Он окинул взглядом расставленные ею по полу сосуды, а затем взял один из них в руки, чтобы посмотреть на качество работы. Уму непостижимо. Даже если она работает весьма искусно и проворно, для того, чтобы сплести столько корзин и изготовить все эти сосуды из коры, потребовалось немало времени. Как давно она тут живет? В одиночестве.

– Вот этот мне подойдет, – сказал он, указывая на продолговатый деревянный сосуд с высокими краями. Пока он стоял, держа светильник, Эйла аккуратно сложила все по местам. «Она была еще почти совсем девочкой, когда пришла в эти края, – подумал Джондалар. – Сколько же ей лет сейчас?» Он затруднился ответить на свой вопрос. Эйла была удивительно искренней и наивной, а потому казалась совсем юной, хотя ее пышное тело свидетельствовало о том, что перед ним зрелая женщина. «Она родила ребенка, она бесконечно женственна, но как узнать, сколько ей лет?»

Они спустились к реке по тропинке. Джондалар наполнил сосуд водой и осмотрел кости оленей, которые оставил рядом с кучей отходов.

– Вот тут трещина, которой я раньше не заметил, – сказал он и показал ее Эйле, а затем отбросил эту кость в сторону. Остальные Джондалар положил в сосуд. По возвращении в пещеру он снова попытался определить возраст Эйлы. «Она опытная целительница, а значит, она не может быть совсем юной. Но наверное, она все-таки моложе меня». – Эйла, сколько времени ты тут провела? – спросил он, не в силах сдержать любопытство.

Она задумалась, не зная, как ему ответить, как объяснить, чтобы он смог понять. Она вспомнила о палочках с зарубками, но хотя Креб объяснил ей, как ими пользоваться, по правилам ей не полагалось этого знать. Вдруг Джондалар будет недоволен? Но он скоро уйдет отсюда.

Эйла достала палочки, на которых отмечала зарубками каждый день, развязала шнурок и разложила их.

– Что это такое? – спросил Джондалар.

– Ты хочешь узнать, сколько времени я тут провела. Я не знаю, как объяснить тебе словами, но с тех пор, как я отыскала эту долину, я каждую ночь делала новую зарубку на палочке. Я провела тут столько же ночей, сколько ты видишь зарубок на этих палочках.

– А ты знаешь, сколько на них зарубок?

Эйла вспомнила, в какое отчаяние приводили ее попытки понять, что означают эти зарубки.

– Сколько ты видишь, – ответила она. Заинтригованный, Джондалар взял в руки одну из палочек.

Она не знает слов, предназначенных для счета, но ей как-то удалось уловить их смысл, который был недоступен многим из обитателей Пещеры. Не каждому удавалось проникнуть в глубокую тайну их значения. Но Зеландонии сумел кое-что объяснить ему, и теперь он знал больше, чем многие из непосвященных, хотя большая часть их свойств осталась для него загадкой. Кто научил ее делать зарубки на палочках? Как могла женщина, выросшая среди плоскоголовых, понять значение предназначенных для счета слов?

– Кто научил тебя этому?

– Креб показал мне, как это делается. Давным-давно, когда я была совсем маленькой.

– Креб… мужчина, у чьего очага ты жила? Он знал, что они означают? Он делал зарубки не просто так?

– Креб был… главным Мог-уром… шаманом. Он сообщал членам Клана, когда наступало время для совершения обрядов, время Сходбища Клана. Он знал, как это делается. Очевидно, он не ожидал, что я пойму, – это трудно даже для многих из мог-уров. Он просто показал мне, чтобы я перестала донимать его вопросами, и попросил, чтобы я больше не приставала к нему с этим. Потом, когда я стала старше, он увидел, что я отмечаю дни лунных циклов, и ужасно рассердился.

– А этот… Мог-ур, – Джондалару оказалось не так-то легко справиться с произношением, – это был особенный человек, жрец, вроде Зеландонии?

– Не знаю. Ты называл словом «Зеландонии» целителей. Но Мог-ур – это не целитель. Айза знала о целебных свойствах трав и растений, она была целительницей. А Мог-ур умел общаться с духами. Он помогал Айзе, призывая их на помощь.

