– Через установленный лимит не перепрыгнешь, малыш. Твои восемнадцать и две сверху, бонусом. Хватит?

Поджимает губы и прячет карту в карман, мой бумажник падает на покрывало так и не застёгнутым.

– Для тебя это сущие пустяки, мелочёвка, которую ты запросто можешь промотать за один вечер. Тогда почему?

Вопрос, на который я не хочу отвечать. Вопрос, на который мне нечего ответить кроме "Это было забавно, разве нет?"

– Почему – что? Не заплатил тебе?

Его подбородок дёргается. Сжимается весь, едва уловимо отшатывается назад и держится так прямо, словно вместо позвоночника оказался деревянный шест.

– Ты спокойно спишь по ночам? – произносит словно и не для меня вовсе, куда-то в сторону, едва изменив наклон головы.

И я понимаю, что вот он, настоящий. Мелькнуло что-то от того мальчишки, который неуверенно топтался у меня на пороге. Мелькнуло и скрылось за… Не могу сформулировать, не идёт на язык, но упорно вертится в голове, не желает облачаться в слова и оформляться мыслью. Не желает, потому что он прячется за моим образом.

И червячок снова точит, упорно ковыряет меня, ненавязчиво наталкивая на думки о том, что я, возможно, сделал что-то очень и очень… плохое? Отвратительное? И тут затор, не разгрестись.

– Ты меня слышал?

Вскидываюсь и фоново, где-то там, на втором плане ощутив новую вспышку головной боли, начинаю говорить быстро, старательно понизив голос и то и дело облизывая сухие губы:

– Нет, не спокойно. Ты мне снишься.

Заинтересованно подаётся вперёд и сжимает мои бока своими бёдрами. Елозит, нагибается, нависая над лицом, и меня это уже бесит. Бесит, что я пристёгнут и не могу схватить его, дёрнуть на себя и…

– Не спокойно, потому что хочу тебя трахать часто, долго, и так грубо, чтобы до синяков и сорванного голоса.

Вздрагивает, моргает и… ухмыляется. Так ухмыляется, что в этот чёртов момент мне кажется, что я действительно просто выдумал его, и всё это – последствия передоза или ещё какой срани. Не может он, словно зеркало, копировать мою мимику и, подобно водной глади, её издевательски коверкать.

Щелчок. Фантомный отзвук, лишь порождение моего воображения, но я действительно слышал, как клацнули наручники. Не те, что на запястьях, нет. Другие, невидимые, огромные и невероятно тяжёлые. Браслеты, в которые я только что добровольно протянул запястья.

Попался.

Неужто он за этим здесь? Этого ждал?

Не верю, не думаю, не…

– Договорились. Только деньги вперёд.

Не так. Адово не так.

Он должен был послать меня куда подальше или хорошенько вдарить, но никак не соглашаться на это. Не так просто, не одной рядовой фразой, брошенной так легко, словно для него действительно это уже ничего не значит, и…

Вспышка мигрени бьёт по вискам, топит сознание, выжигает всё внутри черепа и, затихнув, клубится где-то справа.

Это я сделал? Я сломал или же только раскрошил осколки? Вот чёрт…

Закусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы боль не прорвалась наружу, не вылезла, цепляясь острыми коготками через глотку, и не прорвалась с дыханием, звуками, голосом…

Разберусь, обязательно разберусь, как отойду немного.

– Отстегни меня, я ссать хочу.

Перекатывается направо и, убрав с меня ногу, садится на край кровати. Оценивающе смотрит на меня из-за плеча и не торопится лезть за ключами.

– Может, подождёшь Камиллу?

Прекрасно, припомнил, умница.

– Подъебал, доволен? Теперь отстегни.

Пожимает плечами и, порывшись в карманах, расстёгивает чёртовы браслеты. Кое-как высвобождаю кисти, и от хлынувшей крови становится куда больнее. Морщусь, растирая одну ладонь о другую и вяло шевелю пальцами. Закусив губу, сажусь на кровати, выходит так, что на другую сторону, спиной к Каю.

– Больно, да? Сам достать сможешь?

Интересно, если я невзначай, совершенно случайно разобью ему губы, он не обидится? Или такое проходит только с Джеком?

Джеки… Непременно припомню тебе это.

Игнорирую мальчишку и поднимаюсь на ноги.

Воу-воу, полегче! Я на твёрдой земле, откуда такая качка?

Хватаясь за стены и стараясь не шевелить башкой лишний раз, доползаю до ванной. И первое, что я сделал, отойдя от белого друга и налакавшись водопроводной воды в раковине, это выкрутил кран с холодной в душе и, сжав зубы, шагнул под него, не стаскивая шмотья.

Минута, две… Нахожу в себе силы стянуть шмотки и бросить их прямо на дно душевой кабины.

Чуть лучше. Делаю напор сильнее, добавив горячей воды. Не так чтобы тёплая, а чтобы немного меньше обжигало ледяной.

Пять минут… Гель для душа выливается прямо на волосы и, зажмурив глаза, тщательно пеню его, позволяя мыльным потоком стекать по груди и животу.

Почти очнулся. Тюбик зубной пасты находится на ощупь, щётка тоже.

Кажется, вернулся с того света, только затылок гудит.

Сполоснувшись ещё раз, выбираюсь из кабины и, потрудившись разве что промокнуть полотенцем волосы, чтобы на лицо не текло, выхожу из ванной.

Вода льёт ручьём, и на паркете остаются мокрые следы. Ой, да насрать.

Кофе. Почему всё ещё не придумали кофе, который, заслышав стоны раненного ламантина из хозяйской спальни на утро, не бежит вариться сам? Я бы посмотрел, да.

Кстати, о "посмотрел"… Останавливаюсь напротив холодильника и, уже взявшись за ручку, чтобы открыть его и срочно нарыть что-нибудь для сожрать, замираю.

На глянцевой поверхности постера, прямо поверх моего лица, нацарапаны цифры. Старательно так нацарапаны, настолько старательно, что вместо глаза у меня сияющая дыра от верхнего круга восьмёрки.

Вслушиваюсь, и без этого понимая, что остался один в квартире.

Кажется… нет, даже не кажется – я уверен, что где-то очень ловко сам себя наебал. И чёрт знает, где и каким боком мне это вылезет.

Ну да ладно.

Ещё один взгляд, прежде чем открыть дверцу. Взгляд на дерзко вздёрнутый подбородок мальчишки на картинке и упрямо поджатые губы.

Ладно. Что бы он ни задумал, по крайней мере, будет весело.

***