Навстречу им то и дело летела реклама супермаркетов.

А потом вдруг они попали совсем в другую эпоху. Шпили соборов, каланча с позолоченным драконом на самом верху, ступенчатые фасады, узкие улочки, мосты и каналы, по которым плавали дикие утки и шилохвосты.

— Приехали. Гент. Я постаралась для твоей легенды.

— Нашей.

— Пусть нашей.

Габриель вышел из машины и недоуменно огляделся: что, собственно, легендарного было в маленькой площади, окаймленной деревьями, со статуей посередине? Площадь как площадь.

— Узнаешь, кто это? Нет? Да это же Карл Пятый. Император. В его империю входили Кастилия, Арагон, Неаполь, Сицилия, Нидерланды, Франш-Конте, Богемия, Австрия. Ну что, достаточно? Здесь прежде стоял дворец, в котором он появился на свет. Правда, от него ничего не осталось. Мы будем жить на том самом месте, где он когда-то стоял. Видишь тот дом семнадцатого века, в самом углу площади Принцхоф? Если не ошибаюсь, нам туда.

Габриель был сражен: вот это подарок так подарок! Да еще и Испания не забыта.

Их встречала хозяйка дома, деловая дама.

— Господин и госпожа В.? — Она назвала фамилию Элизабет. — А я вас уже не ждала. Как доехали? Все в порядке?

Ей было хорошо за пятьдесят, сразу бросились в глаза налет снобизма и авторитарность. За четверть часа она успела показать все: как включать свет и отопление, где подсобка.

— Впрочем, я для вас составила памятку и прикнопила ее на внутренней стороне дверцы кухонного шкафа. Удачи! — бросила она и заспешила.

Когда шум мотора ее «BMW» смолк, они взялись за руки и стали кружить по гостиной. А затем присмирели и разошлись по разным комнатам.

Им было слегка не по себе: они привыкли к островам, теперь перед ними раскинулся целый континент. Оба притихли и занялись его обживанием, стараясь не шуметь и не беспокоить другого. Мало-помалу, преодолевая внутренний страх, они все же стали сближаться, пока наконец не оказались сидящими в двух креслах гостиной.

Она задумалась о детях: чем-то они теперь занимаются? Он знал, о чем ее мысли. Вряд ли мужчина может заполнить пустоту, образовавшуюся у женщины в отсутствие детей.

Хозяйка сделала им подарок, заполнив холодильник снедью. И все же Габриель предложил выйти прогуляться и отведать местных блюд, Элизабет охотно согласилась.

Ресторанчик «Де Тап и де Тепель» на улице Жервал был похож на чердак или лавку старьевщика. Их усадили между набитым соломой чучелом лошади, горшками с цветами и оленьими головами. Домой они возвращались уже в другом настроении, им покровительствовали сам Карл V и еще одна фея.

Габриель лежал в ночи с широко открытыми глазами, изо всех сил, которые у него еще оставались после насыщенного эмоциями дня, предаваясь одному из самых непростых занятий, доступных человеку, — неподвижности. Он и представить себе не мог, сколько всяких движений совершает постоянно человек независимо от того, хочет он этого или нет. Он объявил своему телу войну, но то без конца бунтовало: стоило ему совладать с бицепсом, как вдруг начинала дергаться нога. То там, то здесь давали о себе знать нервные толчки. А уж сердце вообще было не унять. А все дело было в том, что стоило им погасить свет, как Элизабет вытянулась на нем и уснула.

«Я недостоин такого чуда, — думал он. — Женщина, выбравшая мое тело, чтобы уютно свернуться на нем калачиком, имеет право на покой. Мое непрестанное шевеление разбудит ее, и чуду придет конец. Нужно терпеть. Иного не дано. Сопротивляться усталости. Быть начеку. Я часовой. Начеку…»

Он проснулся от того, что его обдало каким-то нежным теплом. Элизабет стояла рядом и улыбалась. Она была уже одета и прихорашивалась.

— Ты разговаривал ночью.

— Я… разговаривал? — вздрогнул он от стыда.

— Да-да. Я слышала.

— Бог мой? Но что я говорил?

— Да не пугайся ты. Все вполне пристойно, да и очень кстати к тому же.

— Прошу тебя, скажи.

