Принятое решение позволяет немного успокоиться и погрузиться, наконец, в тягучий вязкий сон без сновидений.

Иду, ориентируясь на широкую спину Анатолия, подсвеченную жидким, скудным, едва пробивающимся сквозь густую растительность, светом луны. В одной руке палка, на которую я опираюсь, другой же, свободной, раздвигаю плотные занавески свисающих лиан. Зелье глухоты действовало недолго, от силы минут десять, однако, этого нам хватило, чтобы выйти за территорию академии и нырнуть в темноту джуглей. Ночные джунгли голосят на все лады. Грубо и резко вскрикивают птицы, надрывно верещат цикады, в зарослях высокой травы и разлапистых папоротниковых кустах шуршат какие-то мелкие зверьки. Воздух густ и влажен, насквозь пропитан душными ароматами южных цветов и свежестью зелени. Рубашка противно липнет к телу, лицо и шея нестерпимо чешутся от, бегущих по коже, капель пота. Лямки, набитого до отказа, рюкзака давят на плечи. Нога отзывается ноющей болью, а перед глазами, огненными, смеющимися буквами пляшет слово: «Безумие».

Да, нужно быть последней дурой, чтобы выйти в джунгли среди ночи, безоружными и ногой, больше напоминающей покорёженную дубинку, чем нижнюю конечность. Чёрт! А ведь шансов умереть у нас воз и маленькая тележка. Что мне, что моему спутнику ничего не стоит наступить на змею или нарваться на какого-нибудь ночного хищника. Судя по скулящим матюгам Анатолия, бывший чиновник мне не помощник и, особенно рассчитывать на его защиту, не стоит.

— Стой же, гадёныш, — сипит чиновник, злясь на, катящийся впереди, волшебный клубочек. — Не успеваем, не успеваем!

Затем, оборачивается ко мне. В темноте, я не вижу его лица, но кожей чувствую полной злобы и раздражения взгляд.

— Тащишься, как черепаха, — выплёвывает он. Я молчу. Сил и без того нет. Лёгкие горят огнём, плечи и ноги ноют.

Давлю в себе чувство вины за свою медлительность. Не время рефлексировать, не время сетовать на свою немощь! Нужно отвлечься, абстрагироваться. Соберись, Илона, терпи! Ты ведь изначально знала, что дорога лёгкой не будет.

Думай о Полине! Что она сейчас делает? Бросила ли учёбу окончательно? Чем питается? Ведь точно суп готовить не будет. Как пить дать, кусочничает или перехватывает какую-нибудь гадость в ближайших забегаловках.

Нет, по лесам с буйной растительностью, я не ходок. Однако, мысли о доме прибавляют сил. Сколько же нужно всего сделать! Найти работу, расплатиться за аренду квартиры, Полька, наверняка, этого не делала, сходить в училище и узнать об успеваемости сестры. Наверное, в моём городе уже снег, и мороз кусает щёки. Ой! А ведь в квартире не заклеены окна, и в комнате, наверняка, очень холодно. Нужно перестирать бельё, отмыть полы и сантехнику, протереть пыль. Полинка, скорее всего, всё запустила. Она не любитель наводить порядок.

Оглушительный визг прерывает поток приятных мыслей, грубо возвращая в душную, тёмно-зелёную действительность. Перед нами вспыхивают один за другим цветы, розовые, кроваво-красные, ядовито-жёлтые. Их лепестки светятся, разрывая ночной мрак. Однако, самое гадкое, не это странное свечение, а мерзкий, выбивающий слёзы из глаз, вызывающий рвотные позывы гнилостный запах разлагающегося труппа. Задерживаю дыхание, останавливаюсь, и только спустя несколько секунд, мысленно хвалю себя за правильное решение. Цветы слепы, и реагируют на звук. Мой инстинкт самосохранения сработал быстрее, чем я это сумела осознать. Зато Анатолий продолжает визжать, стараясь обойти, висящие на лианах гигантские, величиной с тазик, пасти зловонных цветов. Они же, синхронно поворачивают головки в его сторону, и я, отчего-то, понимаю, что этим наше знакомство с цветами не закончится, уж слишком рьяно пульсируют и набухают сердцевины и подрагивают, словно в предвкушении добычи, лепестки.

— Заткнись! — ору я так, что у самой звенит в ушах. — Они реагируют на звуки! Замри!

Цветы, словно по команде, поворачивают головки в мою сторону, и это даёт чиновнику шанс. Однако, он этот шанс игнорирует, продолжая истерично визжать и размахивать ножом.

— Суки! Суки! Суки!

