Прошло сорок дней. Другими словами, прошло столько времени, сколько длится самый большой пост в году, и госпожа Милева восстала свежая, румяная, веселая, так что господин Baca Джюрич не мог не воскликнуть: «Прелестная вдовушка!»

Бывшее дитя общины, бывший Милич, а нынешний Неделько развалился, как паша, на шелковых пеленках, под шелковым одеяльцем, в изящной колыбели и с соской, у которой было никелированное кольцо. Такой роскошной соски правление прелепницкой общины не купило бы ему никогда, даже если бы пришлось обложить всех граждан общины специальным налогом.

Довольный своей судьбой Неделько рассуждал про себя:

– Так-то гораздо лучше, чем таскаться на руках у посыльных при разных официальных документах да у попа под рясой или давиться молоком из толстой деревянной ложки, которую совал в рот лавочник Йова.

То есть Неделько ни о чем не рассуждал, потому что не умел еще рассуждать, но автор романа уверен, что Неделько рассуждал бы именно так, если б мог.

А пока Неделько наслаждается жизнью, госпожа Милева снова сидит у окна, у которого и прежде охотно сиживала, хотя теперь у нее нет никакой необходимости видеть господина Васу: красивого мальчика она уже родила.

Это верно, но привычка – вторая натура, а госпожа Милева привыкла сидеть у окна, господин же Baca привык ходить мимо ее окна, и эта самая «вторая натура» так изменила госпожу Милеву, что теперь она даже открывала окно, когда мимо проходил господин Baca, а господин Baca, еще не дойдя до угла, вытягивал шею.

Господин Baca был чиновником в суде и, как оказалось, служил в отделении по делам наследств, и поэтому нет ничего странного в том, что ему пришлось иметь дело как с наследством, так и с самой вдовой. Познакомившись с вдовой, он стал часто навещать ее, чтобы посоветовать кое-что относительно наследства, которым она, как главная опекунша, распоряжалась по своему усмотрению.

Когда он посетил ее в первый раз, его встретили весьма радушно, угостили вареньем и кофе; придя во второй раз, он получил варенье, кофе, стаканчик водки и… госпожа Милева специально для него испекла печенье. В третий раз было варенье, кофе, водка, печенье и сладкие яблоки, которые госпожа Милева чистила своею ручкой. По этому случаю господин Baca с госпожой Милевой играли в карты. Когда он пришел в четвертый раз, то получил все, что и прежде, но в карты они играли подольше, и по этому случаю госпожа Милева решила снять траур.

– Вы правы, господин Baca, – сказала она со вздохом, – в жизни и так слишком много горестей. Хватит того, что сердце в вечном трауре, без черной одежды можно и обойтись.

– И не только поэтому, сударыня, – с готовностью поддержал ее господин Baca, – яркое платье вам пошло бы куда больше. Небесно-голубое, например, гармонировало бы с вашим лицом и волосами! В моем воображении ангелы рисуются мне голубыми, и одеяния их тоже должны быть небесно-голубыми.

– О, вы такой комплиментщик! – сказала вдовушка и, стыдливо очистив ломтик яблока, насадила его на нож и любезно предложила господину Васе.

– Комплиментщик! – горячо подхватил господин Baca. – Боже сохрани! Подумайте сами, как бы выглядели ангелы в темно-синих или темно-розовых одеяниях? Это было бы невесть что!

Во время этого посещения госпожа Милева пригласила господина Васу прийти к ней завтра на ужин, а так как в следующей главе речь пойдет об этом ужине и о господине Васе, познакомимся с ним поближе.

То, что он красив, мы знаем еще из предыдущей главы; о том, что он молод, говорить не требуется, но вместе с тем надо сказать, что это все, чем он располагает. Он закончил какую-то торговую школу, стал сборщиком налогов, потом служил полицейским чиновником, а оттуда перешел в судебное ведомство. На этой службе он нажил две пары ботинок, четыре белых жилета, четыре пары брюк и три пиджака, семнадцать галстуков, две дюжины носовых платков и арест на половину жалованья. Это его наличность, не считая долгов. А долги у него были самые разнообразные, и среди них такие, что остается лишь удивляться. Например, в книге торговой фирмы «Спасич и компания» список его долгов выглядел так:

6 дамских рубашек – 18 динаров

1 пара дамских туфель фирмы «Бронер» – 13 динаров

24 веера – 14,40 динара

А надо сказать, что дамских рубашек он не носил, в бальных туфлях не танцевал, двадцатью четырьмя веерами не обмахивался.