— Так, всего одна фраза, но она свидетельствует о твоем хорошем воспитании. Жаль, что она не пришла в голову мне. Да здравствует Бельгия!

— Как?

— Да здравствует Бельгия! Эта чудесная маленькая страна достойна здравиц.

Он повторил несколько раз эту фразу с дурацким видом, как ребенок, не выучивший урока. При этом перед ним предстал некий образ: кто-то похожий на Виктора Гюго — коренастый, с величественным выражением лица, с серебристой шевелюрой и такой же бородой.

— Что с тобой?

Он нахмурил брови. Ему было известно, как ловко по утрам от людей удирают сны. Если не принять мер предосторожности, они навсегда канут в ненасытной тьме бессознательного. Нуда, ему приснился Гюго, теперь весь сон с необыкновенной четкостью всплыл на поверхность памяти.

Гюго был не один, его окружала толпа. Он обращался к ней: «Добро пожаловать в это царство, друзья. Вы сделали правильный выбор. Кода мне пришлось спасаться от коротышки Наполеона и его жалкого государственного переворота, меня здесь приняли с распростертыми объятиями. У этой молодой нации есть вкус к свободе. Вы будете замечательно чувствовать себя здесь. Будьте счастливы».

И ушел под возгласы почитателей. Таков был сон, чтоб мне провалиться. Но как объяснить его? Тем, что изгнанники испытывают друг по отношению к другу благожелательность?

Когда он окончательно очнулся ото сна и захотел рассказать о Гюго Элизабет, ее уже не было. Она была в соседней комнате: собиралась на работу, шуршала бумагами, наполняла ручку чернилами. «Чем не примерная школьница», — умилился он и решил молчать о сне. Элизабет ведь не нуждалась так, как он, в высоких покровителях. Она умела принимать жизнь такой, какая она есть, и не забивать себе голову всякими стратегиями.

Он вскочил и быстро оделся. Все в нем пело: «Бельгия, приют измученных французов». Дюма тоже бежал сюда, когда на него насели кредиторы.

Элизабет приступала прямо в этот день к исполнению своих обязанностей в Постоянном представительстве Франции в Европейском Сообществе. Завтрак был накрыт на маленьком мраморном столике. Оба молчали. Элизабет была уже мысленно на работе. Габриель проводил ее до Гентского вокзала: на вид необычного укрепленного замка из красного кирпича, с зазубринами, с множеством башенок различных размеров и конфигураций, ни дать ни взять обиталища какого-нибудь железнодорожного божества. На предложение встретить ее вечером он получил отрицательный ответ: ее рабочий день был ненормирован.

Габриелю предстояло прожить самый долгий и бесконечный день в своей жизни. И он употребил его на то, чтобы сполна насладиться своим счастьем.

Он бродил по городу, останавливаясь перед всеми его чудесами: фасадом Вольных перевозчиков, триптихом «Загадочный агнец», замком Жерара-Дьявола, и повторял: «Отныне это наше царство». Затем занялся поиском небольшой квартирки, где придется пережидать, когда семейство Элизабет приедет ее проведывать. Агент по недвижимости давно перешагнул пенсионный возраст и теперь «для собственного удовольствия помогал людям». Нашлось у него и кое-что для Габриеля: тридцать квадратных метров на пятом этаже дома, стоящего напротив того, где они поселились вместе, нужно было только перейти площадь. Контракт был подписан на гёзенский манер[31]. А потом отправился на базар и наполнил всякой снедью корзину. Вернувшись домой (слово, давно потерявшее для него смысл и теперь заново переживаемое), принялся за готовку: нарезал сало ломтиками, нашинковал лук, петрушку, слушая, как потрескивает в гусятнице масло и раздумывая, понравится ли Элизабет кролик, приготовленный по рецепту монахов-траппистов. И все это целый день он делал с ощущением счастья.

Правда, к вечеру в голову закралась мысль, что Элизабет не придет. Вспомнит о своем долге перед семьей и аннулирует их соглашение. Габриель ходил по дому взад-вперед, как лев в клетке. Четыре с половиной века назад Карл удержал львов, они составляли гордость его замка и даже были изображены Дюрером.

вернуться

31

Гёзы — союз нидерландских дворян, составившийся в 1566 г. против тирании, под предводительством Вильгельма Оранского. Название пошло от презрительной клички (гёзы — нищие), данной им испанской знатью.