— Ты тоже.

Она снова смеется. Мне нравится ее смех. Нравятся необузданные локоны вокруг ее лица. Нравится, что она всегда полна энергии и сил. Но больше всего мне нравится, что ей нравлюсь я.

Клара складывает одеяло, берет подушку и идет к двери. Я смотрю, как она уходит, и от вида голых ног болезненная пульсация только нарастает. На пороге Клара останавливается и говорит:

— Странно, да? Ты будешь моим первым настоящим парнем. Первым и последним. — На несколько секунд она задумчиво замолкает. — Странно, но чудесно. Как будто так и суждено.

Клара исчезает в коридоре. А я остаюсь один на один с ночью и неясным мне самому трепетом. Она назвала меня своим парнем.

— Я слышал, как об этом разговаривали двое ребят из второй спальни, — говорит Луис. — Называли случившееся чудом и обсуждали возможность того, что тоже примут крещение.

— Бред сивой кобылы, — ухмыляется Том.

Мы смотрим на новый плакат в коридоре. Ярко раскрашенный, он приклеен к стене пластилином с блестками, кусочки которого виднеются из-за уголков бумаги. И где только Эшли находит все это дерьмо? Откуда вообще в доме пластилин и блестки? Кому здесь придет в голову думать о таких вещах? Буквы крупные и красивые, словно рисовал настоящий художник, завиваются по краям и складываются в слова «Праздничная служба в честь выздоровления Джо!». Интересно, не Гарриет ли теперь главная по плакатам? Как бы то ни было, я на сто процентов согласен с Томом. Все это вонючая чушь, а не какое-то долбаное чудо. У Джо просто прошел грипп, и точка.

— Может, нам его сорвать? — спрашивает Уилл. — Пока Джейк не увидел.

— Зачем?

Ничего Джейк с церковью Эшли не сделает. Он не идиот. К тому же в курсе, что Хозяйка знает о церкви. Да и кому какая разница, что подумает Джейк? Захочет пободаться с Эшли — это проблемы Эшли, а никак не наши.

— И почему люди такие тупые? — бормочет Том.

В ответ я молча пожимаю плечами. Все равно я здесь только наполовину. А второй половиной заново переживаю момент, когда Клара назвала меня своим парнем, и изо всех сил стараюсь сдержать широченную довольную улыбку.

— Забей и займись чем-то еще. Фильм посмотри, например.

— Наверное, заскочу в музыкальную комнату, — как бы между прочим сообщает Том, но я-то знаю: идет он туда только потому, что там сейчас Клара.

Приходится прикусить язык, чтобы не ляпнуть, что он зря теряет время. Потому что Клара — моя девушка.

— А ты, видимо, спать пойдешь, — тускло говорит мне Уилл.

— Не знаю. — Усталости нет. По идее, к этому времени я уже должен устать, но вместо этого мне с трудом удается не стучать ногой по полу от бурлящей внутри энергии. — А что?

— Вчера мы нашли старую настольную игру. Называется «Побег из Кольдица»[6]. Классная, честно.

— Впервые слышу.

В настольные игры за всю свою жизнь я играл только на Рождество. И то исключительно тогда, когда приезжала бабушка.

— Играть весело, но лучше, если, кроме нас с Луисом, будет играть кто-то еще.

Оба смотрят на меня, но сразу ясно, что на согласие не очень-то рассчитывают.

— Ладно, — говорю я, — идем.

А почему бы и нет? Если не пойду с ними, то буду валяться на кровати и, глядя в потолок, считать бесконечные часы, пока все не уснут и нам с Кларой снова не выпадет шанс побыть вдвоем. От этих мыслей чувствую себя последним ублюдком, но поделать ничего не могу. Так хоть время пройдет быстрее.

Оказывается, игра действительно ничего. Мы втроем то и дело смеемся и оглянуться не успеваем, как подходит время ужинать. Уилл мчится в столовую в поисках той самой медсестры, но у буфета с едой ее нет. А утром была. Уилл ей улыбнулся, когда подошел взять тост, и был уверен, что она подмигнула ему в ответ. Не знаю, так ли все было на самом деле, но раз уж Уилл в это верит, то какая разница? Он еще маленький. Скучает по маме. Между прочим, Уилл единственный, кто признался в этом после того, как заболел Генри. Из-за Генри и его криков обитатели дома о своих матерях больше не говорят.

Если не считать ужаса, который вспыхивает каждый раз, когда я думаю о Генри, мне с трудом припоминаются подробности того дня. Прошло всего несколько недель, а кажется, будто целая вечность. Может быть, теперь нам подмешивают в еду что-то посильнее. Зуб даю, утром после случившегося с Генри нас напичкали седативами по самые помидоры. Порой я думаю, почему нас просто не накачивают наркотой. Может, потому, что нас изучают, как лабораторных крыс. Мы же типа избранные. Дефективные. Редкая порода. Отголоски ужасного времени, когда чуть не рухнул мир.

