Рисней не шевельнулся в своем кресле. Николай в замешательстве дрожащими руками снимал и надевал очки.

— Фома Кузьмич, оставьте, — тихо молвил отец. — Мы закончим этот разговор после.

Георгий, почувствовав себя свободным, повернулся и, тяжело дыша, пошел в комнату, забыв о револьвере, валяющемся на полу. Проходя мимо радиоприемника, он внезапно остановился и, прежде чем кто-либо успел помешать ему, размахнулся и ударил кулаком по аппарату. Раздался треск. Обломки приемника застучали по полу.

Первым опомнился отец. Подойдя к аппарату и осмотрев его, он сказал:

— Дело исправимое…

После этого происшествия Георгий стал чаще уединяться в своей комнате или уходил из дому с ружьем и на лыжах. Возвращался он обычно с пустым ягдташем, без дичи.

Зима тянулась долго. Казалось, и конца ей не будет. Бури, ветры, бураны не нарушали покоя долины. Они бушевали где-то в стороне. Снег падал тихо.

В конце марта резко потеплело. Со склонов горы зашумели ручьи.

— Странно, что в долине, внизу, не видно не только лосей и коз, но и зайцев, — недоумевал Рисней. — Они ушли, видимо, на высоты, на взгорье.

— Наверное, там корм раньше появляется, — предположил Андрей Матвеевич. — Или распугали наши охотники: здешний зверь к людям и шуму непривычный.

— Борис Михайлович, — доложил через некоторое время отцу Ахмет, — скотина ушла в гору, во двор нейдет.

Это встревожило отца.

— Видимо, скот чувствует опасность наводнения. Надо принять меры.

— Неужели и нам что-либо угрожает? — обеспокоился Дубов.

— Жилищу нашему едва ли, оно на достаточно высоком месте. Но часть долины, очевидно, затопит. Во время бурного снеготаяния вода не успевает уйти через пещеру, поток и озеро выходят из берегов. Хорошо, что мы зимой на досуге обзавелись лодками.

Лодки были привезены к дому и привязаны за перила крыльца. Фома Кузьмич принес со скотного двора двух кур и петуха, оставленных на племя. Пару телят, недавно появившихся на свет, доставили также в наше жилище. Марфуга отгородила им уголок на кухне.

День был пасмурный, теплый, моросил дождь. Казалось, что снега шелестят, оседая, так быстро они таяли. Мутные потоки неслись к озеру отовсюду. Уровень воды быстро повышался.

После ужина, с наступлением темноты, назначали дежурных. Они посменно бодрствовали всю ночь.

Утром я проснулся со смутным чувством тревоги. В доме стояла тишина. В нашей комнате — никого, лишь спит еще Люба. Наскоро одевшись, я выбежал на крыльцо. Все обитатели дома были здесь.

Осмотревшись, я в испуге попятился. Вся долина была под водой. Мутные потоки плескались о фундамент дома. Лодки, с вечера лежавшие на земле, плавали, колыхаясь, в воде. Солнце, небо были окутаны густыми тучами, туманом. Склоны горы обнажились, снег сошел почти всюду. Деревья простирали голые ветви над водой.

Высокий уровень воды продержался несколько дней. Из дому перебираться не пришлось, место оказалось достаточно высоким. Скотный двор заливало, коровы, овцы и лошади бродили по склонам горы, пощипывая бурую прошлогоднюю траву.

— Придется скотный двор перенести повыше, — соображал отец, — да и стога сена метать на взгорье.

Вода сошла, долина обнажилась — грязная, покрытая илом. Прошел теплый, обильный дождь. Быстро, на глазах зазеленело, зацвело. Привычно, как домой, прилетели на озеро стаи уток. Гуси, покружившись, опустились на воду, но, увидев людей, поднялись и улетели, тревожно перекликаясь.

Стадо наше увеличивалось. Появились ягнята. Верховая гнедая кобылица, собственность матери, принесла хорошенького жеребеночка, золотистой масти, с белой звездочкой на лбу. Люба была от него в восторге.

— Вырастет — кататься на нем будешь, — обещал отец.

Жеребеночка Люба назвала «Звездочкой», кличка эта осталась за ним навсегда.

По настоянию отца и Дубова вскоре начались полевые работы. Сыновья Дубова и Рисней от работ в поле отказались, говоря, что незачем ждать нового урожая, надо покидать долину возможно скорее. В поле вышли работать отец, старый Дубов, Фома Кузьмич, Ахмет и Марфуга. Помогал им и я, боронил, подвозил на подводах семена. Сеялки у нас не было, сеял вручную Ахмет, полной горстью черпая семена из лукошка, приспособленного у груди, и бросая золотистые зерна в черную влажную землю.

