– Ну вот, теперь вы умничать вздумали, да еще и Писание перефразируете. Что же дальше-то будет? Сквайр Далройдский зачитывает Библию во время воскресной службы?

– Сами вы больно умны, моя девочка; не доведет вас это до добра! – резко отпарировал Марк. – Остерегитесь, а то того и гляди в неприятности угодите. А теперь не будете ли вы так добры меня оставить? Искренне сожалею, тетушка, обещаю непременно искупить свой проступок, но сейчас мне хотелось бы побыть одному.

У мисс Моубрей так и вертелась на языке ответная колкость – сегодня, после словесной дуэли с юной Черри Айвз за завтраком девушка пребывала в отличной форме, – однако, поймав на себе предостерегающий взгляд тети и оценив серьезность просьбы кузена, Мэгс предпочла сдержаться. Так что язвительное замечание так и умерло у нее на устах, и вместо этого девушка спросила:

– Марк, что вы здесь ищете?

– Ответы, – отозвался он, более ничего не поясняя; было видно, что ничего иного и не последует. Сквайр поднес к шляпе руку в знак прощания и заверил дам, что от дальнейших экспериментов с могилой воздержится – на сегодня по крайней мере.

Мэгс подняла глаза на тетушку: тревога миссис Филдинг, по всей видимости, улеглась, и теперь почтенная дама внимательно изучала тропу, петляющую сквозь лощину. Девушка молча повиновалась; дамы удалились, предоставив сквайру Далройдскому в одиночестве исполнять свой сыновний долг в сгущающейся тьме под густыми раскидистыми деревьями. Что до мисс Моубрей, лицо ее, обычно столь жизнерадостное, ныне омрачала отчетливая тень озабоченности. На кладбище сквайр повел себя как хорошо знакомый дамам раздражительный сварливец; и все же в последнее время Марк менялся на глазах, с каждым днем утрачивая толику привычной ему равнодушной праздности.

Возвратившись в Далройд, Марк направился прямиком в рабочий кабинет, бросился в кресло и с полчаса задумчиво и мрачно разглядывал узор из листьев на ковре, блестящую и темную дубовую обшивку, написанные маслом портреты, что злобно поглядывали на него со стен, парчовые шторы на окнах и разбросанные по столу счета и гроссбухи, отвергая все призывы Забавника поиграть с ним. Убедившись, что хозяин не в настроении, терьерчик горестно вздохнул, поджал хвост, опустил уши и устроился в тростниковой корзинке в ожидании того часа, когда сквайр сочтет нужным с ним повозиться.

Прошло полчаса. Туча тяжких мыслей снялась с чела сквайра и растаяла в воздухе. В голове у него прояснилось; он поднялся с кресла, кликнул Забавника, и хозяин и пес затеяли развеселую возню: сквайр дразнил своего любимца, делал отвлекающий маневр-другой, подкрадывался, прятался; терьер с фырканьем резво носился туда-сюда. И такую эти двое устроили кучу малу, что в конце концов оба рухнули на диван совершенно без сил.

Отрывистый стук в дверь возвестил о появлении мистера Смидерза: он исполнил приятную обязанность, сообщив сквайру, что ужин на столе. Едва исполненная достоинства фигура дворецкого скрылась за дверью, в проеме возникла улыбающаяся физиономия Оливера: мистер Лэнгли, в свою очередь, до смерти устал от возни с занудой Силлой и с нетерпением предвкушал аппетитную трапезу и добрую компанию. Сквайр хлопнул в ладоши и встал; Забавник выжидательно застыл у его ног.

– Эй ты, послушай-ка, – промолвил Марк, обращаясь к псу, – ежели будешь хорошим мальчиком, глядишь, за столом какая-нибудь награда перепадет. Так что бери пример со всех нас, лови свой шанс, пока можно. Ха!

Оливер поразился тому, как хорошо понимают друг друга Забавник и его хозяин. При словах сквайра терьерчик так и задрожал от возбуждения, словно и впрямь осознал, что его собираются угостить, более того, повел себя подобающим случаю образом, как это у собак водится: восторженно высунул язык, затанцевал на ковре, завилял хвостом и одобрительно затявкал. Разумеется, объяснялось все это куда более прозаично: Забавника всегда кормили именно в этот час, да еще на рассвете; и энтузиазм сквайра лишь придал остроту предвкушению.

