Как бы в подтверждение слов отца снизу, из-под каменного пола, доносился рокот шумно несущейся воды.

С любопытством и затаенным страхом, идя рядом с отцом, я осматривался вокруг. Люба испуганно жалась к матери. Даже Николай Дубов оставил подводу и шел, держась за оглобли своей упряжки.

— Господи! Царица небесная! — вздыхала, крестясь, Клавдия Никитична. — До чего дожили, что под землю приходится прятаться!

Фома Кузьмич зорко оберегал повозку со своим имуществом, а также приглядывал за порядком.

— Ну, как, Люба? Не очень боишься? — спрашивал я сестренку, придавая своему голосу возможно спокойный тон.

— Не очень… — голосок сестры выдавал ее волнение.

— А я так нисколечко! — соврал я, так как порядочно трусил и беспрестанно озирался по сторонам.

— Ну вот, ручей вышел на поверхность, — сказал идущий впереди отец. — Значит, прошли половину пути. В свое время мы измерили длину пещеры, коридор ее тянется примерно на три версты.

Вода журчала теперь рядом. Поток шел в углублении, вымытом водой в камне наподобие лотка. При свете факелов вода казалась расплавленной медью. В этом месте, где поток выступал наружу, коридор пещеры круто поворачивал, делал уступ. Поток скрывался в отверстии, шириной в сажень. Над жерлом подземного русла навис большой камень. Отец постучал по нему кулаком:

— Не нравится мне эта глыба. Того и гляди сорвется и завалит ход в нижний грот.

— Что же тогда случится? — заинтересовался Рисней.

— Вода пойдет по верхнему гроту, по которому сейчас едем мы.

— И путь из долины будет закрыт?

— Очевидно.

— Ну, полно! — успокоил Андрей Матвеевич. — Тысячи лет стоял камень — повременит, не упадет хотя бы еще лет тысячу.

Вскоре потянуло свежим воздухом. Кони пошли быстрей. Вещий убежал так далеко, что не слышно было его лая. И вдруг мелькнул дневной свет. Петух встрепенулся и, захлопав крыльями, опять пропел.

— Тушите факелы! — отец опустил свой факел горящим концом вниз.

Послышалось шипение. Все последовали его примеру.

— Солнце! — обрадованно крикнула Люба.

— Вот и курорт наш. Хорош? — произнес Дубов.

Перед нами, залитая солнечным светом, лежала круглая зеленая долина, похожая на огромную чашу. Крутые склоны ее поросли лесом, а вершина, словно гигантским каменным поясом, опоясывала долину отвесной стеной. Солнце стояло в зените. Голубело ослепительное чистое небо. Воздух был недвижим. Впереди блестело небольшое озеро. Прихотливо извиваясь среди лугов и рощ, тек ручей.

Кони и скот разбрелись по лугу. Они, аппетитно похрустывая, щипали сочную густую траву. Вещий с лаем бросился в ближнюю рощицу. Оттуда выскочила стайка коз. Увидя нас, козы замерли на миг и вдруг стремительно бросились в сторону. Прогремел выстрел. Одна козочка упала. Ружье в руках отца дымилось.

— Хороший выстрел! — похвалил Рисней.

К убитой козочке быстро семенил, несмотря на полноту, Фома Кузьмич.

— Ну, жарким угощу вас сегодня на славу! — радовался повар, возвращаясь с добычей. — Милости прошу к нашему шалашу!

— Какая красивая! Зачем ее убили? — вздыхала Люба, печально смотря на недвижную козочку, готовая заплакать.

Козочка была величиной с овечку, рыжеватой масти, круторогая, с тонкими стройными ножками.

— Мы поймаем тебе живую козочку, — успокоил дочку отец, — а с этой снимем шкурку, сделаем тебе коврик.

— Ну, поехали! — сказал Дубов, забираясь в повозку. — Пора добираться до места жительства.

— Лагерь наш будет на той стороне долины, у пещер, — пояснил отец.

У подножья горы, за озером, мы разбили лагерь. На лугу, под зелеными кронами деревьев, забелели палатки. Повозки, поставленные в ряд, подняли оглобли кверху. Груз, продовольствие, хозяйственные вещи перенесли в пещеры, темнеющие тремя ходами в каменном обрыве горы.

