Отрицательно мотаю головой.

Да всё в порядке, док. За исключением того, что мои косяки за сегодняшний день превратились в самую настоящую катастрофу. Так раз – и вместо резиновой уточки Годзилла в джакузи.

– Последние пару месяцев выдались самыми тяжёлыми, и, честно говоря, я не понимаю, как такой юный мальчик может оплачивать лечение.

Я понимаю. Слишком хорошо понимаю, и стрёмно так, будто бы кишки вывернули наизнанку и дохлой кониной набили.

Ты просто должен был сказать мне. Должен был, и всё тут. Должен, пусть я и стараюсь не думать о том, что вряд ли поступил бы иначе. Такое, наверное, не лечится, детка.

– А если не сможет? Вернёте её домой?

– Нет, конечно, нет, но всё, что мы можем предложить в таком случае, это хоспис. И, честно говоря, это было бы куда более целесообразным, мистер Лэшер. Кайлер слишком упорно не желает понимать, что всё это – лишь бессмысленная отсрочка перед неизбежным. Но чувство вины не позволяет ему осознать это. Его сестра, Кира, если не ошибаюсь, погибла в автокатастрофе, и миссис Бругер никак не может перестать винить Кайлера. Вы знали?

Да куда там. Я не имел понятия, как звучит фамилия парня, которого натягиваю на свой член. Натягиваю сына женщины, перед палатой которой мы остановились.

Белоснежная, с маленьким окошком с тонкими хромированными прутьями решётки, которое закрывается наглухо, если опустить заслонку. На стены, отверстие замка, аккуратно подстриженные седые виски доктора – куда угодно, только не вглубь палаты.

Сюрреалистичный, знакомый всем героям второсортных фильмов ужасов страх сжимает трахею, и кажется, что это скрюченные высохшие пальцы старой ведьмы по ту сторону. И это не "ебать, как не по себе", это уже малодушное "подбирай задницу и беги без оглядки, придурок". Бросить всё к чертям, оставить внизу Кайлера и никогда, никогда больше не вспоминать об этом.

Ноги сами, делаю шаг к окошку.

Внутри так же светло, как и в коридоре. Без окон. Раковина, унитаз, лампа под потолком, кровать с прикрученными к полу ножками. Белые простыни, рубашка на женщине тоже белая. Почти закрывает щиколотки. И она сама тоже… Белая. С собранными в аккуратный пучок седыми волосами на затылке. Сидит на самом краю кровати, у изголовья. Сидит, сложив ладони на прикрытых коленях. Хрупкая и какая-то маленькая. Ненастоящая. Ненастоящая, как и огромная гноящаяся рытвина у неё на виске, мокнущая, с зеленоватой, содранной по краям раны, коркой. Содранной, должно быть, вместе с повисшей на скуле испачканной повязкой, приставшей к коже на пластырь.

И на фоне кипенного белого, на фоне абсолютно ровных стен это пятно, этот изуродованный лоскут плоти выделяется так, что у меня сводит желудок. И не только его – всего судорогой скручивает.

Сглатываю и пальцами касаюсь решётки. Отчего-то, не умышленно, как-то само собой вышло…

Замечает меня, поворачивает голову.

Долгие секунды смотрит сквозь, не меняя выражения лица, не выказывая вообще никаких эмоций.

– НЕНАВИЖУ!

Вопль настолько резкий, что, отскочив, я едва не путаюсь в собственных ногах.

Доктор тут же щёлкает заслонкой, и последнее, что я вижу, как она вскакивает и бросается на треклятую дверь. Всем телом, плашмя, раз за разом порождая одну волну низкого гула за другой.

И запоздало как-то доходит, что зажимаю ладонью рот, зубами прихватив мясистый треугольник.

А крик так и стоит в ушах. Стоит, не желая оставить в покое мои барабанные перепонки.

– И он всё ещё?..

– Навещает мать? Больше нет. Она пыталась выколоть себе глаз пластиковой ложкой после последнего визита. Что же, думаю, у Вас больше нет вопросов? Мы можем перейти к финансовой стороне вопроса?

Киваю с таким облегчением, словно последней фразой он снял сосновый ящик с моего горба. Да, быстрее, пожалуйста, и я наконец-то смогу убраться из этого адского места, прихватив с собой Кая. И желание врезать ему как-то ненавязчиво сменилось на просто физическую потребность поиграть в шоковый плед.

Назад, к проходной между отделениями, мы возвращаемся куда быстрее, и, уже приложив карточку к датчику, Менгеле оборачивается и спрашивает:

– А Кайлер? Он продолжает принимать таблетки?

Будто мне он докладывается о каждом обсосанном леденце от кашля, ага.

Или? Или…

Разом припоминаю все перемены в поведении мальчишки. То, как меняются его ужимки и мимика, как он, краснея, кусает губы, а секунду спустя ухмыляется от уха до уха.

Понимание закрадывается, тихонько переступая на мягких кошачьих лапах, и одним движением кроит все мои домыслы на лоскуты.

Твою-то мать…

***

Слишком длинный день. Слишком даже для человека, привыкшего после двух бессонных ночей и банки энергетика скакать степным козлом по сцене. Настолько слишком, что даже физически кажется, что таскай я мешки с цементом, устал бы меньше.

Теперь уже я выгребаю карманы в поисках ключей от квартиры. Чересчур много хлама. Должно быть, это заразно. Заразно, как носки некогда белых кед и выцветшая, мягкая от многочисленных стирок затасканная кофта. Как нотки отчаяния во взгляде, как установившееся молчание.

Ни слова, только смотрит вниз, сжимая пальцами лямку рюкзака. Горбится, словно отвесили пинка. Пошёл за мной следом, позволил поднять себя с треклятого кресла в клинике, на котором я нашёл его в том же положении, что и оставил.

И это даже не ощущение, чувство в груди, когда потянул на себя полу расстёгнутой толстовки, и фоном фантомный крик. Крик, который всё никак не желает покидать мою голову, так и бьётся внутри, отражаясь от стенок черепа.

Пошёл следом, ни разу не взглянув в глаза.

И верно – некуда возвращаться, некуда идти. Ты не думал, что это случится снова так скоро, правда?

Пальцы находят гладкий, перемотанный скотчем бок его доисторического телефона, который так и лежал всё это время в моём кармане. Отдёргиваю, как ужаленный. Пробую в другом кармане поискать. Там – холодная металлическая крышка мобильника, который типа мой. Который я вырубил ещё рядом с клиникой и так и не включил снова. Хуй на Ларри и его преждевременный инфаркт.

Ключ находится в кармане джинс.

Кошусь на Кайлера, прежде чем открыть, выхватываю взглядом брючину его джинс и всё те же кеды.

Ладно, сейчас будет проще, детка. Сейчас мы просто поговорим. Наверное, впервые за всё это время.

Оборачиваюсь уже через плечо, распахнув дверь настежь и придерживая её за ручку. Толстовка, джинсы, кеды и штопанный-перештопанный рюкзак. Таким он и приехал ко мне в первый раз.