Слежки не было!

Произошедшее по своему почерку напоминало обыкновенное бытовое убийство, где преступники не задерживаются на месте преступления, а, наоборот, стремятся оказаться как можно дальше от него. И как можно быстрее. Пока милиция не приехала.

Если бы здесь действовали профессионалы, то дальше подъездной двери я бы не прошел. И уж тем более не вышел из квартиры. Профессионалы не уходят с места преступления, не подчистив все хвосты.

Неужели это был только налет местных грабителей? Неужели все так совпало?

Я быстро уходил по улице, снова и снова мысленно возвращаясь на место преступления. Я вспоминал двор, подъезд, звуки и запахи, я вспоминал, как в замке вращался ключ и как открывалась дверь. Я пытался отыскать какие-нибудь зацепки, какие-нибудь несоответствия, указывающие на присутствие постороннего.

Я вспоминал Александра Анатольевича, лежащего в луже крови. Лицом к стене.

Почему же все-таки к стене? К стене, а не к окну? Почему он в последний момент не пытался спастись? Пусть даже ценой сломанных ног. Почему он поступил так нелогично?

Что он искал возле этой стены? Что искал такого, что не смог найти я?

А может, он ничего не искал возле этой стены? Может, он специально привлекал к ней внимание своих палачей? Так же, как и мое. Привлекал для того, чтобы увести от чего-то другого.

Например…

Я замер и повернулся назад. Я вернулся к дому, обошел его с обратной стороны, остановился под открытым окном, рассыпал под ноги деньги и ключи, чтобы аргументировать свои поиски, встал на колени и ощупал пальцами землю. Каждый камешек Каждую травинку. Каждый обрывок бумажки.

И ничего не нашел.

Я сдвинулся вправо и снова ощупал каждый квадратный сантиметр почвы до места, куда теоретически можно было добросить камень.

И снова ничего не обнаружил.

Я сдвинулся влево и вновь, ползая на коленях, перепахал землю.

И нашел то, что искал. Там, где бы это не догадался искать никто. Я нашел дискету, которую Александр Анатольевич в последний момент, в последнее мгновение своей жизни выбросил в открытое окно. Выбросил не вниз, а далеко в сторону.

Выбросил, чтобы ее нашел я.

В дискете, словно в ящике с тысячами несчастий, помещались вирусы. Наверное, с очень действенными вирусами, раз Александр Анатольевич, умирая, помнил не о себе, а о ней.

Вот только использовать эту дискету по назначению я не мог. Потому что мой технический помощник и программист умер. И еще потому, что адресат, куда следовало направить эти вирусы, был неизвестен. Не оставил адресат на месте преступления визитку. Ничего не оставил — кроме трупа. А трупы, даже очень дорогие и близкие, ничего рассказать о своих последних минутах не могут.

Я проиграл бой. Потерял боевого товарища. И все отбитые нашими совместными усилиями трофеи. Я вернулся в исходные позиции — я снова был один и гол как сокол.

Впрочем, не стану лукавить, кое-что у меня осталось. Например, дубль-информация с утерянных дисков. Спрятанная в очень надежном месте. Но что с того толку? Использовать ее я смогу не раньше, чем когда смогу ответить на вопрос — кто мой нынешний противник? Кто нанес мне столь сокрушительный, в самое уязвимое место, удар? До того мне нельзя даже приподнять голову. Как тому пехотинцу, что не видит, откуда по нему садит длинными очередями чужой пулемет.

Как мне вычислить местоположение этого треклятого «пулемета»?

Может, попытаться, как это делают на фронте, вызвать огонь на себя? Например, на вновь вышедший в сети компьютер?

Но я не силен в этой области. Да и зачем им мой компьютер, если у них есть вся интересовавшая их информация. На похищенных «винтах».

Нет следа!

Хотя нет, что-то все-таки есть. На месте преступления всегда что-то остается. Что в этом случае? Из того, что не требует привлечения специальных криминалистических методов? И полсотни дополнительных сотрудников?

Что?

Ну, хотя бы почерк. Почерк преступления. Индивидуальный, как роспись в ведомости.