В магазине «Братья Димитриевичи» долги его были такие:

2 коробки пудры – 5 динаров

4 дюжины шпилек – 0,60 динара

1 вуаль – 1,50 динара

1 корсет – 4 динара

И если знать, что господин Baca мужчина, а это подтверждается и указом о его назначении чиновником, и записью о крещении, то все эти сведения о его долгах и в самом деле кажутся странными. Другое дело записи в книге трактирщика Спасы:

1) Не оплачена комната за пять месяцев (№ 7) – 125 динаров

2) Не уплачено за стол за четыре месяца – 160 динаров

3) Дано наличными взаймы – 72 динара

4) Уплачено музыкантам за одну ночь – 10 динаров

5) Уплачено музыкантам за одну ночь – 8 динаров

6) Уплачено музыкантам за одну ночь – 12 динаров

7) Ужин и выпивка для музыкантов 17/II – 9 динаров

8) Уплачено прачке за стирку белья – 17,50 динара

Но его кредиторами выступают не только упомянутые фирмы. Главные его кредиторы – вдовы. Удивительное дело – как только этот человек устроился в отделение по делам наследств, у него появилась привычка занимать деньги у вдовушек.

– Страсть люблю одалживать у вдовушек! – говаривал он и с таким упорством держался этой своей привычки, что у вдовцов, например, не попросил бы денег ни при каких обстоятельствах.

– А как же ты расплачиваешься с ними? – спрашивал его бедный архивариус, который добрался до отделения по делам наследств тогда, когда ему уже исполнилось пятьдесят лет.

– По частям, – отвечал господин Baca. – У вдов берут займы не иначе, как в рассрочку. Я и любовью занимаюсь в рассрочку, и долги свои плачу по частям.

– Любовь в рассрочку?! – ужасался архивариус, который ни разу в жизни не испытал счастья любви, как есть, например, люди, ни разу в жизни не пробовавшие ананаса или банана.

– В рассрочку, – подтверждал господин Baca. – Любовь – это определенное обязательство, которое мы берем по отношению к той, которую любим, так?

– Так! – говорил архивариус, хотя понятия не имел, так это или не так.

– Вот и получается, – продолжал господин Baca, – что по всем обязательствам я расплачиваюсь по частям, когда и как могу. Теперь понятно?

– Понятно! – отвечал архивариус, хотя на самом деле не понимал ничего.

Вот каков господин Baca Джюрич. Но, кроме упомянутых, у него есть еще одно привлекательное качество: он умеет рассказывать и развлекать. В этом мы убедимся, прочитав следующую главу романа.

Итак, на другой день вечером, как мы узнали из предыдущей главы, господин Baca был приглашен на ужин к госпоже Милеве.

Посередине комнаты был поставлен небольшой квадратный стол; на тарелках лежали салфетки, сложенные в виде сердец, а в центре стола стояла высокая пивная кружка с сиренью, ландышами и фиалками. Госпожа Милева убаюкала Неделько веселой вдовьей песенкой и, желая удивить господина Васу, надела голубое платье.

Прощаясь со своим черным платьем, которое больше не собиралась надевать, она тяжко вздохнула, а надевая голубое, которое отныне будет носить, она вздохнула не менее тяжко.

Около половины восьмого, как и договаривались, господин Baca вошел в комнату, имея на себе один из белых жилетов, и остановился, пораженный, в дверях. Он повторил свой прежний комплимент о голубых одеяниях ангелов, сел за стол напротив госпожи Милевы, и они начали ужинать, ведя приятнейшую беседу.

За ужином господин Baca странно ерзал на стуле, и только после ужина признался, что вынужден был снять под столом ботинок, так как у него страшно болела мозоль. В связи с этим он рассказал госпоже Милеве целую историю.