– Ты похожа на маленькую королеву, – сказал Иеремия, когда они выходили из гостиницы.

Взяв Камиллу за детскую ручку в кожаной перчатке, он попытался описать ей Амелию.

– Это редкостная женщина... умная... достойная... красивая... – Он вспомнил об их легком флирте по дороге в Атланту и ощутил прилив тепла.

Иеремия знал, что эта прекрасная женщина ни за что не обидит Камиллу. Но стоило им переступить порог дома Амелии, как Камиллу будто подменили. Казалось, она возненавидела Амелию за хорошее воспитание, отличный вкус, элегантное платье и даже за ее благородные манеры. Камилла как будто старалась показать себя в самом неприглядном виде, и это повергло Иеремию в замешательство.

Амелия отличалась редкой привлекательностью и нежным очарованием, вызывающим у каждого мужчины желание обнять ее. Сам Иеремия успел забыть ее красоту, лучащуюся и сверкающую, как бриллиант чистейшей воды, изящные черты ее лица, ее походку, неброскую элегантность ее украшений, сшитые в Париже восхитительные туалеты. Ему не довелось видеть ее в более подходящей обстановке, они познакомились в поезде. Однако их дружба зародилась именно тогда, дружба, которую он никогда не предаст. Так думал Иеремия, глядя, как она величаво шествует по залам великолепного дома, оставленного ей Бернардом Гудхартом. Повсюду стояли ливрейные лакеи с роскошными канделябрами, каких Иеремия до этого никогда не видел, горело множество свеч. Их колеблющийся свет отражался в мозаичном мраморном полу, плиты которого были подобраны в форме цветов и тянулись по всему коридору В интерьере комнат безошибочно угадывалась рука француза. Лишь столовая и главная библиотека были отделаны в безукоризненном английском стиле. Дом напоминал великолепный музей, жемчужиной которого была эта необыкновенная женщина. Элегантность Амелии заставила Камиллу сгорать от ревности. Складывалось впечатление, что она не выносит хозяйку. Каждое ее слово, каждая улыбка, каждое движение вызывали у Камиллы ненависть.

– Камилла, как ты себя ведешь? – шепотом укорил ее Иеремия, когда после обеда Амелия ненадолго вышла из комнаты, чтобы выбрать новую бутылку шампанского. – Что с тобой сегодня? Тебе нехорошо?

– Она шлюха! – драматическим шепотом выпалила Камилла. – Она охотится за тобой, а ты настолько слеп, что ничего не видишь! – Казалось, ее южный акцент стал еще заметнее.

Это проявление собственнических чувств могло бы показаться Терстону трогательным, если бы она не вела себя с его знакомой чересчур грубо. В этот вечер Камилла была просто несносной, встречая в штыки каждое слово Амелии. Амелия относилась к ней с непоколебимым спокойствием зрелой леди, привыкшей иметь дело с непослушными детьми. Но Камилла уже вышла из детского возраста, и, когда они вернулись в гостиницу, Иеремия был просто вне себя.

– Как ты могла? Какой стыд! Ты меня просто опозорила! – Он бранил ее, словно напроказившую девчонку.

А когда Камилла выпрыгнула из экипажа и пулей бросилась в гостиницу, изо всех сил хлопнув дверью «люкса» и перебудив всех жильцов, ему захотелось взять ее за шиворот и хорошо встряхнуть.

– Какая муха тебя укусила, Камилла?

Она грубила всем уже несколько дней, но сегодня превзошла себя. Иеремия никогда не видел ее в таком состоянии. Впрочем, он вообще ее мало знал.

– Черт побери, я буду вести себя так, как мне нравится, Иеремия! – Она кричала на Терстона, и это поразило его.

– Ничего не выйдет. Тебе придется извиниться перед миссис Гудхарт. Ты сегодня же напишешь ей письмо, а я завтра передам его. Ты поняла?

– Я поняла, что ты сумасшедший, Иеремия Терстон! Ничего подобного я не сделаю. – Она испугалась, когда Иеремия схватил ее за руку и одним движением усадил в кресло.

– Кажется, ты не поняла меня, Камилла. Я жду, чтобы ты написала Амелии письмо с извинениями.

– Почему? Она твоя любовница?

– Что? – Иеремия посмотрел на Камиллу, как на сумасшедшую.

Амелия была слишком порядочной женщиной, чтобы стать чьей-нибудь любовницей. Когда-то он едва не сделал ей предложение. Он чуть было не рассказал об этом Камилле, однако решил, что это только подольет масла в огонь.

