Задолбало! Задолбало постоянно ощущать столько дерьма! Ощущать, как оно медленно просачивается под шкуру и становится частью твоей тушки и пилит, пилит, пилит… Наждаком натирает и без того натянутые нервы.

Что заставило? Я и сам об этом всё ещё думаю.

Казалось забавным указать шлюхе, польстившейся на мои деньги, её место? Казалось, что он набивает себе цену, водя меня за нос, и рано или поздно не устоит и сдастся? Казалось… Теперь уже ничего не кажется. Теперь я перестал разбираться в том, что вижу своими глазами.

– Вот и не ной теперь.

Дёргаюсь от голоса друга и под столом врезаюсь в его коленку своей.

– Я не ною!

Подаётся вперёд, нависает над столиком и вполголоса проговаривает в десяти сантиметрах от моего лица:

– Нет, ты ноешь. И не ори на меня, контуженный, девчонки за соседним столиком и так уже косятся.

Хмыкаю и тут же накидываю капюшон на голову.

Тащиться куда-то было лень, и мы забрели в первую же открытую недорогую кафешку недалеко от квартиры Джеки. Засели в самый дальний угол, но учитывая то, что сейчас мы оба без концертного макияжа и в самых обыкновенных шмотках, на нас почти не обращают внимания. Ещё бы, кто из "великих и ужасных" попрётся жрать пиццу в начале десятого утра? Только совсем чокнутые, не иначе.

Но народу становится всё больше, шепотки уже гуляют по залу, пару раз мелькает вспышка на чьём-то мобильнике. Джеки как раз приканчивает последний кусок на своей тарелке и в качестве терапии от соплежуйства предлагает направиться в студию и полечить мою помешанную на сексе задницу парой-тройкой часов у микрофона. Там уж как пойдёт.

Почему бы нет? Согласно киваю почти сразу же и тянусь в карман за бумажником.

– Так и не избавился от этой привычки?

– Ты о чём?

– Таскать бабло в заднем кармане.

Остаётся только ухмыльнуться и отсчитать пару купюр. Одна по счёту, вторая на чай.

– И за меня платишь? Так мило.

– Заткнись. Считай это пожертвованием в пользу ущербных.

– Ну надо же, что-то ты поздно начал, – ехидно подмечает Джеки и, похлопав меня по плечу, двигается к выходу. А я какое-то время всё ещё тупо разглядываю небольшую рамку, которую он, сидя, прикрывал спиной. Отчего-то сейчас меня безумно выбесило изображение лилий на белом фоне. Упорно заставляю себя верить, что именно лилий.

***

В коридор ставшей родной квартиры меня заносит уже сильно вечером, после порядком затянувшейся репетиции, которая в кои-то веки плавно не перетекла в попойку.

Куртка отправляется на вешалку. Пальцы порядком замёрзли, и возиться со шнурками приходится чуть дольше, чем обычно. И пока распутываю затянутые бантики, втягиваю носом воздух и, принюхавшись, чётко улавливаю запах чего-то жареного, щедро перчёного и явно мясного. Доносится из кухни и дразнит пустой желудок. А кто я такой, чтобы сопротивляться?

– Камилла? – спрашиваю буквально за пару шагов до того, как увидеть спину Кая, замершего у конторки рядом с духовкой.

Мои брови удивлённо ползут вверх, а он, глянув мельком через плечо, возвращается к нарезке овощей.

– Это базовая функция или надо доплатить?

Дёргается, и я отмечаю, что он выбрал самый большой нож с широким лезвием и достаточно тяжёлой рукояткой. Мне он тоже нравится, приятно лежит в ладони.

Встав вполоборота, зыркает на меня исподлобья и, словно спохватившись, цедит улыбку. Хиленькая выходит.

– Мне было нечем заняться, так что считай это актом доброй воли.

– Да неужели…

Ответа не последовало, только размеренный звук, сопровождающий движение ножа, когда тот лезвием встречается с деревянной доской.

Стягиваю толстовку через голову и, отбросив её, крадучись подбираюсь к нему, обхожу со спины и останавливаюсь ровно за ним в каких-то двадцати сантиметрах, не больше. Совсем близко, но руками не трогаю. Пока не трогаю.

Не знаю, куда всё раздражение делось. Должно быть, музыка действительно творит чудеса, и я, как следует прооравшись, стал на порядок миролюбивее. Но терпения мне это не прибавило точно.

Поднимаю ладонь и, всё так же медля и не торопясь, лениво касаюсь его позвонков через ткань тонкой футболки. Мягкой, застиранной, пятнами выцветшей. Это заставляет меня вспомнить кое о чём…

Улыбаюсь.

– Больше не забывай свой хлам в моих карманах.

Молчит, и я, приняв это за проявление слабости, провожу ладонью по его шее, касаюсь линии роста волос, и пальцы ловко скользят выше, к затылку, ерошат отросшие прядки. Откидывается назад и словно сам подставляется под ласку. Нож, коим можно было бы разделать целого хряка, замирает над четвертованным томатом.

Носом по его плечу, изгибу, выше, дыханием согревая там, где тянется сонная артерия, и он делает шаг назад, лопатками упираясь в мою грудь.

Тут же обхватываю второй рукой, обнимаю поперёк туловища, прижимаю к себе, с трудом понимая, что именно это простое движение явилось волной приятного тепла. От пяток и до ушей накрыло. Даже дыхание через раз вырывается.

Неужто всё? Сдался, наконец?

Быстро, чтобы он не успел передумать, ловко разворачиваю его лицом к себе, и растерянный, словно сонный, малыш смотрит почти напуганно, удивлённо, до побелевших костяшек стискивая рукоять почти тесака. Хмыкаю, и взгляд быстро проходится от его бледного запястья с выступающими синими жилками до титанового острого кончика.

Перехватываю его пальцы, накрывая своими, сжимаю и, подавляя вымученное едва ли сопротивление, подвожу лезвие к своему горлу.

Чувствую, как мурашки разбежались. Даже не касаясь, холодит кожу.

Опираюсь на конторку за спиной Кайлера, нависая над ним.

Почти шепчет или же его голос так сел. Не разобрать сейчас, да и плохо соображаю. Наваждение.

– Тебе кажется это забавным?

– А тебе разве нет? – спрашиваю у него в ответ, а сам смотрю только на губы. Бледные, обескровленные, покусанные и обветренные.

– Вовсе нет…

Удобнее перехватываю его кисть, позволяя отвести лезвие, и тяну на себя, буквально напираю, отодвинув его руку в сторону, уже было касаюсь этих дрожащих, таких желанных сейчас губ, как…

Лязг и глухой звук удара заставляет вздрогнуть всем телом. От неожиданности, оттого что я уже почти вкусил сладость упущенного момента.