Когда наконец Джондалар посмотрел на целителя, он увидел, что тот оценивающе разглядывает его своими странными глазами, которые при свете костра казались просто темными. Зеландонии почувствовал в них силу и ум, но он и сам сполна обладал этими качествами. Изменчивые неверные отблески пламени играли на старом лице, отчего черты его становились неясными. Впрочем, Джондалар не мог по-настоящему разглядеть его и при свете дня – более или менее определенно можно было судить только о возрасте Шамуда.
В покрытом морщинами лице угадывалась сила, придававшая ему едва ли не моложавый вид, с которым никак не вязались длинные белоснежные седины. Свободные одежды скрывали под собой сухощавое хрупкое тело, однако шаг целителя поражал своей упругостью. О преклонных летах говорили разве что руки с их блестящей пергаментной кожей, покрытой сетью синих жилок, и расширенными подагрическими суставами пальцев. При этом чаша, поднесенная им ко рту, нисколько не дрожала, что не могло не поражать Джондалара.
Шамуд слегка изменил положение своего тела, чтобы снять напряжение. Джондалар сделал глоток вина.
– Шамуд – хороший целитель. Умелый лекарь, – сказал он.
– Это – дар Мудо.
Джондалар мучительно вслушивался в его голос, пытаясь понять по тембру и тону, к какому же полу относится целитель-андрогин, однако сделать это ему не удавалось, отчего любопытство его разгоралось с новой силой. Он не мог отнести Шамуда ни к мужчинам, ни к женщинам, однако тот не производил впечатления и человека бесполого или того, кто дал обет безбрачия, о чем, помимо прочего, свидетельствовали его колкие замечания и понимающие взгляды. Он хотел разрешить эту загадку, задав вопрос самому Шамуду, но не знал, насколько уместным и тактичным показался бы тому его вопрос.
– Жизнь Шамуда – трудный. Надо многое жертвовать, – начал он издалека. – Скажи, целитель может хотеть вступай в брак?
Глаза Шамуда изумленно округлились, и он залился звонким смехом. Джондалар буквально взмок от смущения.
– И кто же, по-твоему, мог составить мне пару, Джондалар? В пору моей молодости таких красавцев, как ты, в наших краях не было… Но поддался бы ты моим чарам? Конечно, я мог бы повесить на Щедрое Древо связку бус, но пришел бы ты ко мне после этого? – сказал Шамуд со вздохом и печально покачал головой. Джондалару неожиданно показалось, что он разговаривает с молодой женщиной. – Или же мне следовало бы вести себя более осмотрительно? Аппетиты твои мне известны. Неужто бы ты хотел испытать новые, неведомые тебе доселе радости?
Джондалар густо покраснел, внезапно поняв свою ошибку и одновременно с этим испытав странное влечение к чувственному, гибкому и изящному, словно кошка, Шамуду. Разумеется, целитель был мужчиной, хотя в любовных делах он и обладал женскими предпочтениями. Многие целители черпали свою энергию как из мужского, так и из женского начала, что наделяло их особой силой. И вновь он услышал тот же сардонический смех.
– Если уж тяжело целителю, то супруге его тяжело вдвойне. Представь, что тебе нужно оставить посреди ночи такую красавицу, как Серенио, и отправиться к больному… Мало того, это занятие предполагает долгие периоды воздержания… – Шамуд наклонился вперед. При мысли о Серенио его глаза наполнились неожиданным блеском, чрезвычайно поразившим Джондалара. Но тут же целитель странно повел плечами и принял еще один образ. – Не хотел бы я оставлять ее в одиночестве, зная, что вокруг полным-полно алчных мужчин…
И все-таки Шамуд был женщиной, с которой Джондалара могли бы связывать только дружеские отношения. Да, целитель черпал силу из двух начал, но он оставался при этом женщиной. Женщиной со вкусами и предпочтениями мужчины.
Шамуд вновь рассмеялся. Смех его был таким же бесполым, как и его голос. В голосе старого целителя неожиданно зазвучали доверительные нотки.