– Зеландонии может быть целителем, но он может обладать и другими способностями. Зеландонии – это человек, который призван Служить Великой Матери. У некоторых из них нет никаких особенных способностей, есть лишь желание посвятить себя служению Ей. Но все они могут общаться с Великой Матерью.

– Креб обладал удивительными способностями. Он был самым могущественным, самым… Он умел… я не знаю, как тебе объяснить.

Джондалар кивнул. Он тоже затруднился бы объяснить, какими именно способностями обладают Зеландонии. Но помимо прочего, они были хранителями особых знаний. Он снова бросил взгляд на палочки.

– А что это такое? – спросил он, указав на дополнительные зарубки.

Эйла покраснела.

– Это… это мои… женские дни, – ответила она, не зная, как еще выразиться.

Женщинам из Клана полагалось во время месячных держаться подальше от мужчин, а те, в свою очередь, сторонились их. На это время они подвергались остракизму, и подобное проклятие довлело над каждой из женщин, потому что таинственная сила, превращавшая их в источник зарождения новой жизни, внушала мужчинам страх. Она наделяла тотем женщины невиданным могуществом и позволяла ему бороться с духом мужского тотема. Когда у женщины начиналось кровотечение, это означало, что ее дух одержал победу над тотемом мужчины, ранил его и вышвырнул прочь. Мужчины полагали, что, если дух их тотема ввяжется в борьбу в такое время, она не закончится ничем хорошим.

Когда Эйла перетащила Джондалара к себе в пещеру, она столкнулась с проблемой. У нее начались месячные, и стало ясно, что она никак не сможет держаться в стороне от мужчины, который находился на грани между жизнью и смертью и нуждался в постоянном уходе. Ей пришлось нарушить правила. Позднее она постаралась как можно реже сталкиваться с ним в такое время, но полностью избежать общения было невозможно, ведь они жили вдвоем в одной пещере. Согласно обычаям Клана, женщинам во время месячных следовало ограничиваться выполнением «женских» обязанностей, но и это оказалось невозможно, ведь заменить Эйлу было некому. Ей приходилось охотиться, добывая пропитание для мужчины, готовить еду, а вдобавок он всегда просил, чтобы она поела вместе с ним.

Ей оставалось лишь одно: ни словом не упоминать о том, что с ней происходит, и ухаживать за собой, удалившись в какое-нибудь укромное место, не привлекая внимания Джондалара. Как же ей теперь ответить на его вопрос?

Впрочем, он воспринял ее ответ как нечто само собой разумеющееся. Эйла не заметила ни малейших признаков недовольства в его лице.

– Многие из женщин делают такие пометки. Тебя научил этому Креб или Айза? – спросил он.

Эйла склонила голову, чтобы скрыть свое смущение.

– Нет, я стала делать это сама, чтобы знать, когда они начнутся. Было бы некстати оказаться вдалеке от пещеры в такое время.

К ее удивлению, Джондалар понимающе закивал головой.

– Наши женщины часто рассказывают историю о словах, предназначенных для счета, – сказал он. – Они уверяют, что Луми – месяц – всегда был любовником Великой Матери Земли. Но в те дни, когда у Дони бывает кровотечение, она отказывается поделиться с ним Радостью. Это ранит самолюбие Луми и вызывает у него злость, поэтому он отворачивается от Нее и перестает излучать свет. Но надолго его не хватает. Ему становится одиноко, он начинает тосковать, вспоминая о Ее пышном теле, и снова выглядывает в щелочку. Дони, успевшая обидеться на него, уже не желает его видеть. Но стоит ему засиять в полную силу, как она начинает тянуться к нему, и они вновь наслаждаются близостью друг друга. Поэтому большинство празднеств в честь Великой Матери проходят в полнолуние. Женщины говорят, что их циклы совпадают с циклами Великой Матери, они называют эти кровотечения месячными и определяют время их прихода, глядя на Луми. Они утверждают, будто Дони открыла им слова, предназначенные для счета, чтобы они могли узнать, когда у них начнутся месячные, даже если месяц спрятан за облаками, но эти слова применяют и для другого.

Эйлу смутило то, что мужчина заговорил с ней как ни в чем не бывало о сокровенных вещах, которые касаются лишь женщин, но его история очень ей понравилась.