Всё заливает приглушенным голубым свечением.

Красиво, да…

Должно быть, немало дизайнерам отвалил. Кстати, а комната, в которой пылятся и тоскуют все подаренные плюшевые животины, тут есть? Наверное, сидят себе за какой-нибудь суперсекретной замаскированной дверью. Ты же брутал, какие игрушки…

Глупо хихикаю, представляя его с плюшевой козочкой в обнимку, и даже эта самая козочка не знает, почему именно с ней. Так, выкидыш больного разума.

Делай что хочешь, верно же?

Хочу в горячий душ. Просто стоять под упругими струями воды и не беспокоиться о том, что к тебе ломится полобщаги.

Ванная находится быстро. Разумеется, с джакузи и душевой кабиной. И тут чёрно-белая плитка отражается в огромном, с мой рост, зеркале.

Долго рассматриваю себя, прежде чем раздеться и включить воду.

"Я – не ты".

Но мог бы, мог бы быть, чёрт побери.

Горячая вода успокаивает, и от обволакивающего тепла клонит в сон.

Вытираюсь его полотенцем и после, немного подумав, выбрасываю его в корзину для грязного белья. Собираю свои вещи, но не натягиваю на себя. Зачем?

Совсем уже утро, когда наступит твоё "скоро"? Как хочешь, Раш, но я буду спать. Спать на твоей огромной кровати, а не на кожаном диване напротив висящей на стене плазмы. Спать… По крайней мере, пока ты не вернёшься.

***

Сны рыхлые, топкие, затхлые.

Затхлые, как почти лишённые кислорода туманы над бескрайним болотом.

Делаешь шаг – и тут же вязнешь, ощущая, как на кожу налипает ил. Затягивает, не выбраться…

Затягивает на дно, чувствую, как стопы всё больше и больше обволакивает илом, и он продавливается, не выдержав моего веса.

Медленно, неотвратимо…

Медленно, но уже ушёл по колено.

Оглядываюсь по сторонам, и кажется, что даже на зрачки липнет.

Пахнет тленом, свежим грунтом, деревянными досками… Еловыми, почему-то. Больничной стерильностью.

Бац! И уже по пояс.

Запахи глушат, дезориентируют. Хватаю их ртом и задыхаюсь, сосновые щепки забивают лёгкие, царапают, рвут их на части.

Металлический привкус на языке.

Опоры под ногами нет.

Бульканье… И по плечи, медленно уходя вниз.

Кажется, часы проходят, прежде чем густая плотная жижа касается подбородка.

Не сопротивляюсь, даже когда касается губ.

У тины привкус плоти, привкус сокрытых в ней тел.

Забивается в глотку, заползает в ноздри, давит на глаза.

Жмурюсь, смыкая челюсти, но тщетно. Она внутри, душит. Она везде.

И я, словно очнувшись от летаргического сна, понимаю, что всё – поздно барахтаться, поздно работать лапками, но…

– Не могу дышать!

Едва ли не с воплем распахиваю глаза, готовый грести наверх и жрать лягушек, лишь бы выбраться, но…

Я посреди кровати, на которой уснул. Под толстым одеялом, в окружении раскиданных подушек.

Всё окрашено в призрачный голубой. Я ведь не включал лампу…

Запоздало ощущаю, как стало жарко. Ощущаю, как горячая настолько, что кажется, это не пятерня, а утюг, ладонь пристроилась на моём животе. И не повернуться – спина упирается в твёрдую преграду, такую же горячую.

Замираю.

Потому что в бедро тоже недвусмысленно упирается… что-то.

Не двигаюсь, всё ещё вслушиваясь в свой фантомный вопль, который тут же поглотили не лишённые звукоизоляции стены. Но я-то слышу. Слышу, как он расползается по круглой перегородке. Слышу и, прикрыв веки, просто дышу. И воздух кажется почти сладким. Сладким настолько, словно я действительно только что захлёбывался, ощущая, как сжимаются лёгкие, и сердце всё медленнее качает кровь. Каждый удар – боем напольных часов в висках. Пока не прозвучит последний.

Удушающе жарко. Спихиваю с себя одеяло, а после и вовсе ногами сталкиваю его на пол.

– А обо мне ты подумал? Что если я мёрзну?

Ну да… Куда же без сарказма в голосе. Совершенно не сонном, бодром голосе. Должно быть, просто ждал, пока я проснусь. А я даже и не услышал, как ты вернулся и забрался ко мне. Не услышал, потому что тонул.

– Потерпишь, – отвечаю и сам удивляюсь, каким низким стал голос, словно на связках действительно осел ил, а горло забило тиной. Непривычно низким и одновременно знакомым, потому что сейчас он как никогда похож на твой. Но только похож, не дотягивает, не притягательно бархатный, а словно сорванный и ржавый, как старый напильник.

А я думал, есть хоть что-то во мне, что не является гротескной пародией, отражением тебя. Кривое зеркало.

Воздух приятно холодит разгоряченную кожу, и в голове немного проясняется. Мысли становятся чётче.

Пальцы на моих рёбрах, неприятно щекотно, поднимаются к плечу, легонько сжимают его, двигаются к ключицам, очерчивают их, снова на рёбра, назад на живот, оттуда к бедру… Словно осматривает меня кончиками пальцев.

– В одежде ты казался не таким тощим.

Ещё плохо соображаю, и первое, что может сгенерировать мой мозг, это волна раздражения.

– Не нравится – не ешь, – огрызаюсь на автомате, и желание сжаться в комок просто не отпускает меня.

Я не хочу к тебе поворачиваться, не хочу тебя видеть, не хочу, чтобы ты трогал меня сейчас, когда подсознание ещё не вытравило навязанные кошмаром образы.

Как давно мне снилось нечто подобное в последний раз? Только чёрное, только белые хлопья, падающие из ниоткуда и исчезающие в никуда. Тогда почему сейчас?

Вздрагиваю от укуса в плечо. Почти не больно, но что это было? "Хочу и буду"? Идиот.

Переворачиваюсь на спину, сбрасывая с себя шарящие по телу культяпки, и пока он, ухмыляясь, открывает рот для очередной остроты, хватаю его за горло, фиксируя так, чтобы он не мог опустить подбородок. Разглядываю, опираясь на локоть, и меня пронзает такая злоба, что хочется отпилить ему башку только за то, что он изначально имел чуть больше, чем я. Чем я хуже? Почему я должен мяться, ощущая себя последней дрянью, а не он? Почему я?

Щурюсь, чтобы навести резкость, и вглядываюсь в его лицо, в очередной раз чертовски близко. Глаза горят как у кошки, или это всё моя близорукость и свет чёртовой лампы?