Но бабы не дремали.

Собственно, связь с окружающим миром идет у домовых исключительно через баб. Домовой дедушка свою работу выполнит — и вздремнуть приляжет, или же идет потолковать с соседом. В плохую погоду заберутся соседи в теплое местечко и сидят себе, грызут сухарики и обсуждают, почему люди в телевизоре иной раз с домового, а иной — совсем крошечные. В хорошую — выходят на свежий воздух, устраиваются под кустом, а то еще можно вылезть на крышу.

Домовихи же не видят разницы между плохой погодой и хорошей — подхватится баба и несется к куме за три или даже за четыре дома. Поэтому домовой знает меньше мелочей, но мыслит основательнее, а домовиха как нахватается всего — так для добротной мысли уже и места в головенке не останется.

Опять же, свахи. Эти вообще весь город знают. Как забежит сваха в дом, исправляя свое ремесло, так тут же бабы ее ловят. Вроде и дела у свахи было на пять минут, вручить родителям жениха роспись приданого да и откланяться, а на два дня застрянет.

Вот так-то заглянула к Степаниде Прокопьевне ведомая сваха Неонила Игнатьевна. Вроде бы на пару слов — но и той паре слов Ферапонт Киприанович мешать не стал, уплелся смотреть телевизор. Когда три дочки на выданье — лучше со свахой не ссориться.

А дня четыре спустя он вернулся домой от соседа Аникея Фролыча, таща взятую напрокат точилку для ножей, и увидел, что дома пусто — ни жены, ни дочек. Очень этим недовольный домовой дедушка пошел на поиски — время, опять же, позднее, мало ли что.

Обходя вокруг дома, он столкнулся с Якушкой и Акимкой. Их Лукьян Пафнутьевич послал искать хозяйку, Матрену Даниловну. Вообще-то подручные подозревали, где она прячется, но решили не выдавать. Евсей Карпович обоим очень нравился. Вот они и слонялись просто так.

Но тут же обнаружился и еще один сосед — сильно обеспокоенный молодой домовой дедушка Ефим Патрикеевич из шестнадцатой квартиры. Он недавно женился и супругу Василису Назаровну от себя ни на минутку не отпускал. Так надо же — и эта как-то улизнула и сгинула!

— Так они же у Таисьи! — вдруг воскликнул Ферапонт Киприанович. — Наши дуры давно уж туда повадились!

— Такого не бывало, чтобы все разом, — вставил Акимка, который иногда сопровождал к предку Ваське Матрену Даниловну.

Пошли к Таисье Федотовне.

И уже на подступах к ее жилищу услышали громкую возню. Опознали даже голоса всех пропавших домових.

— Что это они там затеяли? Аким Варлаамович, ты моложе всех, добеги, взгляни! — велел Ферапонт Киприанович.

Акимка слетал и тут же вернулся, выпучив от изумления глаза.

— Там предок!

— Какой еще предок? Васька, что ли?

— Предок в дырке застрял, они его пихают!

— Так я и знал, что он когда-нибудь из клетки удерет, — сообщил Ферапонт Киприанович. — Дура Таисья упустила, а ловить всем миром приходится!

Но когда мужики, ругаясь, двинулись на помощь женам, обнаружили они на входе в квартиру, где обитала Таисья Федотовна, кое-кого совершенно неожиданного. Во-первых, там был Лукулл Аристархович — а ему, как старому холостяку, с бабами общаться было даже неприятно. Во-вторых, совершенно незнакомый домовой, с красивой коричневой шерсткой и довольно крупного сложения. Шерстка была такова, что даже в области шеи образовала длинные и вьющиеся бакенбарды, а сзади — гривку на манер львиной. Очень позавидовали Якушка с Акимкой этой ухоженной шерстке!

Увидев сердитых соседей, Лукулл Аристархович спрятался за угол, а гость и не шелохнулся.

— А ты кто таков? — сурово спросил Ферапонт Киприанович. — Вроде новоселов в доме нет. Зачем пожаловал?

— Зовусь я Ириней Севастьянович, — отвечал гость. — Прибыл по своему дельцу. И мне за то уплачено.

— Кем это уплачено? — чуть ли не хором спросили местные домовые.

— Домовыми бабушками… — и тут Ириней Севастьяновисч перечислил все женское население дома.

— А коли так — за что уплачено? — не унимался Ферапонт Киприанович.

— За доставку и, ой… как ее…

— За амортизацию, — подсказал Лукулл Аристархович. — Пользование то есть.

— Чего пользование?

