидовали люди вроде Мигеля Лопеса, отвергли настоятельный совет принца выбить деморализованных либералов с их позиций на холмах. Максимилиан участвовал в сражении и дрался с бесшабашной храбростью вместе со своими солдатами. Даже монахини и простые горожане помогали защищать город.

Воодушевленные этой победой, следующие две недели войска Максимилиана оставались в укрепленном Керетаро, продолжая отражать атаки и делая многочисленные успешные вылазки. Это время для Аманды тянулось мучительно долго. Она жила как одна из женщин, следующих за армией; ей приходилось готовить на костре и спать в хижине или вообще под открытым небом. Soldaderas, женщины, сопровождавшие своих мужей или возлюбленных и привыкшие к такой жизни, показали ей, как готовить еду и стирать одежду на скале в не слишком чистой воде. Ничто из ее жизненного опыта не подготовило Аманду к такому существованию; даже во время жизни в горном лагере и в путешествии с Рафаэлем все было иначе. Тогда всегда находился город, где они могли остановиться, а теперь они сами были городом. Даже грохот выстрелов и взрывы снарядов стали для нее привычными.

Рафаэля часто отсылали из лагеря для сбора информации, и он оставлял Рамона приглядывать за Амандой и ребенком. Рамон помогал Аманде держаться в те моменты, когда ей казалось, что она вот-вот сойдет с ума из-за холодного равнодушия Рафаэля.

— Почему? — спрашивала Аманда, но Рамон только качал головой, обещая, что однажды Эль Леон поговорите ней.

— Сеньора, сейчас у него просто нет времени. Позже он даст вам ответ.

— Хотела бы я верить в это, Рамон, — устало пробормотала Аманда. — Может быть, тогда я могла бы надеяться.

Армия императора все еще держалась, но к концу марта хуаристов стало почти сорок тысяч, и вся эта армада растянулась тонкой линией по холмам.

— Узнай, что происходит в городе, — приказал Эль Леону генерал Эскобедо. В очередной раз Рафаэль поручил Аманду заботам Рамона, замаскировался и проскользнул на вражескую территорию в Керетаро.

По крайней мере на этот раз он попрощался, размышляла Аманда, глядя, как Рафаэль вскочил в седло и пришпорил коня. Последние недели они провели в наспех возведенной хижине, которую делили с четырьмя другими людьми из армии генерала Эскобедо. Не самые подходящие условия для уединения, но хотела ли она на самом деле еще одной конфронтации с Рафаэлем прямо сейчас? Вряд ли. А он?

Неужели он больше ничего не чувствует к ней? Рафаэль даже не захотел разговаривать об аннуляции брака с Фелипе, объясняя, что сейчас не время и не место для таких разговоров. Аманда понимала, что он хочет избежать этой темы сколь возможно долго, но не сможет же это продолжаться вечно? Однажды ему придется столкнуться с этим вопросом вплотную, и Аманда одновременно и ждала этого дня, и боялась.

Время шло, наполненное часами стирки одежды на плоском камне и растиранием кукурузы в муку для лепешек. Иногда по вечерам Аманда падала на одеяло, служившее ей постелью, и засыпала мгновенно, глубоким сном без сновидений, который всегда казался ей слишком коротким.

Потеплело. Ночи становились короче, а дни длиннее, и иногда женщины собирались вокруг огромного костра в центре лагеря. Кто-то из стариков приносил скрипку, другой — побитую трубу или гитару, и музыка крестьянских танцев возносилась к усыпанному звездами небу.

— Давайте посмотрим на североамериканские танцы, — однажды вечером язвительно предложила одна из женщин. — Я слышала, что Аманда прежде танцевала для императора.

Все тут же замолкли, Аманда просто посмотрела на женщину, не говоря ни слова. Мало кто плохо относился к ней, потому что она, как и все, делала свою долю работы, но все же среди женщин, устало сидевших у огня, прошел какой-то шепоток.

— Ах, Маргарита, — наконец произнесла одна из них, — не будь такой вредной. Североамериканка не сделала тебе ничего плохого.

Пожав плечами, Маргарита ответила: