— И не лень тебе сплетни собирать, дядя Афоня?

— Сплетни? Передохнем тут с голоду — это уже не сплетни!

— Ты чего глотку дерешь, сосед? — раздался знакомый прокуренный голос.

Из воды неторопливо выходил Янка, держа в тощей лапе хвостатый узелок.

— Вот, навестить решил, гостинца принес, развязывай, Уклейка. Как вы тут? Обустроились?

— Обустроились! — взревел Афоня и вдруг стал тереть грязным кулаком глаза. Коська с Уклейкой переглянулись — водяной плакал настоящими слезами. Возможнл, даже солеными.

— Обустроились, как же! — выкрикивал он. — Антип никак бок не залечит, Панкрат его в драке помял, ребро сломал, не иначе! Этот вот — с ума сплыл, за исторической родиной гоняется! У меня от консервов изжога! Давлюсь, а ем, больше-то нечего! И ты еще с дурацкими вопросами!

— Ишь ты… — Янка покрутил своим аккуратным пятачком. — Надо же…

— Садись, дядя Янка, — по-взрослому печально сказала Уклейка. — Будь гостем. Мы зато костер разводить выучились.

— Да, это — достижение, — сказал Янка, и не понять было — похвалил или съязвил.

При Афониных воплях Антип спал — и не шелохнулся, а как прибыл Янка и стало тихо — тут он продрал глаза и сел.

— Ты, сосед?

— Я.

— Соскучился, что ли, старый пакостник? — недружелюбно спросил Антип.

— Выходит, что соскучился.

Антип подошел, уселся с ним рядом и облапил за плечи.

— Худо дело, сосед.

— Да уж вижу.

— Жрать нечего.

— Кабы знал бы — больше бы приволок.

— Вы, черти, хитрые — придумай что-нибудь!

— А чего тут придумаешь…

Уклейка развернула узелок — там оказались два карпа из рыбного пруда. Хорошие, толстые карпы, но если на едока по половине — только аппетит раздразнить.

Тут сверху раздался свист, это Родриго, шагая по мосту, подавал о себе весть.

— Уж не знаю, съедобно это вам или как, — сказал он, подходя к кострищу. — Совсем я в трубу вылетел, а стипендию еще на карточку не перечислили. Вот, хлеб, белый и черный.

— Ешь, сосед, — видя, что Антип наливается тяжким возмущением, поспешил посоветовать Янка. — Мало ли, что водяные отродясь печева не пробовали. Теперь время такое — не то что печево, а даже и молоко пить станешь с голодухи.

— Вам, чертям, проще, вы и ягоду, и грибы в лесу берете, — проворчал Афоня. — А у меня изжога… Если всю жизнь свеженькой рыбкой и раками питаться — это ж каково потом брюхо переучивать?

— Да нет у тебя больше брюха, — с сожалением заметил Янка. — Ты, гляжу, совсем помолодел…

— Тьфу! — буркнул Антип. — Срам смотреть! Что же это за водяной без брюха?..

Компания у костра затосковала.

— Пойду я, — сказала вдруг Уклейка. — Бабы витрину присмотрели, в ней много всякого добра. Далеко от берега, правда, а попробовать надо. Авось и успеем удрать. Меня в долю берут.

— Сиди! — Родриго припечатал ее рукой по плечу. — Я пойду.

— Куда? — спросил Антип.

— На рынок… — Родриго задумался и вдруг со знанием дела пощупал Афонин бицепс. — Дядя Афоня, а ты бы мог дверь плечом высадить?

— Невелика наука, — ответил за Афоню Антип. — Ты чего еще выдумал?

— Там рыбный павильон есть, он крайний, стоит почти что на берегу. И всякие киоски. Если взломать — много консервов взять можно… и рыбы мороженой…

— Много — это сколько? — спросил разумный Янка.

— Сколько унесем.

— А далеко ли от берега?

Родриго задумался.

— Там вообще-то два берега, один — речной, он подальше, а другой — городского канала, правда, он в этом месте не каналом, а как-то иначе называется. Этот — чуть ли не у самого входа, только трамвайные рельсы перебежать.

— Дверь, говоришь, взломать? — Янка усмехнулся. — Не валяй дурака, парень. Дверь я беру на себя.

— Ты с нами пойдешь, сосед? — спросил Антип.

— А куда ж я денусь? Это же пакость все-таки. Стало быть, по моему ведомству.

— И я пойду, — встряла Уклейка.

— Ты будешь стоять на атасе, — распорядился Родриго, и водяные недоуменно на него уставились, но болотный черт все понял.

— На стреме то есть, — уточнил он. — Ну так когда идем-то?

— Там в восемь вечера закрывают. Пока продавцы разгребутся, пока сдадут кассу… Раньше десяти там делать нечего. А лучше — в одиннадцать, — прикинул Родриго. — Вы хлеб-то ешьте, а то сил не будет.

Антип и Афоня молча жевали непривычными челюстями плохо пропеченный хлеб.

— Комом в горле стоит, — жаловался Коська. — Хоть пальцем его в брюхо пропихивай!

— Ешь, ешь! — прикрикнула Уклейка. — Добытчик! Меньше бы про Пресноводье рассуждал — может, какую рыбешку бы поймал!

К рыбному павильону центрального рынка отправились: водяные и черт — водой, Родриго — пешком. Встретились на набережной, и Родриго показал, как заплывать в канал. Там он спустился вниз и протянул руку Янке. Черт выскочил из воды на бетонный пандус и отряхнулся. Вдвоем вытащили более легкого Афоню, а он уж помог выкарабкаться Антипу. Уклейка осталась внизу.

У дверей павильона за работу взялся Янка. Пощупал дверную ручку, поковырял когтем в скважине, встал на цыпочки и пошевелил что-то этакое у косяка.

— Ты что, сигнализацию отключаешь? — удивился Родриго.

— Я пакость делаю, — коротко ответил Янка. — Должность у меня такая.

— Ты ему пакостничать не мешай, — прошептал Афоня. — Для него пакости — это как для нас рыбу ловить, сами не знаем, как оно на самом деле получается.

— Ну вот, — сказал Янка. — Готово. А теперь, соседи, живо, живо!

Все пятеро проскользнули в павильон, и Янка запер дверь.

— Ого! Это что же — соленые все нам прислали? А мелиораторы прячут и не отдают?! — изумился Коська.

Рыбы там было много и — разной. Свежую продавцы, правда, куда-то припрятали, но мороженая, соленая, копченая, а также всевозможные консервы, и в жестяных, и в пластиковых банках — все это было, лежало, стояло, громоздилось, лезло в глаза, одурманивало запахом.

— Тихо, тихо! — шипел Янка. — Тащите все к дверям…

Тут произошла склока — Антип выволок из кучи самую толстую копченую треску и вцепился в нее мертвой хваткой, когда же Афоня только протянул к нему руку — угрожающе зарычал.

— Да успеем добычу взять! — воскликнул Коська и оторвал зубами порядочный кус от шмата малосольной лососины.

— Змей вас побери, потом наедитесь! — Афоня, шарахнувшись от Антипа, кинулся к Коське, увидел внушительный кулак, опять поспешил к Антипу, услышал рык, плюнул — и, захватив охапку жареных, залитых желе миног, поволок их в угол — наслаждаться.

— Ну, соседи!.. — Янка так и встал в изумлении. — Совсем оголодали! Давай-ка, парень, работать. Бери ящик, тащи к дверям. Там соберем кучу — а потом быстренько к каналу перетаскаем и в воду покидаем.

Родриго взялся за работу. Скоро он с непривычки и от лихого темпа, заданного Янкой, взмок. А болотный черт орудовал тяжестями даже с каким-то неожиданным удовольствием. Его сухие лапки, казалось, должны были сломаться под весом ящиков, однако Янка тащил их, чуть ли не приплясывая. Скоро у дверей воздвиглась целая пирамида.

— Теперь бы выстроиться цепочкой — и в момент все перекидать, — мечтательно сказал Янка. — Куда это Антип подевался?

Куда подевался Антип — выяснилось слишком поздно.

Янка приоткрыл дверь — на улице было пусто, трамвая ни справа, ни слева не наблюдалось. До канала было метров двадцать, не более.

— Пошел! — он подтолкнул Родриго, тот схватил ящик в охапку и поспешил к парапету. Там он не догадался размахнуться — и консервы полетели не в воду, а на бетонный пандус, аккурат под парапетом, и загремели, разбегаясь в разные стороны!

— Уклейка, подбери! — крикнул Родриго и побежал за другим ящиком. Ему навстречу торопился Янка с двумя большими мешками, из которых торчали мороженые рыбьи хвосты. Все это отправилось вниз — Уклейка еле успела увернуться.

Когда водяные и Янка выбирались на пандус, им пришлось помогать. Уклейка взялась за бетонный край и поняла, что, пожалуй, выкарабкается сама. На всякий случай она подняла вверх мокрый палец и определила направление ветра. Ветер шел с моря — стало быть, гнал в устье соленую воду, вот уровень в канале и поднялся на сколько-то сантиметров. Уклейка без затруднения вылезла на пандус и стала скидывать добычу в воду.