— Как знать, может, и полезу… У меня за квартиру полгода не плочено, в суд на меня подали… выселять будут… — и Вера Федоровна тихонько заплакала.

Пока старшие ходили разбираться с соленой водой, Коська выхаживал Уклейку. Водяница как раз из-за своего молодого крепкого здоровья и пострадала больше всех.

Если бы первым нырнул тот же Афоня, он бы сразу сообразил — дело неладно, потому что водяной в годах очень прислушивается к своему организму и старается его поберечь. Уклейка же не распознала опасности, решив, что это ей после спячки не по себе, и основательно отравилась. Если бы не Янка — так бы и осталась на дне.

Но, пытаясь вылечиться, она ударилась в другую крайность и боялась подойти к воде, все время проводя на воздухе. А водяные с водяницами так устроены, что дышать могут и воздухом, и водой, однако вода им полезнее, а на воздухе чересчур долго оставаться они не могут. Иначе бы зимовали на земле, а не озерном или речном дне. Чем они и отличаются от болотных чертей — те тоже по дну ходить умеют, но спать там для них затруднительно, предпочитают на суше.

Коська добежал до дальних соседей, семейки болотных чертей, где имелась бабушка-травознайка. С бабкой было дело темное — никто и никогда ее без меховой шапки не видел, так что ходили слухи: вовсе она не чертовка, а из людей, только маленькая, тощенькая, а отсутствие тупых бабьих рожек выучилась успешно скрывать. Опять же, нос. Однако нос картошкой вместо пятачка у болотных чертей тоже случается, не всем же красивыми ходить.

Травознайка понятия не имела, чем врачевать от соленой воды, и дала корешков от кашля, от чиха и еще тех, что брали обычно брюхатые чертовки, водяницы и даже человеческие женщины, — от рвоты. Велела еще раков наловить, но в том ручье, куда Коська отправился их добывать, с раками что-то приключилось — сколько не совал руку в нору, никто его клешней за палец не тяпнул. Хотя вода вроде была почти не соленая…

Пользуясь тем, что Антип с Афоней как ушли радовать Панкрата бутылью, так и пропали, Коська шарился по окрестностям и приносил всякие неожиданные вещи. Из брошенной школы, куда иначе как вплавь было уже не добраться, притащил старые учебники, из разоренного киоска — журналы с цветными картинками, такими, что Уклейка из немедленно изодрала в клочья. А однажды явился с потрясающей новостью.

Коська обнаружил, что существует просто родина и историческая родина.

Он, как это с ним часто случалось, подслушал человеческий разговор. Кто-то кому-то говорил про некое третье лицо, что собралось ехать на историческую родину, и для Коськи этого оказалось довольно.

— Мы же — пришлые! — рассуждал он, все более увлекаясь. — Нас сюда поставили по рекам и озерам рыбу пасти, порядок соблюдать! Но откуда-то ведь мы взялись? Где-то же она есть — историческая родина?

И он в который уж раз открыл географию для пятого класса, да и ту — на государственном языке.

— Вот Европа, вот Азия, вот Африка… вот Антарктида проклятая… И где же тут может быть историческая родина водяных?

— Может, тут? Гляди, как воды много, — Уклейка сунула пальцем аккурат в середку Тихого океана.

— Дура! Она же соленая! А мы — пресноводные… он задумался и вдруг улыбнулся. — Ты послушай, как звучит-то здорово: мы — пресноводные! Не какие-то там болотные или, не к зиме будь помянуты, мелиораторы земные, а — ПРЕСНОВОДНЫЕ! Значит, что?

— Ну?

— Значит, где-то должно быть Пресноводье…

И он нырнул в книгу.

Настолько глубоко нырнул, что Уклейка сбежала — а он и не заметил.

Водянице было не по себе — она третий день жила без воды. Однако нужно было пересилить страх и пуститься вплавь — возможно, на берегу уже ждал Родриго.

Они целую долгую зиму не виделись!

