— Закрываем глазки, вспоминаем запахи моря, скал, представляем прикосновение ветра, прохладу, набегающей на кончики пальцев волны, и слушаем музыку.

Парень прикладывает гармошку к губам, и комнату заполняет шелест волн, крики чаек, шорох прибрежной гальки.

Запах морской соли становится сильнее, ежусь от внезапно- налетевшего прохладного ветерка и распахиваю глаза. Надо мной чёрное, усыпанное серебряными крупицами звёзд, небо, море, накатывает на берег, оставляя у носков моих сандалий кружево пены. Неверный свет луны, отражаясь в воде, тянется бледной желтоватой дорожкой от берега до горизонта.

— Не фига себе! — восклицаем мы с подругой одновременно.

Олеся поднимает с земли камень, рассматривает его, словно не веря, затем, швыряет его в воду. Тот, с плюхом падает на дно.

Потом, хватает Руслана за плечи, заглядывает в глаза и быстро-быстро, словно боясь собственных мыслей начинает говорить, глотая окончания слов, захлёбываясь, переходя то на шёпот, то на сип:

— Русланчик, дорогой, хороший мой. Не нужно использовать это в качестве дипломной, не надо, очень тебя прошу. Ведь своим изобретением ты можешь спасти людей, тех, кого сюда притащили силой, тех, кто точно знает, что не сдаст экзамены. Мы все можем сбежать, оставить и преподов, и инквизиторов в дураках. Осталось только придумать, как обойти привязку к острову. Но ведь у тебя получится, да? Ты же такой умный, Русланчик!

— Ты действительно хочешь этого, Олесь? — шепчет он, обнимая подругу. — Ты же знаешь, я на всё готов ради тебя. Но проект не доведён до ума, необходимы дальнейшие испытания, ты же понимаешь?

— Понимаю, понимаю, — Олеська гладит парня по курчавым волосам, лбу, пунцовым щекам. — У тебя всё получится, да, не завтра, да, не через месяц, но получится, ведь ты такой талантливый, Русланчик! Я верю в тебя.

Информация и перспективы, связанные с ней пробиваются до моего сознания с трудом. Ведь это-действительно революция, свобода и спокойная жизнь для таких как я, Олеся и множество других людей. Пячусь назад, осторожно, опасаясь разорвать тоненькую ниточку, протянувшуюся между друзьями. Их, слившиеся в тесных объятиях силуэты, посеребрённые луной, на фоне ночной тьмы восхищают и будят в душе гадкого спрута зависти и обиды. Никто не приглашал меня на свидание, не целовал при луне, не заглядывал в глаза с обезоруживающей нежностью, от которой бы замирало сердце.

Этой ночью перебирать сокровища своей воображаемой шкатулки вовсе не хочется. А хочется реветь в подушку и жалеть себя. Я и реву, пока не раздаётся первый аккорд арфы, после которого моё сознание погружается в невнятный, наполненный размытыми образами сон.

Мужчины не дарят украшения просто так, всегда с каким-то тайным смыслом. С чего я это взяла? Нянька говорила или кто-то из воспитателей? А может в какой-то книжке прочитала? Но, как бы там ни было, этому утверждению хочется верить. Хочется думать, что тоненькая серебряная цепочка, с мерцающим синем каплевидным камешком, в качестве кулона, блестит на моей шее не просто так. Да и, если честно, любой подарок преподавателя студентке, даже букетик полевых цветов, не случаен и всегда имеет некую подоплёку. А уж цепочка и кулон…

В окно дышит прохладой индиговый вечер, доносятся звуки музыки, смех и дразнящий запах дыма. Сегодня будут жарить мясо. А ещё ожидаются гонки на дельфинах, приручённых зоо-магами, пляжная дискотека, полёты на сотканных ведьмами- ткачихами коврах-самолётах и множество других развлечений. Специально для этого пригласили магов из посёлка — бывших студентов академии.

Ещё за неделю до праздника академия гудела словно улей. Со всех сторон доносились слова: «День студента», «Встреча выпускников», «Заказ платья». Для последнего в стены алма-матерь пребыла грузная рыжая, громкоголосая портниха, и студенты, не зависимо от возраста и пола, выстроились в очередь к ней за нарядами. Нарядами, если верить обещаниям портнихи, способными подчеркнуть не только сильные стороны внешности, но и раскрыть внутреннюю красоту его обладателя и привлечь того самого. Разве я могла отказаться от такого предложения, к тому же и абсолютно бесплатного?

