Горестную эту историю он придумал заранее.

Хорошо, что Мартын Фомич не стал допытываться о подробностях. Он видел, что пришелец — домовой в годах, опытный, и по всем ухваткам — из хорошего житья, только от долгой дороги несколько зачах.

— Есть у меня квартира на примете, — сказал он. — Однокомнатная, правда, и живет там одна хозяйка. И домовой ей нужен — бабы говорили, она конфеты под кухонный стол подкидывала, заманивает, значит. Детей нет, суеты нет, работы, стало быть, у тебя будет немного. Обживешься, мы на тебя поглядим, может, и другое место придумаем.

Тимофей Игнатьевич от души поблагодарил и той же ночью забрался на новое местожительство.

Он знал, что ему следует показать себя перед местными домовыми деловитым, заботливым, толковым, понимающим хозяйские потребности. Безместного домового разве что в подручные не глядя могут взять, и то — предпочитают, чтобы с рекомендациями. А тут приплелся незнамо откуда и тут же в домовые дедушки норовит… Придется потрудиться!

Хозяйка оказалась худенькая, страшненькая, и в первую же ночь после внедрения Тимофея Игнатьевича на новое местожительство два часа проревела в подушку. Новосел только под утро смог обследовать новое жилище и остался доволен — в стенном шкафу, в коробке с зимними сапогами на меху, он прямо в голенище устроил себе временное пристанище. Заодно шуганул зловредную моль. Но кто же станет постоянно жить в сапоге?

Тимофей Игнатьевич нашел целый пакет со всякими тряпочками и обрезочками, даже меховыми. Этого хватило бы на самое что ни на есть уютное гнездышко.

А лезвийце бритвы он со старой квартиры приволок в мешке — так что наутро и взялся за работу.

Мартын Фомич заглянул к нему и остался очень доволен.

— Как сходка будет, я тебя всем представлю. Ты не стесняйся, хозяйка у тебя неопытная, не понимает, что домового не только конфетами кормить-поить нужно, так ты сам понемногу бери.

Тимофей Игнатьевич стал заводить свои порядки. Понаделал тайничков, все бесхозные ниточки и веревочки в клубочки смотал и впритык сложил, была у него такая страсть к аккуратным клубкам. Пузырек от лекарства с крышечкой припрятал, чтобы было куда чай или там молочко потихоньку отливать.

Занятно ему показалось, что у хозяйки на подоконнике столько всякой зелени. Тимофей Игнатьевич полез смотреть, что там в горшках, и даже кое-какие съедобные травки обнаружил. Хозяйкина привычка читать в постели, закусывая книжку печеньем или чипсами, тоже ему понравилась — он сообразил, куда падают мелкие кусочки, и прибирал их в особую коробочку.

Вот только плохо было, что хозяйка все время ходила смурная, кому-то по телефону названивала, а без толку.

Домовые уважают, чтобы женский пол имел приятную округлость. Хорошая хозяйка всегда в теле. А хорошая — это такая, что и про домового помнит.

Поэтому Тимофей Игнатьевич даже задумываться стал — как бы свою тощую воблу хоть немножко подкормить.

Он уже кое с кем познакомился и знал, что у домового дедушка Анисима Клавдиевича супруга уж до того дородна — на нее глядя, вся молодежь облизывается. Прихватив кусочек рафинада для гостинца, Тимофей Игнатьевич отправился в гости.

— Тесто мять нужно, — посоветовала домовиха. — Мять в три часа ночи и приговаривать: как-де это тесто растет-поднимается, пышным становится, так-де и хозяйкина плоть бы росла, ровно на дрожжах. Погоди, вот будут в сорок седьмой квартире пироги печь, я соседку попрошу, она тебе клочок дрожжевого теста добудет.

— Век буду благодарен, — поклонился Тимофей Игнатьевич.

— Стало быть, не обижает хозяйка? — поинтересовалась домовиха.

— Конфеты и сахар дает, а вот хлеб и кефир сам беру.

— Ничего! Молодая, поумнеет!

И точно — в тот же вечер хозяйка поумнела. Она поставила у холодильника блюдце с молоком, а в молоко покрошила булочку.

Тимофей Игнатьевич даже умилился — это ж тюря! Не правильная, на квасу и с луком, но уж какая есть. Другой вопрос — есть ее нечем…

Сообразительный Тимофей Игнатьевич приспособил кусочек плотного картона и поужинал в полное свое удовольствие.

