Илья встаёт и начинает ходить по «стекляшке» вперед — назад:

— Логично. Для получения хорошего высшего образования, можно ещё и не так напрячься. Это я про студентов. Выглядит логично. Как ты себе видишь на практике механизмы контроля? Пожалуйста, подробнее. Я не хочу терять целый сегмент, на котором мы только начали закрепляться. Но и нагребать лишние риски, как раньше, тоже не хотелось бы: одно дело — ты. Мы уже притерлись. Другое дело — незнакомая молодёжь, которой мы будем доверять машины по пятьдесят тысяч долларов.

— Приём на работу — тестовые два-три дня. На этой работе уже по первым пяти салонам можно сказать, будет человек работать или нет. Пьющих я вижу сразу, просто поверьте. Обучение — до недели. Первые смены — только со мной. После того, как видим, что человек готов работать сам, Вы его принимаете на работу официально. Закрепляем за ним материальную ответственность. И вперёд.

Поворачиваю к Илье монитор рабочего компьютера:

— Вот — система видеонаблюдения. Сигнал камеры выводится хоть и на телефон. «Под ключ» стоит триста долларов. Их я готов заплатить сам. Контролирую свой персонал стопроцентно: на этапе приёмки машины — через камеру. После чистки — прихожу сам в любое время, хоть в два ночи. И смотрю качество чистки. Если есть косяки — исправляю сам. С работником на следующий день выясняю причины. Вчерне — так.

Илья ещё какое-то время ходит из стороны в сторону:

— Саш, я услышал. Дай мне, пожалуйста, день подумать. Сейчас ничего не обещаю — но я тебя услышал и навскидку возражений не имею. Мне нужно какое-то время покрутить эту схему в голове с разных сторон. Завтра ты будешь как обычно?

— Да, но до конца недели хотелось бы определиться, как мы движемся дальше. Только определиться. Мне ведь, если ДА, ещё искать людей и обучать их.

— Договорились.

Дома думаю, что бы взять Лене из еды. С одной стороны, она там у себя как-то питалась и без меня. С другой, нельзя ехать в рабочий коллектив с пустыми руками. В итоге, не придумываю ничего лучше, чем купить колбасы, сыра, лаваш и соус.

Приезжаю в больницу и вызваниваю Лену. Она выходит на улицу возле приёмного покоя из какой-то неприметной двери, открыв её своим ключом изнутри.

— О, привет, идём! — бросает она мне и мы исчезаем за этой неприметной дверью, закрыв её за собой на ключ. Лена долго ведёт меня какими-то коридорами, пока мы не оказываемся в маленькой комнатке, в которой почти нет свободного места: стол, пара стульев, кушетка, маленький холодильник на подоконнике, дверь в санузел.

В этой комнате сидит высокая девушка, такого же роста, как Лена, смутно знакомая по прошлому разу. Лена кладёт сзади руки мне на плечи, направляет к кушетке и говорит:

— Асель, знакомься, Саша. Саша, это Асель, мы работаем вместе. Когда-то и учились вместе, но после моего развода закончили с интервалом в год.

Я немного в курсе реалий, потому спрашиваю:

— Вы — казашка?

— Да, а что, не видно? — смеётся Асель, которая ярко выраженная азиатка.

— Ну, я парень молодой и неопытный, потому заранее извиняюсь, если что не так.

— Мелкий, не парься… Она мне как сестра. Она о тебе всё знает, так что можешь не буксовать, — сообщает Лена.

Ну ладно. Так даже проще. Достаю еду из пакета:

— Доктора, вы голодны?

— О, это ты вовремя! — синхронно трут руки доктора и за пять секунд всё оказывается мелко порезанным и даже разложенным по тарелкам. Откуда-то из-за холодильника извлекаются чистые вилки и ложки. Почти праздник жизни. Три литровых бутылки минералки, предусмотрительно купленных вместе с колбасой, оказываются тоже кстати.

— Слушайте, а у вас все доктора — модели? — спрашиваю почти без задней мысли, вызывая дружный смех.

— Будешь смеяться, но она — и правда модель. — Говорит Лена, давясь колбасой от смеха. — Во всяком случае, имела такой опыт.

