Светлов начал работать в газете лет восемь назад, окончив литературный институт. Способный и настойчивый, с хорошим, как говорят газетчики, слухом и глазом, он скоро выдвинулся, стал заметным столичным журналистом. Его очерки читались с интересом, за его поездками следили.

В детстве Сергея не было ничего особенно примечательного. Он был еще мал, когда взрослые уходили на фронт. Гражданскую войну помнил больше по митингам, пайкам и холоду, заморозившему зимой их густонаселенный дом в одном из переулков Арбата. Отец у Сергея был электромонтер, московский рабочий. Он умер, когда Светлов только лишь поступил в институт. Матери лишился еще раньше.

В газету Светлов пришел, еще будучи студентом. С каким волнением он получил первый гонорар за первые свои заметки в газете! Ежегодно во время каникул Сергей работал в редакции газет — в Москве и провинции. А закончив институт, окончательно перешел в газету.

Труд профессионального журналиста и связанные с этой работой постоянные поездки расширяли его кругозор и житейский опыт, приучали глубоко и внимательно изучать события и факты. В командировки Светлов отправлялся всегда немножко волнуясь, ожидая от них новых впечатлений. Сколько раз приходилось забираться в глубь лесов и гор с отрядами геологов и строителей, сколько раз доводилось плавать с экспедициями, опускаться на дно морское с водолазами… Чего только не было! Самолет и поезд, верховой конь и верблюд, ледокол и допотопная арба — все средства передвижения, кажется, были испробованы. А частенько случалось пробираться пешком с походным мешком за плечами, фотоаппаратом сбоку и револьвером в кармане. Вошло в привычку жить просто, работать в любой обстановке.

У Светлова были поклонники и недоброжелатели. Искренние друзья считали его талантливым журналистом, правда несколько романтически настроенным.

— Мечтать и в наши дни не стыдно, — говорил Светлов. — Романтика воспитывает…

Вникая в первопричины аварий и неполадок, журналисту приходилось нащупывать и корни злого умысла, вредительства. За разоблачения мстили, и не только осложнением быта.

Однажды, вскоре после опубликования в газете большой обличительной статьи, Светлов чуть не погиб. Обрубок дерева неизвестно по какой причине свалился с лесов новостройки, и лишь случайность спасла журналиста: обрубок упал рядом, не задев его. В другой раз — и тоже после смелого выступления Светлова в печати — на повозку, в которой он ехал, налетел грузовик. Повозка была разбита, кучер изувечен, а Светлову опять повезло, он отделался легкими ушибами. Все опять подумали, что имела место простая случайность…

Порой приходилось отстаивать жизнь и с оружием в руках. Во время поездки на отдаленный участок строительства канала в Средней Азии на их группу напали басмачи. Они ехали втроем — секретарь парткома строительства, инженер-гидролог и журналист. Вряд ли они остались бы живы, если бы не револьверы да быстрые кони, которые унесли их от преследователей.

Светлов сотрудничал и в толстых журналах, выступал с очерками и рассказами. Написал повесть, и она была напечатана. Друзья пророчили Светлову большое будущее в литературе. А вот личная жизнь складывалась пока что несуразно. Светлову исполнилось тридцать лет, но он еще не подумал серьезно о семейном очаге.

— Не стоял еще на повестке дня такой вопрос, — отшучивался он. — Да и времени не было, все разъезды да разъезды…

Обо всем этом вспомнилось, когда засыпал. Вспомнилось, подумалось, но не встревожило и не огорчило.

«Все в общем-то отлично! — подвел итоги Светлов. — Жизнь наполнена до краев, жить интересно, жить увлекательно! А теперь надо хорошенько выспаться, последовав примеру Альмы.»

Перед рассветом звезды померкли, в долину опустился туман. Это было время самой глубокой тишины. Даже шум водопада как бы притих, рокот его доносился глуше.

Из-за тумана рассвета не было видно. Когда же солнце поднялось под горами, туман быстро рассеялся. День разгорался погожий.

Светлов проснулся. С минуту он осматривался, будто забыв вчерашнее путешествие. Взглянув на часы, все вспомнил и живо вскочил.

