— Молодец! — похвалил ее Светлов. — Кто знает, может быть, ты помогла мне сделать важное открытие.
Светлов прислушался и уловил глухой рокот воды внизу, под каменным полом пещеры.
«Вот оно что! Значит, поток идет по нижнему гроту, но иногда, может быть в половодье, в период больших дождей, вода поднимается и наверх… Вот почему здесь ил, ветки, кора…»
Тут, пораженный внезапной догадкой, Светлов остановился.
«Но раз ветви и кора принесены водой потока, значит, где-то внутри горы растут и деревья? Значит… Неужели и впрямь в горе скрыта долина с растительной, а возможно, и животной жизнью?!»
Светлов вспомнил, что у входа в пещеру он заметил следы недавнего русла потока, так как почва размыта водой.
«Одно из двух, — сообразил Светлов, — или вода потока временами приходит из нижнего грота в верхний, или раньше поток шел верхним гротом, а потом по каким-то неизвестным мне причинам переменил течение и пошел нижним гротом. Если верно последнее, то это случилось недавно, ил не успел еще как следует подсохнуть и отвердеть».
Светловым овладело стремление немедленно двинуться вперед и добиться выяснения так волновавшей его загадки. Но он остановил себя.
— Терпение, Сергей Павлович! — сказал он вслух. — Сейчас уже поздно, отложим подземное путешествие до утра. Получше отдохнем, наберемся сил — и завтра в путь… Как ты думаешь, Альма?
На минуту пришла мысль, что хорошо бы возвратиться в лагерь, собрать экспедицию для этого важного и небезопасного путешествия. Но тут же он передумал. Нет, он пойдет один, и честь открытия будет принадлежать лишь ему! А если встретятся опасности, что ж, пусть выпадут они на его долю!
— Ну, Альма, пошли обедать и отдыхать. Успеем еще познакомиться с пещерой получше. Тайна Круглой горы в наших руках!
Альма вильнула хвостом, как бы соглашаясь с таким мудрым решением.
Светлов направился к выходу, освещая путь фонарем и тщательно осматривая пещеру. Невдалеке от входа он увидел следы. Это были отпечатки лап какого-то крупного зверя. Альма, принюхавшись, заворчала и поджала хвост. Шерсть на загривке у ней встала дыбом.
— Эге, никак медведь? — воскликнул Светлов— Нет никакого сомнения, это следы медведя. И свежие следы! Он прошел здесь недавно. Но куда же он направлялся?
Следы медведя шли в одном направлении, в глубь пещеры, назад зверь явно не возвращался.
«Значит, медведь где-то в глубине пещеры или, пройдя ее, проследовал куда-то дальше… Дальше? Тогда значит?.. Значит, путь в долину Круглой горы свободен?! Неужели тайна Тургарак-Тау будет открыта?!»
Но это были еще далеко не все находки, которые Светлов обнаружил. Выйдя из пещеры, он заметил среди кустов в траве странный предмет. Поднял его и, осмотрев, вздрогнул: сумка! Кожаная сумка! И куски коры осокоря, привязанные к сумке чьей-то рукой!
Как она сюда попала, эта сумка? Потерял случайный охотник, заброшенный сюда, исследуя пещеру? Но осокорь… Ведь это поплавок — для того чтобы сумка не утонула в воде! Но ведь это становится фантастичным! Так случается только в приключенческих романах! И все-таки это факт: вот она, загадочная кожаная сумка, он держит ее в руках!
Дрожа от нетерпения, Светлов освободил сумку от кусков осокоря и, вынув охотничий нож, разрезал кожаную обшивку. Сумка зашита была наглухо, прочно, тщательно. Внутри оказался сверток, обернутый в полотно и пергамент. Сорвав эту упаковку, Светлов увидел толстую тетрадь и раскрыл ее.
— Рукопись — воскликнул он. — Рукопись на русском языке! Чудеса! Расскажи кому-нибудь, так не поверят!