— Когда жила год в Пекине и стажировалась по обмену, подрабатывала на показах мод, — сообщает Асель. — Один выход — примерно шестьсот юаней, до трёх выходов за вечер.

— А сколько это в деньгах? — уточняю, поскольку не в курсе курса юаня.

— Примерно один к шести. Грубо — сто долларов за выход. Но в Пекине это совсем не много, поверь. Хватало ровно чтоб питаться так, как хотелось.

Дальше они продолжают какой-то свой разговор, прерванный, очевидно, моим появлением.

— После 5 месяцев в гнойной хирургии, меня переводят на наркозы для плановых операций, — рассказывает Асель.

— Гнойная — это осложнения после операций, самая неблагодарная работа; там летальность всегда зашкаливает, — поясняет для меня Лена. — А плановые наркозы — относительная халява: подготовленные больные, устоявшиеся бригады, привыкшие к требованиям, всё без лишних приключений.

— Ага. Как правило, до обеда отведешь все наркозы, после пятнадцати — осмотр следующих больных на операцию, запись в историю болезни, и домой в пять вечера. — Продолжает Асель. — С предыдущей каторгой не сравнить. Но когда экстренный случай, ему плевать, что ты сейчас больше анестезиолог и вообще работаешь, считай, в зоне комфорта. Осмотрела я плановых больных на операцию в хирургии. Иду в ординаторскую записать осмотр. Тут из палаты выбегает испуганный хирург, видит меня, хватает и тащит: «Остановка!»— Кричит. — «Он упал, сознания нет, не дышит, синий, что случилось не знаю, только что был нормальным! Там все!»

— Вызывай реанимационную сестру, соду в палату, перчатки! — говорю. Забегаю в палату, отмечаю автоматически время, 16:34, 12 секунд. два хирурга мерно раскачивают больного на кушетке, видимо пытаются провести массаж сердца.

— Перенести на пол больного — говорю. — Где перчатки?

«Их что то нет», — растерянно бормочет медсестра.

Проверяю ротовую полость — полно рвотных масс, блин, придется без перчаток. Очищаю, выдвигаю нижнюю челюсть, дыхательные пути открыты! — набрасываю марлю на рот, два вдоха, 14 толчков на грудину, 2 вдоха, 14 толчков на грудину. А в голове мысли: "Дома есть нечего и, наверное, не будет; уйду я теперь не раньше семи, боже, надо тому больному затребовать альбумин на операцию! Кошмар мы так долго возимся! Почему всё так долго? Где реанимационная сестра? Почему никто, кроме реаниматологов, не умеет правильно проводить реанимацию? "

И кажется, двигаемся медленно, липко, всё очень долго, теряем минуты пациента, у которого, надеюсь, взяли анализы на СПИД и сифилис, потому что я без перчаток.

Гляжу на часы — а прошло только сорок пять секунд. Два вздоха, четырнадцать толчков — и тут он вздохнул. Появилась пульсация, давление 60 на 20. Ура, можно найти вену и ставить систему — соду струйно, преднизолон, полиглюкин. Давление повысилось до девяноста, больной пришел в сознание, прибежала реанимационная сестра, «вовремя»!

«Асель, спасибо», — лепечет хирург.

— Что со СПИДом и сифилисом у больного?

«Взяли, но результатов нет», — жалко улыбается хирург.

— Твою мать! Через 3 дня пришли все анализы больного, слава богу, оказались чистыми. — Заканчивает она.[6]

Воображение играет со мной злую шутку: когда доктора в конце этой истории смеются, я даже есть не могу: живо представив себе всё в деталях, наверное, на сутки испортил аппетит.

Во время дальнейшего дежурства, девочек периодически дёргают. Мне приказано никуда из этой маленькой комнаты не выходить, что и исполняю.

На маленьком столике стоит маленький ноут Асели, в котором она в свободные минуты что-то ожесточенно педалит, едва не выбивая искры из клавиш. Зависание в сети, впрочем, не мешает ей общаться с нами. Завидую: первый раз вижу человека, который может общаться по двум каналам одновременно. На всякий случай, присматриваюсь: ничего необычного. Мозг как мозг. Просто очень быстро переключает фокус сознания. Интересно, это её личная особенность? Или азиатская? Или профессиональная фишка любого реаниматолога?