— Алло, товарищ Светлов! — сказал он сам себе вслух. — Вы проспали. Безобразие! Так Колумбы, отправившиеся открывать новые земли, не делают. Альма! А ты что бездействуешь? Толкнула бы меня в бок, этакого засоню!

И Светлов быстро распалил костер, быстро соорудил завтрак, позаботившись и о своем верном спутнике.

После завтрака они продолжали путь. Теперь дорога пошла в гору. И поток несся все быстрей, шумя на камнях.

Пока вокруг росли все березы, липы и дубы. Сосны и ели виднелись выше, на склонах гор, порой они причудливо лепились между скалами, красовались на круче гребней и вершин. Горы сдвинулись настолько, что долина стала похожа на ущелье. Вершины были залиты светом, а в долине стояла тень. Тишину нарушал лишь шум потока.

За крутым поворотом ущелье внезапно кончилось. Светлов остановился, восхищенный открывшейся перед ним панорамой. За небольшой поляной, купаясь в солнечных лучах, поднималась высокая крутая гора. Склоны ее были покрыты лесом, но вблизи вершины зеленый пояс кончался, уступая место отвесной каменной стене. Она обхватывала вершину, как пояс.

Исследовав гору в бинокль, Светлов решил:

«Метров в сто высотой будет, падает отвесно… Если этот пояс охватывает вершину кругом, гора, конечно, неприступна…»

Истоки Гремящего ручья были тут же, поток вырывался из-под огромной скалы, каменной глыбы у подножья горы. Пронесшись немного по отлогому скату, поток с десятиметровой высоты падал в глубокую яму. Кристально-чистые воды потока лились со скальной выемки, как с лотка, а в яме вода кипела с глухим рокотом. Над водопадом стояла радуга, лучи солнца преломлялись в водяной пыли.

Все это составляло необычайно эффектное зрелище, и Светлов машинально схватил фотоаппарат. Несколько кадров было запечатлено.

Затем Светлов поинтересовался, сколько же сейчас времени. Часы показывали около трех пополудни.

«Ого! С привала я шел без отдыха четыре часа. Хороший марш! И если я не ошибаюсь, цель достигнута! Конечно, это Гремящий поток, а это — Тугарак-Тау. Все приметы налицо. Ну-с, продолжим поиски, обследуем гору…»

Светлов подошел ближе к скале. Она была высотой метров в двадцать и лежала как бы прислонясь к откосу скалы. Осматривая окрестности, Светлов забыл об Альме. И вдруг раздался ее лай. Светлов вздрогнул, прислушался. Лай был какой-то необычный, глухой, он несся как будто из глубины горы.

Держа ружье наготове, Светлов обошел скалу. Вначале он ничего не заметил. Место, где скала примыкала к горе, заросло березняком, ольхой и черемухой. Лай раздался вновь, такой же необычный. Светлов пробрался в самые заросли и здесь, в обрыве откоса горы, возле скалы, увидел отверстие… Оно было выше роста человека и шириной метра в два.

— Пещера! — вскричал Светлов не своим голосом, перепрыгивая с камня на камень и заглядывая в недра открывшегося перед ним хода.

Из пещеры пахнуло прохладой и сыростью.

Не видя Альмы, Светлов призывно свистнул. Лай донесся откуда-то из глубины пещеры.

— Да тут большой грот! — воскликнул Светлов в необычайном волнении. — Неужели это в самом деле пещера Тургарак-Тау с ее таинственным входом?!

Он достал из кармана электрический фонарь, раздвинул ветви, скрывавшие вход, включил свет и решительно двинулся внутрь пещеры.

«Если расчистить вход, — размышлял он, — здесь свободно можно проехать на подводе, запряженной парой лошадей!».

Осмотревшись при свете фонаря, Светлов увидел, что он находится в высоком каменном гроте шириной метров в двадцать, метров шести до свода. Пол пещеры, словно мягким ковром, был покрыт толстым слоем подсохшего ила. Всюду валялись ветки и куски коры.

«Откуда это? Что бы это означало?» — недоумевал Светлов.

— Альма! Альма! — крикнул он. — Сюда! Где ты там запропастилась?

Но вот собака появилась из темноты и, ласкаясь, потерлась о ноги Светлова.