Джондалар кивнул. Он все понял.

– А каким образом плоскоголовому удалось унести с собой полрыбины? – спросил Тонолан, забираясь в лодку.

– Он поднял ее с земли и потащил прочь, – ответил Джондалар.

– Один? Вот так поднял и потащил?

– Один. А ведь это был не взрослый, а юнец.

Тонолан подошел к жилищу, в котором обитали его брат, Серенио и Дарво. Это сооружение из досок, концы которых опирались наверху на коньковый брус, расположенный под углом к земле, походило на деревянную палатку. Передняя треугольная стена была выше и шире задней, а боковые имели форму трапеции. Для того чтобы скрепить доски друг с другом, поступали так же, как с обшивкой на лодках: чуть более толстый край накладывали на более тонкий и сшивали вместе.

Эти устойчивые сооружения служили уютным и надежным прибежищем, и лишь в тех, которые простояли долгое время, между высохшими и покоробившимися досками появлялись щели, сквозь которые внутрь проникал свет, поскольку они находились под выступом песчаниковой плиты, – этот навес защищал их от непогоды, и в отличие от лодок не приходилось ни чинить их, ни конопатить щели. Источником света служил огонь в выложенном камнями очаге, а также лучи, проникавшие в жилище через оставленный открытым вход.

Тонолан заглянул внутрь, чтобы выяснить, спит его брат или уже проснулся.

– Заходи, – сказал Джондалар, шмыгая носом. Он сидел на деревянном помосте, выстланном меховыми шкурами, закутавшись в меха. В руке он держал чашку, от которой шел пар.

– Как твоя простуда? – спросил Тонолан и присел на краешек помоста.

– Простуда проходит, мне уже лучше.

– Мы не подумали о том, что у тебя промокла одежда, а когда мы возвращались, подул сильный ветер.

– Мне повезло, что вы нашли меня.

– Ну, я очень рад, что тебе стало лучше. – Тонолан замялся, словно не зная, что еще сказать. Он заерзал на месте, поднялся на ноги, направился к выходу, повернулся и снова подошел к брату: – Может, тебе что-нибудь принести?

Джондалар покачал головой. Брата что-то тревожит, но он никак не может заговорить об этом. Надо немного подождать.

– Джондалар… – начал было Тонолан. Последовала небольшая пауза, а затем он продолжил: – Ты уже довольно долгое время живешь вместе с Серенио и ее сыном. – На мгновение Джондалару показалось, что речь пойдет о необходимости совершить обряд, который скрепил бы их союз, но он ошибся. – Скажи, как чувствует себя мужчина, который обзавелся собственным очагом?

– Ты тоже живешь не один, и у тебя есть свой очаг.

– Да, знаю, но, может быть, все меняется, когда у твоего очага появляется ребенок? Джетамио так хотела родить ребенка, но… у нее опять случился выкидыш, Джондалар.

– Вот беда…

– Меня не волнует, будут у нее дети или нет, я боюсь потерять ее, – проговорил Тонолан прерывающимся голосом. – Лучше бы ей и не пытаться.

– Но у нее нет выбора. Это Дар Великой Матери…

– Тогда почему Великая Мать отнимает то, что сама подарила? – крикнул Тонолан и выбежал наружу, чуть не столкнувшись по дороге с Серенио.

– Он сказал тебе, что случилось с Джетамио? – спросила Серенио. Джондалар кивнул. – Этого ребенка она проносила дольше, но, когда произошел выкидыш, ей пришлось гораздо трудней. Я рада, что она счастлива с Тоноланом. Она заслужила право на счастье.

– А с ней все будет в порядке?

– Джондалар, у женщин время от времени бывают выкидыши, это не первый случай. Не тревожься, с ней все обойдется. Я вижу, ты уже пьешь чай. Я заварила его из мяты, бурачника и лаванды – ты сам, наверное, догадался? Шамуд говорит, что это помогает от простуды. Как ты себя чувствуешь? Я зашла посмотреть, не проснулся ли ты.

– Со мной все хорошо, – сказал он с улыбкой, делая вид, будто уже выздоровел.

– Тогда я, пожалуй, вернусь к Джетамио и посижу с ней.