И тут Лукулл Аристархович вышел вперед.

— За доставку и амортизацию невестушки нашей драгоценной! — сладким голоском произнес он и даже глазки кверху воздел.

— Какой невесты? Это ты, старый сморчок, жениться вздумал?! — загремел Ферапонт Киприянович. — Акимка, живо за Лукьяном! И до Евсея добеги! Он там со своей Паутиной живмя живет и ведать не ведает, что тут творится!

— Почему вдруг я? Мы для предка невесту сговорили!

— Для Васьки, что ли?

— Не Васька он, а предок, и имеет право на брак!

— Тьфу! — сказал на это Ферапонт Киприанович. — Эй, Степанида Прокопьевна! Вылезай да растолкуй, что тут у вас за свадьба!

— Не могу! — отозвалась супруга. — Невеста застряла! Погоди, пропихнем — выйду!

— Да что за невеста такая? — спросил, заранее радуясь веселью, Ефим Патрикеевич. — Объясни, сделай милость!

Это относилось к гостю, и гость усмехнулся.

— Коли добром просишь, то объясню. Живем мы на Мичуринском проспекте, дом третий, и у нас в двенадцатой квартире в клетке той же породы зверь живет, только самочка, и пришла к нам сваха Неонила Игнатьевна, и мы сговорились на двадцати рублях, мешке гречки и…

— Ахти мне! У баб деньги завелись! — воскликнул Ферапонт Киприанович. — Ахти мне, они хозяев обокрали!

Тут за углом раздались радостные крики.

— Пропихнули, поди, — заметил Ириней Севастьянович. — Сейчас к жениху в клетку заводить будут. Мы ее на ночь только уступили, а то хозяева утром хватятся.

Из-за угла вышла Степанида Прокопьевна.

— Ну, старый, доброе дело мы сделали! Предку угодили!

— Как додумались? — грозно спросил супруг.

— Ох, и не говори! Таисье Федотовне сонное виденье было! Явился ей предок — на задних лапах стоял, и весь в сиянии! И говорит: я, говорит, хочу потомство произвести, и то потомство по семьям раздать, чтобы в каждой семье своего предка имели и содержали! И желаю я невесту! Вот как!

Ферапонт Киприанович был далеко не дурак, и восторженность супруги его не сбила с толку. Он решительно повернулся к Лукуллу Аристарховичу и такой взгляд метнул, что правозащитник съежился.

— Видение?! Знаю я это видение! Ща я его!

— Да уймись ты! — Степанида Прокопьевна повисла на муже.

— Ты меня не держи! Это он про право на секс толковал! Это он вас, дурных баб, воровками сделал!

— Да нет же, Таисья это! Она утром примчалась, как оглашенная, шерстка дыбом! И стоял, говорит, весь в сиянии, каждая волосинка — с искоркой! А тут и Неонила Игнатьевна стучится! Ясно же, что неспроста! Это ее предок в наш дом позвал, чтобы она ему невесту сыскала!

— Опять же тьфу, — проворчал Ферапонт Киприанович. — Лапу на отсечение, что без этого мудрилы не обошлось! Куда же Лукьян запропал? Ведь и Матрена Даниловна, поди, там, у клетки?

Однако вместо Лукьяна Пафнутьевича явился Евсей Карпович, но сразу не подошел, а встал в сторонке, наблюдая.

— Где ж ей еще быть? И еще в видении предок сказал: детей своих хочу по семьям раздать, а одно дитя непременно супруге оставлю, чтобы меня вспоминала. И пусть, говорит, в каждом доме предков чтят и лелеют!

— Мы вообще-то не настаиваем, — сказал Ириней Севастьянович. — Можем и весь приплод вам отдать, если в цене сладимся.

Очевидно, на Мичуринском проспекте еще не успели уверовать в предка.

— Ну, что Таисье брачные дела мерещатся — так оно неудивительно, бабе без мужика еще и не то на ум взбредет, — проворчал Ферапонт Киприанович. — А ты хорош! С кем в союз вступил?! С бабами! Дорассуждался!

Лукулл Аристархович попятился на него и налетел на Евсея Карповича.

— Потише ты, — и Евсей Карпович отодвинул его в сторонку.

— Ага! Вылез-таки из Паутины! — приветствовал Ферапонт Киприанович соседа. — Тут все вверх дном, а он в Паутине дурью мается! Новость знаешь?

— А в Паутине, между прочим, много полезного, — миролюбиво сообщил Евсей Карпович. — Я вот выяснил наконец, как наш Васька называется и какого он роду-племени.