Одну из них Фома Кузьмич облюбовал под кухню. В соседней пещере сочился из камней один из ручьев, впадающих в озеро. Вода вырывалась из каменной расщелины и с шумом падала в каменное углубление, вымытое в известняке водой за многие века.

— Даровой надежный двигатель, безотказный и зимой и летом! — говорил отец. — Утеплим пещеру, поставим динамо, колеса соорудим — будет своя гидростанция. Динамо, провода, лампочки есть — предусмотрительно захватили из города. Построим дом.. Осветим его электричеством… И заживем припеваючи, со всем комфортом!

— Ну, вы уж поместье здесь устроить хотите! — недовольно заметил Николай. — Как будто на годы сюда приехали! Переждем сумятицу и в палатках. Не зимовать же здесь!

— Живой о живом заботится, — вступился Фома Кузьмич, развязывая корзину с курами. — Вот и птичник здесь устроим, значит, и омлет, и куриная лапша обеспечены.

За работой не заметили, как собрались, потемнели, спустились на горы тучи. Загремел гром, упали первые крупные капли дождя. Все заторопились к палаткам. Фома Кузьмич священнодействовал во вновь оборудованной каменной кухне. Там уж весело пылал Костер.

— С новосельем! — сказал Дубов, опуская полость своей палатки. — Мир, достаток и любовь! Кстати, дождь смоет все следы нашего путешествия. Фома! Достань для молодежи бутылочку коньяку, а для нас, стариков, вина послаще да получше!

ВОСЬМАЯ ГЛАВА

Так началась наша новая жизнь. Быстро, в несколько дней, мы ознакомились с долиной, поднимались по кручам под самый каменный обрыв, делавший долину неприступной со стороны внешнего мира, а мир недоступным для обитателей ее. Долина полна дичи, зелени, цветов и ягод. Дичь здесь испокон веков непуганная, мы позволяли себе стрелять ее лишь при необходимости пополнить свои продовольственные запасы. Дичь, рыба, ягоды, грибы разнообразили наш стол. Оборудовав кухню, Фома Кузьмич стал угощать нас гуляшами, супами, соусами, пирогами, печеньем и вареньем. В его запасах была и мука, и крупы, и сахар, даже немного картошки. Коровы давали молоко, кобылицы снабжали кумысом, который искусно готовила Марфуга. Четыре курочки, быстро освоившиеся на новом месте, обогащали наш стол яйцами, а петух оглашал долину звонким «кукареку».

— А мы еще на племя клушечку посадим, — говорила Клавдия Никитична. — И яички и цыплята будут.

Однажды мы заметили следы крупного животного.

— Это лось, — сказал отец. — Их на Урале мало осталось, охота на них воспрещена.

Вскоре удалось увидеть лосей довольно близко. Темно-бурые стройные красавцы! У самцов гордо посаженные на голове ветвистые рога. Увидев людей, они с минуту смотрели на нас, застыв, как изваяния, потом быстро ринулись прочь. Из-под копыт их градом полетела земля и пучки травы.

В озере и потоке в изобилии водилась рыба: сом, язи, караси, лещи, налимы, форель. Хищных зверей в долине не оказалось.

Ружья были у всех мужчин, Ахмет сделал несколько силков и капканов для птиц и коз. Из коры, снятой с большого вяза, Ахмет соорудил небольшой челн. Рыболовных снастей было в достатке — удочки, сетки, небольшой бредень.

Мы с Любой целыми днями бродили по окрестностям, собирали ягоды, грибы, цветы. В палатке нашей поставили, распаковав, пианино мамы. Музыка в этой обстановке была особенно необычна.

Скучал больше всех Николай Дубов. Поправляя пенсне на близоруких глазах, пощипывая короткую курчавую бородку, он твердил:

— Тюрьма… Тюрьма… Мы в заточении!..

Георгий изредка принимал участие в охоте, рыбной ловле, но больше предпочитал валяться в тени деревьев.

Рисней пополнял свой фотоальбом, порой охотился, немного читал. Он появлялся всегда тщательно выбритым, надушенным и всегда одинаково надутым, как индюк.

Мать заметно скучала, но крепилась, ухаживала за Любой, читала привезенные с собой книги. Отец был с ней особенно предупредителен и нежен.

Отдыхал от дел и забот Андрей Матвеевич. Чувствуя себя как на даче, он ловил рыбу, грелся на солнце, спал в тени в гамаке, купался.

— Как на курорте! — приговаривал он. — В первый раз в жизни так бездельничаю!