Очень странный, кстати, почерк. Не характерный для спецов. Безопасность обязательно бы убрала второго свидетеля. То есть меня. Дождалась бы и положила рядом с первым трупом. А еще лучше, предварительно убив, изобразила бы мертвыми, но еще не окоченевшими телами мизансцену ссоры с последующей дракой, поножовщиной или выстрелами. Два мертвеца — и ни одного стороннего преступника. Следствие даже не начинается. Из-за отсутствия виновной стороны. Убийцы наказали себя сами. Судить, миловать и казнить — некого. Типичный для Безопасности прием.

А они меня не дождались. И не убили. И не вложили в мою руку нож, которым до того изрезали бы моего напарника.

К тому же ребята из этого ведомства не оставили бы мне шанс на поиск дискеты. Они поставили бы загодя под окна человечка, а после завершения операции отсмотрели бы, обнюхали каждый сантиметр окружающего пространства с целью нахождения и уничтожения возможного на них компромата.

Нет, это не Безопасность. Или Безопасность, которая действовала спонтанно, второпях, не имея возможности распланировать операцию и подготовить должным образом место действия. Или Безопасность, которую вспугнули…

Но кто? Кто на территории, подведомственной Безопасности, может вспугнуть Безопасность? Не милиция же.

Хорошо, кто это мог быть еще? Методом исключения.

Разведка страны, на которую мы вышли со своим посланием? Так быстро? И так без оглядки? Нет, это исключено!

Уголовники, надумавшие ограбить квартиру? Но они не забрали даже деньги, бывшие в карманах пиджака Александра Анатольевича.

Кто еще?

Ответ единственный — тот, кому нужна была хранимая в наших «винтах» информация.

А кому она была нужна?

Всем! А все — это никто.

Логическая цепочка вернулась к началу рассуждений. К отсутствию адреса преступников.

Что остается делать в этом случае? Только то, что делает всякий хоть районный, хоть по особо важным делам следователь. Собирать дополнительные улики.

Как?

Ножками, ножками. По подъездам, по этажам, по квартирам. По соседям, дворникам, любителям вечерних пробежек и собаководам, выгуливавшим своих собак. По всем, кто что-то мог видеть, или слышать, или что-то такое подозревать.

И как можно быстрее, пока не явились настоящие следователи.

Я надел форму капитана милиции, «нарисовал» соответствующее удостоверение и соответствующее фотографии на нем лицо и пошел по квартирам.

— Вы хотя бы знаете, что на четвертом этаже ограбили квартиру?

— Да вы что?

— То самое. Вы тут дремлете, а у вас подъезд за подъездом грабят. Скоро всех вас, спящих, на банкетках из дома повыволакивают и на барахолку, где подержанными вещами торгуют, снесут.

— А что же делать?

— Помогать ловить преступников. Нам помогать. Мне, как представителю закона. Что вы видели вчера с… по…?

— Телевизор.

— Что еще?

— Больше ничего.

— Из дома за чем-нибудь выходили?

— Нет. То есть да. На минутку. Мусорное ведро выносила. И сразу обратно.

— Что видели во дворе?

— Двор.

— А в самом дворе? Ну там машины, посторонних людей?

— Нет, ни машин, ни людей.

Так, похоже, надо менять тактику. Человек, который пытается вспомнить что-то необычное, как правило, от натуги забывает все. Попробуем зайти с другого конца. От вторичных, напрямую не фиксируемых ощущений.

— Подходы к дому загромождают?

— Кто?

— Машины. Говорю, водители дурную привычку взяли свой транспорт по дворам расставлять так, что пройти невозможно. У вас, поди, так же?

— Ваша правда. Расставляют. Аккурат — посредине дороги. Что ни справа, ни слева не обойдешь. Намедни шла, плащ испачкала. А еще до того…

— И вчера, поди, еле-еле прошли?

— Да. И вчера. Вот так вот шла, а тут одна легковуха и еще одна. А места — боком не протиснешься, хоть через них шагай. Мы уж писали об этом в жэк и в газету писали…