С осени влюбленные сговорились, что Родриго, когда сойдет лед, будет дважды в неделю приезжать и проверять — не появился ли условный знак. А как знак появится, оставит свой — календарик, где пометит и день находки, и день будущего свидания. Нарочно для этого парень обучил подружку цифрам. Но он не учел сущей мелочи — откуда Уклейке было знать, к чему эти цифирки относятся? В ее голове нумерация дней как-то еще не помещалась. И соотнести сегодняшний день с какой бы то ни было цифрой в календаре она не могла не потому, что ума у нее маловато, а просто до сих пор было незачем.

Поэтому, найдя на причале карманный календарик и ничего в нем не поняв, Уклейка сильно расстроилась.

Она сидела и горько плакала, понимая, что жизнь кончена. Во-первых, Родриго, наверно, уже приходил — и обратно в город уехал, во-вторых, из-за соленой воды будут всякие неприятные перемены, в-третьих, кашель все не унимается, в-четвертых, пока она лежала больная и не причесывалась, косы спутались, теперь их чесать — половину волосьев повыдерешь, а кому нужна лысая водяница?..

— Уклейка! — раздался знакомый голос.

Родриго спешил к причалу напрямик, продираясь сквозь голые ветки. Уклейка вскочила и зашлепала навстречу — бегать она не умела.

— Наконец-то! Ну, наконец-то…

— Ты не замерзнешь? — спросил парень, целуя и обнимая водяницу.

— Да я привычная!

И они наперебой принялись рассказывать друг другу новости.

А новости были в основном неприятные.

Родриго встретился с Уклейкой в знаменательный для себя день — он сдал последний экзамен в институт, это дело отмечали целой компанией неизвестно у кого, так что он, пытаясь ночью пешком дойти до дому, заблудился и набрел на спорткомплекс. Всю зиму парень исправно учился и еще подрабатывал, хотя обстановка делалась все хуже и хуже — город подтапливало, а институт как раз был построен на низком острове.

Мать, решительная дама, довольно скоро сообразила, что добром все это не кончится.

Как девятнадцать лет назад ее патриотизм не помешал ей заниматься любовью с чернокожим Мугумбе Квамба из Камеруна, так теперь он не мешал искать прибежища за границей. Он у нее и раньше-то был весьма умеренный, дальше исполнения народных песен его амбиции не простирались, а когда начался очередной всемирный потоп — он и вовсе сошел на нет.

— Ну, Родриго Ивановс, нам с тобой тут больше делать нечего, — сказала Астрида Иванова, причем не на государственном, но на чисто русском языке, поскольку, будучи полукровкой, она без всякого билингвального обучения с детства оба эти языки знала. — Я не хочу, чтобы мой единственный сын жил, как водяной на болоте, и мхом тут от сырости порос.

— Так что — к папе в Камерун поедем? — ехидно спросил единственный сын.

— Если Камерун в безопасном месте, можно и туда… — мама задумалась. — А вообще я с одним человеком списалась, из штата Массачусетс…

Тут и выяснилось, что Астрида завела несколько женихов в разных концах света, переписываясь с ними электронным образом по-английски, всем наобещала сексуального удовлетворения, и теперь осталось выбрать того, что живет повыше и побогаче.

— И ты выйдешь замуж за человека, которого в глаза не видела? — удивился Родриго, считавший, что подобные глупости даже в его возрасте недопустимы, и честно заподозривший маму в старческом слабоумии. — Ты же ничего о нем не знаешь! Ты даже не знаешь, свою фотографию он прислал или чужую!

Еще он подумал, что хотя мама и неплохо выглядит, но ведь ей уже сорок, и кому там, в Штатах нужна сорокалетняя крашеная блондинка, если молоденьких и натуральных — выше крыши? Но вслух говорить не решился.

А мама подумала, что перед тем, как оказаться в объятиях Мугумбе Квамба, она знала о нем ненамного больше, но распространяться на эту тему не стала.

— По-твоему, умнее оставаться в умирающем городе и идущей ко дну стране? — спросила она. — Ты должен получить серьезное образование. Я, конечно, не найду в Массачусетсе такой же хорошей работы, какую имела здесь…

— Имела?

— Моя фирма со следующего месяца закрывается, — тихо сказала мама. — Мы ведь — филиал, ну так вот — филиал на болоте никому не нужен…