Когда Серенио ушла, Джондалар отставил чашку в сторону и снова лег. У него болела голова, а нос совсем заложило. Ответ Серенио встревожил его, но он не мог понять почему. Ему не хотелось больше об этом думать: от таких мыслей у него начинало отчаянно сосать под ложечкой. Наверное, все дело в простуде, решил он.

На смену весне пришло лето, земля начала приносить плоды, которые постепенно созревали, и молодая женщина принялась собирать их. Она делала это скорее по привычке, чем по необходимости: у нее остались большие запасы пищи с прошлого года. Но Эйлу не радовало то, что у нее появилось свободное время: она не знала, чем его заполнить.

Даже когда у нее появилась возможность охотиться зимой, она все время придумывала какие-нибудь новые занятия. Эйла выделала шкуры чуть ли не всех животных, которых им удалось убить. Иногда она оставляла мех, а иногда срезала его, чтобы получить кусок гладкой кожи. Она плела корзины и циновки, вырезала сосуды. В пещере появилось множество орудий и всяческой утвари, которой хватило бы на целый клан. При этом она с нетерпением ждала, когда наступит лето и у нее появятся другие занятия.

Она обрадовалась, когда начался период летней охоты, и обнаружила, что, изменив часть приемов, может по-прежнему успешно охотиться вместе с Вэбхья, обходясь без лошади. За прошедшее время лев успел многому научиться, и при желании Эйла могла вообще отказаться от участия в охоте. У нее осталось много вяленого мяса, и к тому же когда Вэбхья уходил на охоту один, он, как правило, возвращался с добычей, и она всегда могла отрезать себе кусок мяса. Между женщиной и львом установились удивительные отношения. Он воспринимал ее как мать и подчинялся ей, они охотились вместе и чувствовали себя равноправными партнерами, вдобавок он был единственным существом, на которое она могла излить свою любовь.

Наблюдая за дикими львами, Эйла многое узнала об их привычках. Поведение Вэбхья подтвердило правильность сделанных ею выводов. Зимой пещерные львы охотились днем, а в теплое время года – по ночам. Несмотря на весеннюю линьку, мех у Вэбхья остался густым, и в теплые летние дни ему было так жарко, что он не мог охотиться: погоня требовала больших затрат энергии и ему не хватило бы сил. Поэтому в дневное время он в основном спал, укрывшись в глубине прохладной пещеры. Зимой, когда свирепствовали ветры, дувшие с севера, где находился ледник, ночью становилось так холодно, что даже самый густой мех не спас бы львов от погибели, и они прятались в пещерах, служивших укрытием от ветра. Пещерные львы были хищниками, обладавшими отличной приспособляемостью. Цвет меха и густота ворса менялись в зависимости от климата, с изменением условий охоты появлялись новые навыки, лишь бы было на кого охотиться.

Проснувшись утром на следующий день после того, как она рассталась с Уинни, Эйла приняла решение, увидев, что Вэбхья притащил в пещеру тушу молодого гигантского оленя с желтовато-коричневой пятнистой шкурой и улегся спать рядом с ней. Она уйдет из долины и непременно отправится дальше, но не этим летом. Льва еще рано оставлять одного, он слишком молод. Дикие львы не примут его в свой прайд, он погибнет в схватке с вожаком. Пещера послужит ему надежным прибежищем, которое будет необходимо ему до тех пор, пока он не найдет себе львицу и не обзаведется собственным прайдом.

Айза велела ей отыскать соплеменников, найти мужчину себе под стать. Когда-нибудь она продолжит поиски. Но она испытала облегчение, подумав о том, что сможет еще какое-то время пожить на свободе, не вступая в общение с людьми, чьи обычаи ей не известны. Впрочем, на душе у нее стало легче и по иной причине, хотя она не сознавала этого. Ей не хотелось уходить, пока оставалась хоть тень надежды на то, что Уинни вернется к ней. Эйла отчаянно скучала по лошади, которая стала ее спутницей, с тех пор как она поселилась в долине, и которую она очень любила.

– Вставай, ленивец, – сказала Эйла. – Давай прогуляемся и, может быть, поохотимся. Ты никуда не выходил прошлой ночью. – Она растормошила льва и пошла к выходу из пещеры, подав ему сигнал «За мной». Вэбхья приподнял голову, широко зевнул, обнажив острые клыки, встал и неохотно поплелся следом. Вэбхья не испытывал голода, как и Эйла, и предпочел бы еще поспать.