Как правило, от этих мыслей я тону в молчаливом жутком кошмаре, потому что боюсь оказаться в пустом мраке, боюсь лазарета, боюсь превратиться во что-то ужасное, боюсь поджидающего меня неизбежного небытия. А в этот раз все иначе. Странно, но мне хочется смеяться. Похоже, не так уж пристально за нами наблюдают, раз до сих пор никто не знает о нас с Кларой и о Джорджи. Мы как будто смогли сбежать. Я жив, счастлив, и плевать на все остальное.

Перед сном у Эшли запредельно самодовольный вид. И у него есть на то причины. После ужина я, как всегда, долго валялся в ванне, но Уилл с Луисом успели мне рассказать, как тихо было в комнате отдыха во время просмотра фильма.

— Слыхал, заболел пацан из третьей спальни, — ворчливо говорит Том. — Его тоже исцелять будешь, Иисус?

— Не называй меня так. Это непочтительно. — Эшли даже не смотрит на Тома. — И я не говорил, что вылечил Джо. Я сказал, что ему стало лучше.

— Непочтительно то, что ты в это веришь, — бормочет Луис. Он прислушивается к разговору и одновременно читает, заглядывая в книгу через плечо Уилла.

Глаза Тома темнеют.

— Держу пари, ты не рассказываешь своим последователям, что никакое это не чудо.

Обычно от подобного дерьма я взрываюсь первым, но на этот раз Том меня опередил.

— Но и в обратном я никого не убеждаю.

— У Джо был самый обычный грипп. Тошнит от того, как ты этим пользуешься. Даешь детям надежду, лишь бы они повелись на твою чушь.

Уилл наклоняется ближе к страницам. Споры — не его конек. Он, конечно, может отпускать шуточки, посмеиваться над Эшли из-за угла, но вступить в полноценный конфликт — ни за что.

— Говоришь, я этим пользуюсь? Ты не прав. Я всего лишь хотел отпраздновать тот факт, что Джо стало лучше. Что в этом плохого? И что плохого в надежде, если благодаря ей люди меньше боятся?

А Эшли, оказывается, умнее, чем я думал. Хотя от его безразмерного спокойствия так и хочется хорошенько ему врезать. Тому, судя по всему, хочется того же.

— А то, что все это бред собачий. И ты это знаешь. Но ты, видите ли, плывешь на волне вдруг обретенной власти, черт бы тебя побрал! Надо же! Люди вдруг стали прислушиваться к тому, что говорит жалкий мудак, у которого никогда не было друзей!

— Какая тебе разница, чем я занимаюсь? И почему это так тебя злит?

— Давайте прекратим этот разговор. — Я сажусь и смотрю то на одного, то на другого. — Вообще перестанем об этом думать. Все равно только зря теряем время. Единственная наша задача — извлекать как можно больше удовольствия из сложившейся ситуации.

На несколько секунд воцаряется звенящая тишина. Все пялятся на меня. Даже Уилл отрывается от книги.

— Вот это да! Мистер Дрыхнущий Целыми Днями Ворчун вдруг решил взяться за ум! — первым подает голос Луис, и Уилл тихонько хихикает. — Как, по-твоему, что мы с Уиллом пытались втолковать тебе с самого приезда?

Я улыбаюсь — не могу удержаться:

— Наверное, до меня туго доходит.

Том бурчит себе под нос и ложится в постель. Вид у него недовольный, но Эшли он больше не донимает. Мне Тома жалко. Я знаю, каково ему сейчас. Пока не появилась Клара, я сам был таким же. А может быть, еще злее. Иногда злость — единственное, что затмевает страх. Не будь у меня Клары и наших ночей, я бы, наверное, уже врезал Эшли. Понимаю, почему Тома так бесит церковь. Причины те же, что и у меня. Дело вовсе не в вере в какого-то там бога, а в том, что всегда — всегда! — церковь лишь подчеркивает приближение финала. Заставляет думать о том, что будет после. Думать здесь о прежней жизни и так сложно, а о будущем — по-настоящему страшно. Если тебе до лампочки россказни о рае, то Эшли с Библией в руках и полным отсутствием страха — как постоянное напоминание о том, что ждет впереди. А здесь никому это не нужно. И без того трудно собирать радость по крупицам. Если дом и научил меня чему-то, то именно этому. Несколько секунд я пытаюсь разобраться в мыслях. Нет, этому научил меня не дом, а Клара.