Она перебралась к нему поближе, в дальний угол отгороженной решеткой ниши. Наверное, его еще можно вылечить? Наверное... только не в этой грязной пещере - в постели у очага, с хорошим целителем рядом... лучше кем-то из Вемпари, если откликнутся... А здесь даже тюфяка тощего, и того нет. Ну и ладно, что нет. Она села прямо на камень поудобнее, приподняла тяжелое, горячее, безвольное тело и попыталась устроить у себя на руках. Пальцы скользили по лицу, горячему и влажному, время от времени ловя слабое прерывистое дыхание. Она догадывалась, что, вздумай он умирать, земля бы уже содрогалась в конвульсиях. Но все равно было страшно. Хотелось стиснуть его в объятиях, но она боялась причинить еще больше боли.

 Сколько прошло времени - час, два, три? Факел еще горел, когда он дернулся, приходя в себя, и тут же беспомощно захрипел - все тело превратилось в одну сплошную боль.

 Женщина встрепенулась и попыталась убаюкать (бывшего?) мужа как могла. Затем придвинула ближе к себе плошку с водой и осторожно смочила Каинару губы. Больше ничего сделать не решалась, вода была грязная, а горло мужа рассекали уродливые багровые рубцы.

 В ответ он сумел приоткрыть глаза, и... поначалу мутные, они словно вобрали в себя тусклый свет чадящего факела и разгорелись постепенно в полумраке золотисто-желтым волчьим огнем.

 Эольвин горько улыбнулась, чувствуя, как по щекам снова текут упрямые слезы и принялась осторожно гладить новосозданную химеру по лицу.

 - Я все равно тебя люблю... что бы он ни сделал... - пальцы невесомо, стараясь не потревожить ни один шов (довольно непростая задача!) скользили по горячей, в испарине коже, стараясь убаюкать боль.

 Ответом была слабая попытка поднять руку - лапу? - и погладить по волосам, вот только закончилось это новым приступом боли и забытьем... Долгим.

 Мы ждали целых полтора года. Мы, что считаем года, словно листья на деревьях и живем по меркам людей почти Вечность - ждали проклятых полтора года и не могли найти себе покоя. И время, словно нарочно остановилось, висело, как ленивец на дереве. А мы ничего не могли поделать - только ждать, когда же меч проявит себя в руке единственного хозяина и подаст голос... Мы знали, что Каинар все еще жив, лишь благодаря тому, что стояли белыми Колонны и мир не спешил разваливаться на части. А еще мы знали, кто на самом деле дергает отступника за ниточки, и кто стоит за болью молодого Хранителя. Хир-эн-Алден и их агенты. В тех разговорах Мобиуса, что слышал Юдар, очень часто проскальзывали намеки на это...

 А ждать было невыносимо больно. Потому что все эти полтора года я помнил тот жуткий мысленный крик, до сих пор рвущий мне сознание. И я помню, что рыдал в голос и бился головой о стену, заставляя себя сидеть на месте и не дергаться, не срываться в небо. Я знал, где находится логовище некроманта - далеко на восток, в кольце кряжа Горная Корона. Я до зубовного скрежета хотел отправиться туда - за ним. Пришибить эту лысую тварь, выдрать с алтаря мальчишку, отнести к себе домой, вылечить... нельзя. Потом. Все потом. Только когда меч подаст голос. Каюсь, я чуть не наложил на себя руки.

 И, чтобы хоть чем-то отвлечь и занять себя, я начал готовиться встретить его. Встретить так, чтобы прошлое забылось и ушло, уснуло. Даже память о той женщине, которую он любил, ибо я догадывался, какова ее участь. Мы с женой Инайей переселились в тот самый двухэтажный дом в лесу, из которого так злополучно пропали оба супруга, и при помощи всей общины перестроили его, совершенно нетронутыми оставив только внешние и несущие стены. Убрали все, что могло бы разбередить старые воспоминания, по указанию Яноса заменив тем, что было бы удобно молодой химере. Увы, молодой Одрон, унаследовавший от отца дар провидца, почти точно знал, кого мне предстоит встретить, но на все вопросы упрямо молчал. Лишь однажды, чтобы отмахнуться от меня, бросил фразу: "Ты намучаешься с диким ребенком". У меня похолодело внутри.

 Все эти полтора года я отслеживал историю Похитителя Душ - оружия, откованного для будущего Владыки. И вот, что мне удалось узнать.