Альма вначале отнеслась спокойно к странному поведению своего хозяина. Альма привыкла, что люди зачастую заняты не тем, чем следовало бы, по крайней мере с точки зрения старой опытной охотничьей собаки. Например, зачем понадобилось подбирать с земли тяжелый предмет, пахнущий плесенью, кожей, но ничем съедобным? Давно бы следовало подумать о еде. Но Светлов сидит неподвижно, уткнувшись в тетрадь, и Альма никак не может привлечь к себе его внимание… Наконец, совсем уже непонятно, почему этот человек то смеется, то ругается и хлопает по тетради ладонью, то снова затихает и шуршит страницами…
Альме надоело наблюдать за всеми этими переменами. Она вздохнула, вытянулась у ног Светлова и уснула, подрагивая кожей, чтобы согнать назойливых комаров.
А Светлов продолжал читать, по временам вскрикивая: «Младенческий лепет!..» «Чепуха какая!..» «Ничего не понимаю! Повесть это неопытного сочинителя или записки юного незрелого существа, нечто вроде дневника?..»
Однако чем дальше читал Светлов, тем более заинтересовывался содержанием написанного.
«Черт возьми! А ведь кажется, все это на самом деле… все это правда… Почище всякой легенды Борового! По-видимому, мы имеем дело с нового типа Робинзоном, и даже Робинзонами! Причем находятся эти Робинзоны где-то тут, поблизости, а вовсе не затерялись на необитаемом острове среди океана!..»
Почерк сочинителя был неустановившийся, а тетрадка была самой типичной школьной «общей» тетрадью. На первой странице крупно было написано:
«СПАСИТЕ НАС! МЫ ЗАМУРОВАНЫ! МЫ ОТРЕЗАНЫ ОТ ВСЕГО МИРА!»
И еще приписка:
«Если нашедший эту тетрадь не разберется в ее содержимом, пусть передаст находку в ближайшее село или в ближайший город!»
И на отдельно вложенном листке:
«Если тетрадь будет найдена слишком поздно, пусть хотя бы узнают о нас, о том, что с нами произошло. Может быть, все, что написано, плохо, ведь мне не с кем посоветоваться, не у кого учиться. За одно ручаюсь: все, о чем я рассказываю, так и было, я ничего не выдумал, ничего не прибавил. Тот, кто прочтет мои записки, узнает, что от всей нашей экспедиции, если это можно назвать экспедицией, осталось меньше половины. Но мы, — те, кто живы, — не собираемся умирать, у нас есть все условия, чтобы сохранить жизнь. Нет у нас одного и самого главного: нет людей, общения с себе подобными. Мы как на оторванной плывущей льдине, хотя и в цветущем, полном изобилия краю. Мы отрезаны от мира. Мы, вероятно, одичали. И хотя я страстно мечтаю увидеть людей, но я в то же время со страхом думаю, поймут ли меня, пойму ли я их, разберусь ли во всем, если когда-нибудь вернусь в человеческое общество. Отец сделал все, чтобы мы не одичали, а самые условия заставили нас научиться многому, что необходимо человеку, чтобы жить: трудиться, сооружать, делать, ладить, многое уметь, чему мы, может быть, не научились бы при других условиях. Прямо как в „Робинзоне Крузо“!
Итак, тетрадь готова, сейчас мы примемся ее обшивать, заделывать, чтобы не проникла сырость, чтобы выдержала и воду, и непогоду, и жару, и удары о каменные выступы… Надо позаботиться, чтобы пакет не привлек внимания диких зверей, но зато сразу обратил на себя внимание любого человека. Еще надо подумать, чтобы мое послание не пошло ко дну, чтобы оно или всплыло на поверхность, или было прибито к берегу. Тут многое сделал Ахмет, наш друг и учитель труда… В последнюю минуту кажется, что все надо было написать не так, а совсем по-другому и гораздо лучше. Но поздно об этом раздумывать. Как вышло, так пусть и будет… Меня торопят… Но все же я успею еще подписаться:
Владислав Кудрявцев».
Эта приписка вносила некоторую ясность. И все-таки Светлов читал с недоумением, порой даже раздражаясь. Он то и дело бормотал:
— К чему эти подробности? Наивно, растянуто… Даже не поймешь, что к чему…
Или ворчал:
— А толстосума Дубова каким ангелочком изобразил!.. Должно быть, англичанин-то — птица дальнего полета! И Георгий тоже хорош: храбрый там, где не надо и храбрости, а фактически — дезертир…
С такими паузами, с такими репликами Светлов прочел всю рукопись одним махом, не замечая, что голоден, что вокруг вьются тучами злые комары, что время идет, что давно пора бы развести костер и позаботиться об обеде…