Домовые много не едят, хозяин даже не всегда понять может, угостился домовой, или только принюхивался. Хотя попадаются и обжоры. Тимофей Игнатьевич смолоду знавал одного домового дедушку — так тот похвалялся, будто видел в детстве, как его сосед целый пирог с мясом умял, чуть ли не в половину своего роста.

На следующий день рядом встало еще одно блюдечко — с кусочком пиццы.

Тимофей Игнатьевич кусочки мяса и грибов выковырял, полакомился, остальное оставил, как есть.

Затем прибавилось третье блюдце, с овсяной кашей. И четвертое — с остатками омлета. И пятое, и шестое…

В конце концов кухня приобрела такой вид, будто в доме жила чрезвычайно требовательная и привередливая кошка, которой хозяева не знают, как и угодить.

А тут и сорок седьмая квартира наладилась пироги печь. Тимофей Игнатьевич разжился кусочком теста и в указанное время стал его мять с приговором, испытывая при этом чувство выполненного долга: вот ведь хозяйка стала его сытно кормить, а он ей добром отплатит — прибавит дородности.

Результат обнаружился чуть ли не на следующий день.

— Вы, гляжу, с прибылью, — сказал Тимофею Игнатьевичу домовой дедушка Мартын Фомич.

— Это как это — с прибылью? — перепугался Тимофей Игнатьевич. — Быть того не может!

— А ты приглядись к хозяйке своей, приглядись! — посоветовал сосед.

— Еще не хватало — приглядываться…

— Ты же не срамное высматриваешь, а в добром деле убедиться желаешь.

— Да уж, доброе… мужа-то у нас и нет…

— Время такое — сперва детей заводят, потом женятся, — Мартын Фомич вздохнул. — Как бы наша молодежь этой заразы не нахваталась…

Тимофей Игнатьевич почувствовал, что под седеющей шерсткой весь прямо огнем взялся. Сам же он в эту заразу и впутался…

Но главной своей беды он еще не ведал.

Разговор с соседом был в среду, а в четверг хозяйка незадолго до полуночи, закончив приборку, встала посреди комнаты, трижды перекрестилась и трижды поклонилась углам. Тимофей Игнатьевич, рассчитывавший вместе с ней посмотреть телевизор, прямо окаменел.

Он знал, что означают эти действия.

Когда юного домового из подручных возводят в должность домового дедушки, ему много чего рассказывают о его новых правах и обязанностях. И в частности — что всякий четверг хозяйка (именно хозяйка-баба, а не мужик) может обратиться к нему с челобитной. И просьбу, в челобитной высказанную, выполнить обязательно. Хорошо хоть, из людей об этом знают очень и очень немногие.

Челобитная, даже если сказана шепотом, слышна очень далеко, во всяком случае, соседи-домовые ее прекрасно улавливают. И исполнение просьбы держат под особым присмотром. Потому что есть в них некоторое добрососедское злорадство… По пустякам-то с челобитной не обращаются!

Вот и интересно посмотреть, как сосед выпутается из затруднительного положения. Иные даже об заклад бьются — справится или не справится.

Хозяйка совершила три крестных знамения, три поклона, взяла со стола книжку и принялась читать по ней нараспев срывающимся голоском:

— Домовой-домовик, головам головик, бережень дома, домовой балки, пола и подпола, людей домашних, скота и домашних птиц, заступник обманутых девиц…

Тут она перевела дыхание.

— … помоги мне, подсоби мне, выкликни, выкрикни, замани мне в мужья венчаные раба Божия Николая, чтобы тянуло его в мой дом, на мою дорогу, к моему порогу, к моей двери! Мне, рабе Божьей Анастасии помоги, в сужены-ряжены раба Божия Николая дай! К моему порогу его сватов направляй! Аминь!

Тимофей Игнатьевич схватился за голову, а хозяйка взяла со стола нарочно приготовленные конфеты и стала их забрасывать во всякие труднодоступные места — под шкаф, за шкаф, за комод.

Челобитная оказалась сильненькая. Назвать домового дедушку давним титулом «бережень» — значило повязать его наипрочнейшей веревочкой. Выходит, теперь плетись неведомо куда, зазывай в женихи какого-то непонятного раба Николая? Вот не было печали!