Овес и пшеница вскоре взошли, затем мы посеяли помаленьку проса и гречи.

Фома Кузьмич хлопотал в огороде. Он привез с собой разных семян, вырастил рассаду в теплице, сооруженной нами еще до зимы, и теперь мы смогли посадить помидоры, огурцы, дыни, арбузы, морковь, капусту, табак — всего понемножку. Сделали даже в любовно разделанной земле несколько лунок для картофеля.

— Это наш золотой запас, — приговаривал Фома Кузьмич, бережно опуская в каждую лунку разрезанные на дольки клубни. — Картофеля-то я захватил из города совсем мало, да и то едва уберег чуток для посадки.

После наводнения долина, словно торопясь, быстро наряжалась в зелень и цветы. Раньше всех белыми коврами расстелились подснежники. Крошечные колокольчики ландышей разлили кругом нежное благоухание. Венчальной фатой душистых цветов оделась черемуха. Луга пестрели от нарядного цветочного убранства. Зацвела вишня. Испуская сладковато-приторный запах, распустила широкие кремовые гроздья калина.

— Теперь самая пора ловить карася, — заметил Фома Кузьмич, собираясь повечеровать с удочками на озере.

В троицын день — праздник цветов и зелени — наше жилье стало похожим на оранжерею. Буйно расцвел шиповник. Миллионы красных, розовых, кремовых цветов украсили долину и склоны горы.

— Какая красота! — восхищалась мать.

— Вот она, цветочная оправа курорта «Долина роз», — по-своему оценивал красоты природы Дубов. — Эти цветочки повысят цены на комнаты нашего курорта.

Когда закончился сев, Фома Кузьмич заговорил о саде, о пчельнике.

— В долине много вишни, малины, черемухи, смородины. У меня есть семена яблонь. Зимой я их посадил, растут черенки. Хороший сад разбить можно. Огородим участок, беседочки наделаем. Там же обоснуем пасеку. В лесу немало пчелиных семейств в дуплах, станут роиться — поймаем рой, приручим. Мед нам вот как нужен, сахар-то на исходе.

Георгий поднял повара на смех:

— Да ведь сад плодоносить будет лет через пять!

— Нет, ягодные дадут урожай и через год.

— А ты много лет думаешь прожить здесь?

— А сколько бог приведет. Без бога ни до порога…

Однажды, сидя у приемника, Георгий сообщил радостно:

— Поляки разгромили красных, заняли правобережье Украины. Войска генерала Врангеля вышли из Крыма и быстро движутся на север. Начинается новый поход на Москву. И на Урале вблизи нас восстания… Дни большевиков сочтены!

Однако и эти надежды скоро потускнели. Красные перешли в наступление, отбили Киев и, преследуя разбитые польские войска, перешли польскую границу, двигаясь на Варшаву. Повстанцы на Южном Урале, отступая, уходили в горные трущобы.

После некоторого перерыва полевые работы возобновились. Начали готовить участок для сада и пасеки, обнесли его высоким прочным частоколом.

— Вдруг объявятся медведи! — приговаривал Фома Кузьмич. — Повадятся на готовый мед — не рад будешь. Зайцы — тоже саду вредители.

Вскоре Ахмет с Фомой Кузьмичом поймали два пчелиных роя, водворили их в ульи, на пасеку. Ульи были рамочные, их изготовили еще зимой, в свободное время.

— Ну, ребятишки, в августе свой мед будет! — сказал нам Ахмет, подмигивая.

Женщины разбили перед домом цветник, семенами их снабдил все тот же Фома Кузьмич. Сам он, соорудив в саду уютный балаган, перебрался туда с постелью:

— Люблю поспать летом на воле, на свежем воздухе!

Сыновья Дубова часто поднимали вопрос об отъезде. Андрей Матвеевич отшучивался или молчал.

— Да вы, папаша, не век ли доживать здесь хотите? — воскликнул однажды Георгий. — Что касается нас, то зимовать здесь мы больше не намерены.

— Кто это вы?

— Ну, Николай, я… Рисней…

— Риснею дорога открыта. Хоть сегодня же может ехать, — отрезал Дубов. — Скатертью дорога! Ну, а вы подождите, разрешения отцова пока на отъезд нет.