 Меч оказался в темном подвале богатого дома, куда буквально через несколько минут проник вор, и, разумеется, не смог пройти мимо столь необычного оружия. Правда, до перекупщика этот вор не дошел - заинтересовавшийся свертком наемный убийца перерезал ему горло. Когда в лавке скупщика краденого новоявленный хозяин развернул окровавленную ткань, то был крайне удивлен. Оружие по всем приметам было боевое - острое как бритва, отлично сбалансированное, но в то же время оно казалось слишком большим и тяжелым для человеческой руки... Гарда была выполнена в виде хмурого оскаленного черепа с нечеловечьими клыками и выступающими по бокам парными шипами, между которых подобно длинному языку вытекало черное змеевидное лезвие, как у сильно увеличенного ритуального атама... От одного его вида мурашки пробегали по спине. Получив горсть монет за сие оружие, убийца ушел, а хозяин поспешно сбыл меч кузнецу, жившему неподалеку.

 Однако переделать это громоздкое чудо во что-то толковое кузнецу не удалось - металл напрочь отказывался не только резаться, гнуться или колоться, но даже не раскаливался в печи. (Еще бы Янос позволил кому-то переделывать свое творение, ведь на его создание ушел запас жизненных сил никак не меньше пары десятков лет, и два года времени). И, наверное, оказался бы меч на складе, в куче металлолома, если бы не проезжавший дворянин, изъявивший желание его купить. Конечно, махать им в бою он не собирался, ему привычнее был свой полуторник, но на стене в гостиной грозный черный двуручник смотрелся неплохо.

 Самому мечу такое висение на стене в качестве украшения откровенно не нравилось - он был рожден для боев и прекрасно знал это. Иногда в пустых темных глазницах начинали разгораться голубоватые огоньки, меч словно приоткрывал глаза, искал того, кому предназначен, не находил - и все больше наливался гневом...

 Стоит ли говорить, что в одно прекрасное утро, получив известие о том, что отряд, везущий в имение золото, попал в засаду разбойников, этот богатый господин схватился именно за Похититель... Стража нашла его семью изрезанной на куски, однако крови не было, словно ее перед этим заботливо выцедили. Сам же богач сошел с ума, и вскоре умер от неизвестных причин, перед смертью что-то бормоча про проклятие и черный меч.

 Начальник стражи, проводивший арест сумасшедшего, конфисковал оружие, да и оставил его где-то у себя. И как-то на учениях, решив наказать нерадивого новобранца, выдал ему этот тяжелый меч и заставил стоять в "правильной стойке". Правда, пока стоял к новобранцу спиной и разглагольствовал о правилах, мальчишка не удержал тяжести и клинок опустился на голову военачальника, раскроив череп надвое.

 Естественно, новобранец попал под трибунал, а староста посообразительнее сбагрил меч подальше, отдав за бесценок странствующему торговцу. Но, как и водится, караван не дошел до нужного города, и Похититель Душ оказался у атамана разбойничьей шайки. Неизвестно, сколько бы лихой лесной тать игрался страшным оружием, напарывая перепуганных пленников на острие, пока как-то на лес не случилась облава. В бегстве меч был потерян все в той же чаще...

 Правда, пролежал он там недолго. Деревенские дети нашли огромное оружие и приволокли в деревню. Староста же заволновался, что диковину потерял кто-то из богатых людей и отправил гонцов ко всей ближайшей знати. Вот тут-то и прознал о нем Мобиус. Совершенно случайно. И решил во что бы то ни стало его получить - такое необычное оружие просто так не появляется...

 А я, дуря головы членам Круга и надоедливому князьку Сериоли и поражаясь тому, с каким достойным живого существа упорством Похититель добивается своей цели, ждал со все возрастающим нетерпением. Скоро, скоро...

 Зверь жил в багряной мути. Не жил. Существовал. От приказа до приказа. От охоты до охоты. Лишь в моменты, когда клыки впивались в чью-то плоть, пелена спадала, позволяя ощутить все до невероятия четко и ясно. У него не было памяти, не было воли, не было разума. Не было речи - за ненадобностью. Он заменял ее рыком. Он научился видеть в темноте как днем, сутками пропадая в милях каменных туннелей за пределами логова некроманта. Ел крыс и падаль, иногда глубоководных слепых пещерных рыб. От молодого мужчины, полного жизни и сил, остался тощий оборванный грязный свирепый хищник. Не менее, впрочем, живучий. Раны заживали на нем быстрее, чем на собаке, не оставляя следов. Хотя, кто его разберет? Длинные отчетливые следы швов так и остались на шкуре, рассекая ее вдоль и поперек, и среди них под слоем пещерной пыли не разобрать было, где старое, где новое... Волосы давно превратились в нечесаный спутанный колтун, а в глаза ему лучше было не заглядывать... Тот, кто осмеливался на такую глупость, становился мертвым через несколько мгновений. Иногда хозяин притаскивал в пещеры людей и выпускал их побегать в темных лабиринтах. Это бывало весело... Но по большей части зверем владела апатия, а временами накатывали страх и тоска по чему-то, что он никак не мог вспомнить. И тогда зверь выл, силясь прогнать ее. Но тоска все равно приходила.