Раз стряхнув с себя мрачность, за столом сквайр вскорости вновь впал в угрюмую задумчивость, так что ужин получился довольно унылым. Оливер попытался было завязать разговор, принявшись описывать, как корпит над пропыленным римским испанцем и как отчаянно старается вывернуть английский язык наизнанку и снова наружу и в разные стороны, переделывая на латинский лад. Сквайр ко всему этому особого интереса не выказал: орудовал ножом и вилкой, точно во сне, механически пережевывал пищу, без удовольствия пил вино и отрешенно разглядывал скатерть. Выходил он из транса только ради Забавника, которому то и дело бросал кусочек-другой со своей тарелки; на эти мелкие любезности он и впрямь отвлекался, однако мысли его были далеко.

Но вот со стола убрали, и сквайр принялся готовить пару сигар – тем же самым эксцентричным способом, что Оливер наблюдал не раз и не два. Марк зажег первую сигару и кликнул Забавника: песик метнулся к хозяину, встал на задние лапы и застыл неподвижно, только ноздри и хвост возбужденно подрагивали. Сквайр вложил дымящуюся сигару псу в зубы, сам взял в рот вторую и, прикоснувшись ее кончиком к Забавниковой, зажег и ее. Минуту-две Марк с наслаждением вдыхал дым, затягиваясь как можно глубже, а потом извлек первую сигару из зубов терьера и предложил ее Оливеру. Гость из Вороньего Края учтиво отказался, заверив, что свою сигару раскурит и сам, спасибо огромное. Сквайр равнодушно пожал плечами и швырнул сигару в камин. Похоже, даже он любил Забавника не настолько сильно!

Джентльмены перешли в библиотеку; Марк по-прежнему пребывал в мрачной задумчивости, как ни пытался Оливер ее развеять, так что беседа не клеилась. Дабы убить время, Оливер снял с полки старинную книгу ин-октаво, богато украшенный том в сафьяновом переплете с гравюрами, и принялся медленно переворачивать страницы одну за одной, но содержание ни искры интереса в нем не пробудило. Мистер Лэнгли взялся за другой фолиант – и отверг его по той же причине. За ним последовала еще одна книга, и еще, и еще одна, и так далее. Оливер курсировал между полками и креслом, точно челнок ткацкого станка, туда-сюда, – все тщетно. В тот вечер гостю никак не удавалось сосредоточиться, настолько расстраивало его поведение друга; наконец он и вовсе махнул рукой на книги и чтение и предложил партию в бильярд, втайне надеясь, что игра хоть отчасти взбодрит и развеселит сквайра. По счастью, трюк сработал: предложение было с готовностью принято, и друзья поразвлеклись на славу – отдельным великолепным ударам завсегдатаи «Герба» позавидовали бы смертельной завистью.

По завершении партии Оливер с Марком вышли на балкон полюбоваться ночным пейзажем. Сразу за лужайкой начинались Клюквенные угодья, а за ними темнел Мрачный лес. Вставшая луна серебрила кроны деревьев. Вечер выдался прохладный – впрочем, не настолько, чтобы озябнуть в костюме, перчатках и шляпе, хотя очень скоро должно было похолодать. Ночи сделались заметно свежее: короткое горное лето уже перетекало в осень.

К превеликому облегчению Оливера, сквайр наконец-то нарушил молчание.

– Как по-твоему, Нолл, – вопросил он, глядя скорее вдаль, нежели на Оливера, – разумно ли заподозрить в мистере Биде Уинтермарче, этом суровом джентльмене, с которым мы познакомились в гостиной Скайлингдена совсем недавно, – разумно ли, спрашиваю я, заподозрить в нем полоумного безумца?

– Ты спрашиваешь, как он может быть Чарльзом Кэмплемэном, если Чарльз Кэмплемэн сошел с ума? Как он может оказаться тем же самым человеком, если мистер Боттом нам не солгал?

– Именно. Назвал бы ты мистера Бида Уинтермарча рехнувшимся маньяком, исходя из нашего недолгого с ним общения?

– Нет, не назвал бы. Напротив, он – джентльмен с виду весьма респектабельный и, насколько я могу судить, весьма и весьма здравомыслящий. Здравомыслящий, однако замкнутый и чересчур чопорный; по чести говоря, с таким бы мне близко общаться не хотелось.

– Стало быть, с головой у него в полном порядке?

– Точно так.

– И мозги в норме?