Жирная рука, с зажатым в ней ножом. Беспорядочно машет, то делая выпад вперёд, то взлетает вверх.

Успеваю упасть на землю, перед тем как из чёрных сердцевин хищных растений вырываются острые длинные шипы. Подтягиваюсь на локтях, обхватываю ногу Анатолия, пытаясь повалить его на землю, но тот лягает меня пяткой ботинка в плечо. Отлетаю в сторону, перед глазами на мгновение чернеет от стреляющей боли. Держусь из последних сил, чтобы не завопить, утыкаюсь лицом в траву.

— Суки! Суки! Суки! — продолжает орать Анатолий. — Что за хрень?

Запах мертвечины густеет, слышится какое-то бульканье и чавканье.

Визг становится ещё тоньше, ещё пронзительнее, до звона в барабанных перепонках, а затем, наступает абсолютная, страшная тишина. Замолкают и птицы, и цикады. Осторожно приподнимаюсь на локтях, ощущая боль в ушибленном плече, оглядываюсь. Цветы, захлопнув свои хищные пасти, вновь слилваются с окружающей зеленью, о произошедшем напоминает лишь, словно зависшее над землёй, пронзённое насквозь тонким шипом, тело Анатолия, нелепо раскинувшее по сторонам руки.

Подползаю к мужчине, трясу, с начала осторожно, затем, сильнее. Анатолий не реагирует. Поднимаю пухлую руку, в свете луны блестит браслет от часов и обручальное кольцо на безымянном пальце. Пытаюсь нащупать пульс, но лучевая артерия нема, ни одного толчка. Кладу ладонь на сонную, но и на ней пульс не прощупывается. Рассматриваю половину шипа, торчащую из спины, вторая половина пробила грудину. Это-смерть, верная и неотвратимая. Десяток других, таких же шипов торчат в земле и в стволах ближайших деревьев.

Внутренности скручивает в болезненном спазме. Меня выворачивает наизнанку, и сотрясает крупной, противной дрожью. Зелёная тьма джунглей, тошнотворное дыхание цветов, пронзённое шипом мужское тело, гнойник луны в черноте равнодушного неба, всё это кажется дурным, нелепым сном. В моей жизни не должно быть таких ужасных моментов. Да, она — моя жизнь, скучна, наполнена рутинными проблемами и делами, тревогами, порой глупыми и накрученными мною же, но не такой. Осознание того, что я в джунглях совершенно одна, пронизывает тело электрическим током. Одна, среди враждебной природы! Нет! Судьба не может быть ко мне настолько жестокой. Наверняка, в теле Анатолия теплится хотя бы маленькая искорка жизни. Протягиваю руки к мужчине, закрываю глаза в ожидании того, что перед внутренним взором вспыхнет цвет, любой, синий, красный жёлтый, готовлюсь к ощущениям, тоже любым, ведь Молибден предупреждал, ощущение холода, жара, прикосновения к чему-то липкому, скользкому, шершавому. Собираюсь начать путешествие по облаку чужой ауры, но всё глухо. Я ничего не вижу и ничего не ощущаю, лишь пустоту. Страшную пустоту, свидетельствующую о смерти. Беззвучно плачу, глотая солёные, с привкусом крови из прокушенной губы слёзы.

Ах! Вернуться бы в свою, привычную жизнь, к Полине. Тусклая лампочка под пожелтевшим потолком, включённый телевизор, сериал сквозь шум и помехи, жаренные семечки на газетном листе и чувство умиротворение, которое изредка нарушается ожиданием телефонного или дверного звонка. Ведь в любой момент мог кто-то из Полькиных друзей позвонить или зайти, отняв у меня сестру на целый вечер.

Господи! О чём я думаю! Прямо на моих глазах умер человек, мой однокурсник, а я… Это шок. Защитная реакция на стресс. Иначе, я сойду с ума.

Отползаю от тела, прислоняюсь к стволу ближайшего дерева, кладу голову на сомкнутые колени. Сейчас двигаться дальше — безумие. Сколько ещё подобных цветочков мне может встретиться? Останусь тут, а утром решу, что делать. Хорошо бы на дерево залезть, но больная нога этого не позволит. Ладно, двум смертям не бывать, одной не миновать. Если уж суждено мне погибнуть от зубов хищника, так тому и быть. В любом случаи, ничего я предпринять не смогу.

Просыпаюсь от боли в затёкшем теле и неприятного гудения. Какое-то время не открываю глаза, стараясь вспомнить, где нахожусь и по какой причине все мышцы ноют так, словно на мне всю ночь мешки таскали.