– У людей есть политика. Я вчера тебе это говорила. Политика – искусство казаться искренним и совершенно открытым, скрывая при этом как можно больше.

– Так значит вы, ведьмы, скрываете.

– Я этого не сказала. Когда мы говорим „политика“, это предупреждение нашим Сестрам.

– Я тебе не верю. Человеческие существа всегда создают ту или иную форму…

– Соглашения?

– Это слово ничем не хуже других!

Почему-то оно приводит ее в ярость.

Луцилла больше ничего не сказала, а потому Великая Чтимая Матре чуть наклонилась вперед.

– Вы скрываете!

– Разве я не в праве скрывать от тебя то, что может помочь тебе победить нас?

Вот тебе вкусная наживка!

– Я так и думала! – с явным удовлетворением она откинулась на спинку кресла.

– Впрочем, почему бы не открыть это? Ты полагаешь, что ниши единоличной власти всегда под рукой и их можно заполнить, но не понимаешь того, что это означает в случае моей Общины.

– О, скажи мне пожалуйста.

Тяжеловато для сарказма.

– Ты думаешь, что все можно свести к инстинктам, уходящим корнями в племенные времена и дальше. Вожди и старейшины. Таинственная мать и Совет. А до них Сильнейший (или Сильнейшая), кто заботится о том, чтобы все были сыты, что бы всех охранял огонь у входа в пещеру.

– В этом есть смысл.

Да, правда?

– О, я согласна. Эволюция форм изложена достаточно ясно.

– Эволюция, ведьма! Одно положенное на другое.

Эволюция. Смотри-ка как она бросается на ключевые слова.

– Это сила, которую можно взять под контроль, повернув ее на себя саму.

Контроль! Смотри, какой ты вызвала интерес. Она любит это слово.

– Так вы устанавливаете законы так же, как и все остальные!

– Регуляции, может быть, но разве все не временно?

– Конечно, – сказано с напряженным интересом.

– Но твоим обществом управляют бюрократы, которые знают, что, чтобы они ни делали, они неспособны внести в это ни грана воображения.

– Это важно?

Неподдельно озадачена. Взгляни, как она хмурится.

– Только для тебя. Чтимая матре.

– Великая Чтимая Матре!

Ага, она еще и обидчива!

– Почему ты не позволяешь звать тебя Дама?

– Мы не близки.

– А футар тебе близок?

– Перестань уходить от темы!

– Хочу зубы чистить, – вмешался футар.

– А ты заткнись!

И впрямь гневается!

Футар опустился на четвереньки, но явно не испугался.

Великая Чтимая матре перевела горящий оранжевым огнем взгляд на Луциллу:

– Что насчет бюрократов?

– У них нет пространства для маневра, поскольку именно вследствие этого жиреют те, кому они подчиняются. Если не видишь разницы между регуляцией и законом, силу закона имеет и то, и другое.

– Не вижу никакой разницы.

Она даже не понимает, что она о себе выдала.

– Законы выражают миф о навязанной перемене. Прекрасное новое будущее наступит, поскольку принят тот или иной закон. Законы навязывают будущее. А регуляции, как верят, придают силу прошлому.

– Верят?

Ей и это слово тоже не нравится.

– В каждом случае действие иллюзорно. Как назначение комитета для изучения проблемы. Чем больше людей в комитете, тем больше предвзятых мнений по данной проблеме.

Осторожно! Она действительно над этим задумалась, пытается приложить к самой себе.

Луцилла попыталась придать своего голосу наибольшую убедительность:

– Ты живешь в приумноженном прошлом и пытаешься понять некое неопознаваемое будущее.

– Мы не верим в предвидение.

Да нет, верит! Наконец-то. Вот почему она держит нас в живых.

– Дама, пожалуйста. В самозаточении в тесном круге законов всегда есть нечто неуравновешенное.

Будь осторожна! Ей не нравится, что ты зовешь ее Дама.

Великая Чтимая Матре поерзала в своем кресле, скрипнуло дерево.

– Но законы необходимы!

– Необходимы? Это опасно.

– Почему же?

Помягче с ней. Она чувствует, что ей что-то угрожает.

– Правит необходимость, а законы не дают адаптироваться. И неизбежно обрушивается вся система. Это как банки, владельцы которых думают, что покупают себе будущее. „Сила в моем времени! Плевать на потомков!“.

– А что могут сделать для меня потомки?

Не говори ничего! Взгляни на нее. Она реагирует на основе общего сумасшествия. Подкинь ей что-нибудь другое.

– Чтимые Матре начинали как террористы. Сначала бюрократы и террор как избранное оружие.

– Если оно у тебя под рукой, используй его. Но мы подняли восстание. Терроризм? Слишком хаотично.

Ей нравится слово „хаос“. Оно включает все, что находится вне ее. Она даже не спросила, откуда ты знаешь о ее происхождении. Она принимает наши способности как мистические.

– Не странно ли. Дама… – никакой реакции, продолжай – …как быстро восставшие подражают под власть того самого уклада, над которым одержали победу? Это не столько – яма на пути всех правительств, сколько заблуждение, поджидающее каждого, кто приходит к власти.

– Ага! А я думала, ты скажешь мне что-нибудь новое.

Это мы знаем: „Власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно“.

– Неверно, Дама. Здесь действует правило более тонкое и гораздо более всеобъемлющее: Власть привлекает коррумпированных и развращенных.

– Ты смеешь обвинять меня в коррупции?

Следи за глазами!

– Я? Обвиняю тебя? Единственный, кто способен на это, – ты сама. Я лишь высказала тебе мнение Бене Джессерит.

– И не сказала мне ничего!

– И все же мы верим, что над всяким законом существует мораль, которая как сторожевой пес должна следить за всеми нападками на неизменное регулирование».

Ты употребила два слова в одной фразе, а она даже не заметила.

– Власть срабатывает всегда, ведьма. Власть есть закон.

– И правительства, которые увековечили себя на такой срок, что эта вера всегда становится спутницей коррупции.

– Моральность!

Ей плохо дается сарказм, особенно, когда она вынуждена защищаться.

– Я действительно пыталась помочь тебе. Дама. Законы опасны для всех – виновных и невинных в равной мере. Не важно, считаешь ли ты себя могущественной или беспомощной. Законы не обладают человеческим пониманием ни людей, ни самих себя.