Сердце колотится часто-часто, словно я собираюсь не на студенческую вечеринку, а на собственную свадьбу. То распускаю волосы по плечам, то собираю в высокий хвост, то пытаюсь соорудить сложную причёску из нескольких косичек, как делала когда-то одна молоденькая воспитательница в детском доме. Но с последним ничего не выходит, слишком дрожат пальцы.

— Дурочка, — говорю я себе, в который раз проводя расчёской по волосам. — Чего ты ждёшь? — Ты-всего лишь студентка, не самая красивая, не самая способная. Нужна ты ему, как собаке пятая нога, когда вокруг столько девиц гораздо краше тебя. Да и Милевская, как утверждает Олеся, имеет виды на куратора.

Но глупое сердце не желает слышать скучных доводов рассудка, оно неистово бьётся, сжимается в сладостном предвкушении, оно рвётся прочь из тесной грудной клетки к обладателю грозовых глаз, солнечной улыбки и бархатного, тёмного, усыпанного золотыми искрами, как купол южных небес, голоса.

Бросаю раздражённый, почти ненавидящий, взгляд на собранный для побега рюкзак, стоящий под журнальным столиком, за тем, вновь на, зеркальное отражение, синей капельки, мерцающей в области декольте. Эх! Если бы предложение Анатолия поступило, хотя бы две недели назад, я бы рванула прочь из академии без оглядки, и никакого праздника не стала бы ждать. Но сейчас, когда между мной и Молибденом трещит от напряжения воздух, когда щёки опаляет жаром при звуках его имени, когда я могу разглядывать и касаться его подарка, и не одного из тех, что я прячу в своей мысленной шкатулке, а настоящего, вполне материального, когда каждая клеточка моего существа ждёт чуда? Куда мне бежать? Что ждёт меня на материке? Холодная съёмная квартирка, гречневая каша, запах плесени в ванной, тёмный подъезд, томительное ожидание, пьяная сестра и тягучее чувство одиночества и ненужности. Этого ли я хочу?

— Ну что, собралась? — в комнату влетает Олеся. Тёмно-зелёное платье-футляр из лёгкой струящейся ткани смотрится весьма элегантно, подчёркивает грудь, удлиняет бёдра и утончает фигуру. В нём подруга кажется загадочной, таинственной, как лесная чаща. Змейка, сшитая из такой же ткани, но на несколько тонов светлее, то обвивает талию, словно пояс, то, ложится на шею, слегка прикрывая зону декольте, превращаясь в кокетливый шарфик.

— Красавица! — со всей искренностью восхищаюсь я, наблюдая за передвижениями змеи.

— Кто бы говорил, — смеётся Олеся, разглядывая мой наряд. — Анфиса постаралась в этом году на славу.

С наслаждением рассматриваю себя в зеркальной поверхности, с удовлетворением отмечая, что сегодня, наверное, впервые, я не упаду в грязь лицом. Обычно, что на студенческих собираловках, что на вечеринках, куда я таскалась с сестрой, выглядела хуже всех. Денег хватало лишь на самое необходимое и на одежду для Полинки. Сама же, обходилась видавшими виды свитерами с чужого плеча, принесёнными сиротам добрыми воспитателями и брюками той же давности и из тех же фондов. Однако, сегодня всё иначе. Нужно признать, выгляжу я великолепно. Платье воздушное, лёгкое, ткань приятно льнёт к телу. Расклешённая юбка, рукава-фонарики, декольте не глубокое, но каким-то волшебным образом указывает на то, что грудь у меня имеется, пусть маленькая, но аккуратная. И как же чудесно кулон с синим камешком расположился в ложбинке, словно Молибден знал, какое платье я закажу. По нежно голубому, словно майское небо, платью, медленно проплывают ажурные белоснежные облачка.

Портниха, придумывая для меня наряд, долго рылась в разноцветном ворохе тканей, цокала языком, что-то бормотала себе под нос и наконец выдала:

— Ты хрупкая и нежная, светлая и непорочная.

Последнее слово было произнесено с некоторым удивлением, и я покраснела. Чёрт! Ну это здесь причём? Неужели моя женская неопытность и несостоятельность так сильно бросается в глаза?