– Камилла, ты вела себя грубо. Теперь ты моя жена, а не избалованная девочка, которая делает все, что хочет. Ясно?

Камилла выпрямилась во весь рост и посмотрела на мужа.

– Я миссис Иеремия Терстон из Сан-Франциско, а мой муж – один из самых богатых людей в штате Калифорния... Да и во всей стране, черт побери! – Выражение ее лица повергло Иеремию в ужас. – Поэтому я могу делать все, что хочу. Тебе ясно?

Терстон, став свидетелем страшной метаморфозы, решил ее остановить:

– Если ты будешь так себя вести, Камилла, то добьешься только того, что тебя будут презирать и ненавидеть всюду, где бы ты ни появилась. И я бы посоветовал тебе держаться поскромнее, пока ты еще не приехала в Калифорнию. Я живу в самом обычном доме в долине Напа, выращиваю виноград, копаю руду. Вот и все. Да, ты моя жена. Но если ты думаешь, что это дает тебе право грубить нашим друзьям, нашим соседям или нашим рабочим, то жестоко ошибаешься.

Неожиданно Камилла схватила свои соболя и засмеялась. Она добилась всего, чего хотела. Она любила Иеремию, но любила и то, что у него было и что он собой олицетворял. Теперь то же самое олицетворяет и она. Никто больше не посмотрит на нее свысока, кем бы ни был ее отец. Если ее матери-аристократке не удалось добиться того, чтобы люди перестали вспоминать о низком происхождении отца, она сама преуспела в этом гораздо больше. Она вышла замуж за человека совершенно другого круга, самого богатого в Калифорнии. Нет уж, больше никто не посмеет смотреть на нее сверху вниз! Она заняла неслыханно высокое положение в обществе. У нее появились такие деньги, о которых в Атланте и мечтать не приходилось. Где бы они ни появлялись, вокруг начинали шептаться, и она знала, что означает этот шепот. Папа ей обо всем рассказал. Иеремия был одним из самых могущественных, самых важных людей в стране.

– Только не называй себя простым рудокопом, Иеремия Терстон! Мы оба знаем, что это вздор. Ты занимаешь гораздо более высокое положение, а значит, и я тоже.

С трудом верилось, что ей едва исполнилось восемнадцать лет. Сейчас она казалась гораздо старше.

– А что будет, если мы разоримся, если рудники иссякнут, если я все потеряю, Камилла? Что будет тогда? Кем ты будешь, если лишишься этих побрякушек? Просто никем.

– Ничего ты не потеряешь, не бойся.

– Камилла, в детстве, когда я жил в Нью-Йорке, нам часто было нечего есть, а потом мой папа нашёл золото в Калифорнии. Тогда об этом мечтали все. Да и сейчас мечтают. Повезло и ему, и мне. Только и всего. Удача. Счастливая судьба. И тяжелая работа. Но все это может уйти так же легко, как и пришло. Поэтому человек должен всегда оставаться самим собой, что бы ни случилось. Я женился на чудесной маленькой девочке из Атланты, и я люблю тебя... А ты вышла за меня замуж и внезапно преобразилась. Это нечестно по отношению к тебе самой.

– Почему? Со мной тоже все обходились не слишком честно. Даже собственная мать. – Неожиданно на глазах Камиллы блеснули слезы, она тоном непослушного ребенка сказала: – Мать всегда обращалась со мной так, словно считала меня частью отца... Но она все-таки вышла за него замуж, а он... Даже если он и был голодранцем, то сумел нажить состояние и обеспечить ее. Он сделал мать богатой после того, как застрелился ее отец. И все равно на нас с Хьюбертом всю жизнь смотрели свысока. Хьюберту на это наплевать, а мне нет, и я больше не желаю мириться с этим, Иеремия. А эта Амелия такая же, как и все остальные, – аристократка и воображала. Я знаю таких людей. Я насмотрелась на них на Юге. Они притворяются чертовски милыми и заставляют тебя поверить в это.

Ее слова ошеломили Иеремию. Камилла оскорбила Амелию совершенно незаслуженно, но он все-таки понял, в чем причина ее боли. Раньше ему такое и в голову не приходило, но теперь Терстон увидел, что она росла, окруженная презрением. Только теперь он осознал, что имел в виду Орвиль, когда говорил, что Камилле надо уехать. И для нее, и для Орвиля это очень много значило.