– Джондалар, скажи, кого ты во мне видишь? Кого бы ты избрал себе в пару? Иные так или иначе пытались вступить со мной в отношения, но они никогда не были длительными. Дар имеет свою оборотную сторону. У целителя нет своего лица – он обладает им только в самом общем смысле. Он отказывается от своего имени: Шамуд стирает собственную самость, чтобы воспринять суть всего и вся. Он обладает многими дарами, да вот только брак к их числу не относится. В молодости подобная судьба не кажется такой уж желанной. Быть другим, чем все, очень непросто. Тебе не хочется расставаться с самим собой, со своею самостью. Впрочем, все это не имеет никакого значения – это твоя судьба. Для того, кто несет в своем теле мужское и женское начало, иного пути попросту нет…
В меркнущем свете пламени Шамуд казался таким же древним, как сама Мать Земля. Он не мигая смотрел на тлеющие уголья и, казалось, прозревал иные времена и иные пространства. Джондалар поднялся на ноги, чтобы подложить дров в потухающий костерок. Когда дрова разгорелись, целитель распрямился. На его лице вновь появилось прежнее ироничное выражение.
– Это было давным-давно… Какие-то радости у меня все-таки оставались… Открытие Дара, обретение знания… Когда Мать призывает кого-то для служения, Она не только принимает жертву, Она дает нечто взамен, понимаешь?
– У Зеландонии такие, как Шамуд, – большая редкость. Служители Матери не могут знай свой дар, пока не стал взрослый. Когда-то я хотел служить Дони… Но Она призывает не всякий, – сказал Джондалар. Плотно сжатые губы и нахмуренное чело говорили о том, что воспоминание об этом до сих пор отзывается в его душе горечью. За внешним спокойствием и безмятежностью молодого рослого мужчины скрывались ранимое сердце и истерзанная душа.
Шамуд озадаченно покачал головой:
– Это правда. Она призывает к Себе не всех желающих, и не все призванные обладают одинаковыми талантами или склонностями. Если человек не уверен в себе, его можно проверить, испытав его волю и веру. Он должен побыть какое-то время в полном одиночестве – обряд инициации проводится только после этого. Возможно, за это время ты сделаешь множество радостных открытий, но ты можешь узнать о себе и такое, от чего твои волосы встанут дыбом. Людям, которые подумывают о таком служении, я частенько советую пожить в полном одиночестве. Если выяснится, что ты не способен к такой жизни, тебе не пройти и прочих, куда более серьезных испытаний.
– О каких испытаниях ты говоришь?
Еще никогда Шамуд не говорил с Джондаларом столь откровенно.
– Я говорю о периодах воздержания, во время которых ты должен забыть о Радостях, и о периодах молчания, когда ты не можешь произнести ни слова. А голодание, а изнурение себя бессонницей? Существуют и иные испытания. Мы научились использованию этих техник для поиска ответов разного рода и откровений Матери, которые особенно важны для ищущего. Через какое-то время человек осваивает нужные состояния настолько, что приучается входить в них по своей воле. Однако это вовсе не значит, что названные техники не будут использоваться им и в дальнейшем.
Установилось долгое молчание. Шамуд умудрился увести разговор в сторону, так и не ответив ни на один из вопросов, действительно волновавших Джондалара. Но не задать их он не мог.
– Ты знаешь, что… необходимый. Может, Шамуд скажет, что означает… все это? – Джондалар неопределенно взмахнул рукой.
– Да, я знаю, что тебе нужно. После того, что случилось здесь этой ночью, тебя не может не волновать судьба брата… Тонолан, Джетамио… Ты сам…
Джондалар согласно кивнул.
– Ты же понимаешь, на свете нет ничего определенного…
Джондалар вновь согласно кивнул. Шамуд оценивающе посмотрел на него, пытаясь понять, что ему можно открыть, и вновь уставился на костер. Молодому мужчине показалось, что меж ними разверзлась широкая пропасть, хотя собеседники продолжали сидеть на прежних местах.
– Ты любишь своего брата. – В голосе целителя зазвучали странные потусторонние нотки. – Тебе кажется, что он слишком силен, что ты живешь не своей, а его жизнью. Ты ошибаешься. Он привел тебя туда, куда ты и должен был прийти, но не смог бы сделать этого в одиночку. Ты следуешь своей, а не его судьбе, – просто какое-то время вы шли нога в ногу. Твоя сила имеет совершенно иную природу. Чем сильнее нужда, тем больше сила. Я почувствовал твою нужду во мне еще до того, как мы нашли на бревне окровавленную рубаху твоего брата, посланную мне.
