– Где ты его нашел?

Он смотрел на нее сверху вниз, и на этот раз в его взгляде не было ни капли нежности.

– Скажи лучше, откуда оно у тебя, Камилла? И почему я понятия об этом не имел? – Было ясно: он знал и назначение этого предмета, и то, что он принадлежит ей.

Камилла поняла, что отпираться нет смысла.

– Прости... Я... – Глаза моментально наполнились слезами, и она отвернулась от мужа.

Иеремия и рад был бы сердиться на нее, но у него не было сил. Он опустился на колени и заставил Камиллу повернуть лицо.

– Зачем ты это сделала, Камилла? Я думал, у нас что-то не так... что мы не можем...

Камилла покачала головой. Новый поток слез хлынул у нее из глаз, и она закрыла лицо руками...

– Я еще не хочу ребенка... Не хочу толстеть... Люси-Энн говорит, что это так больно...

Иеремия вспомнил о Мэри-Эллен и сделал над собой усилие, чтобы не думать о ней.

– Я не могу... Не могу.

Она все еще была ребенком, теперь он в этом убедился, но в то же время и женщиной, его женой, а он сам не становился моложе. Он не мог ждать пять или десять лет и спокойно сказал ей об этом, слегка побранив за то, что она предохранялась тайком от него.

– Я ничего не могла поделать, Иеремия... Я боялась... Я знала, ты будешь сердиться...

– Я и рассердился. Кроме того, мне очень больно. Я всегда хотел, чтобы ты была откровенна со мной.

– Я постараюсь... – Однако Камилла не стала уверять, что отныне будет говорить только правду.

– А теперь скажи, у тебя остались еще такие штуки?

Она было покачала головой, но потом молча кивнула. На лице ее была написана горькая обида.

– Где?

Камилла провела мужа в ванную и показала ему тщательно запечатанную коробочку. Иеремия достал еще два кольца.

– Что ты собираешься с ними сделать, Иеремия? – Камилла была в панике, но Терстон оставался неумолим.

Он смял все три кольца в своих сильных пальцах, сделав их негодными, сломал их и наконец выбросил в мусорную корзину. Увидев это, Камилла зарыдала.

– Что ты наделал?! Как ты мог?.. – Она замотала головой, замолотила кулаками по груди Иеремии.

Он стиснул ее в объятиях, отнес на постель и вышел прогуляться в сад, оставив Камиллу наедине с ее мыслями. Он до сих пор чувствовал, что его предали.

Вечером, когда Терстон вошел в спальню, оба не проронили ни слова. Иеремия все еще не мог успокоиться после случая с коварным кольцом, а Камилла молча смотрела, как он гасит свет, и целомудренно лежала на своей половине постели, непохожая сама на себя. Обычно она первой начинала любовную игру. Кольцо позволяло ей без опаски наслаждаться в постели, а теперь она была охвачена смертельным страхом и пыталась отодвинуться от Иеремии как можно дальше. Но сегодня он сам нашел ее и заключил в объятия, в то время как она, охваченная дрожью, делала отчаянные попытки оттолкнуть его от себя.

– Нет... Нет... Иеремия, не надо...

Но он был беспощаден, отчасти от гнева, вызванного ее поступком, а отчасти потому, что имел на нее все права. Он силой раздвинул Камилле ноги и овладел ею. Сегодня она уже не стонала от наслаждения, а тихо плакала. Потом, когда она перестала плакать, Иеремия взял ее еще раз. И еще раз наутро.

В сентябре, как и обещал Иеремия, они с супругой возвратились в город, и Камилла сразу включилась в свою обычную веселую жизнь. Но прошла неделя, и как-то утром, зайдя поздороваться с женой, Иеремия застал ее совершенно измученной. Рука с расческой бессильно повисла, лицо позеленело.

– Что с тобой?

– Ничего... – Но было ясно, что ей плохо.

Через неделю-другую и Камилла, и Иеремия догадались о причине ее недомогания. Наконец она без всякого восторга сказала мужу, что ждет ребенка. Терстону тоже так казалось, и эта новость заставила его задрожать от радости. Он ждал этого известия затаив дыхание. Днем он пришел домой с красивой кожаной шкатулкой. Но даже очередной подарок не вызвал радостного блеска в глазах Камиллы. Она чувствовала себя ужасно. Два месяца она почти не выезжала и не принимала никого у себя. Сезон, на который рассчитывала Камилла, был безнадежно испорчен.

В октябре приехала Амелия, собравшаяся навестить дочь. Услышав от Иеремии новость, она обрадовалась за них с Камиллой, но намекнула, что ее дочь весной должна родить третьего. Позже Камилла сказала мужу, что одна мысль об этом вызывает у нее отвращение. Трое детей за три года – брр... В планы Камиллы такое не входило. Она втайне горевала о волшебных кольцах, которые сломал Иеремия. Если бы эта старая ведьма из Напы не наябедничала ему, Камилла не очутилась бы в таком ужасном положении.

– Ты действительно так считаешь? – грустно спросил Иеремия.

Сам он от души радовался будущему ребенку, его огорчала реакция жены. И все же он надеялся, что стоит Камилле увидеть малыша, как ее отношение к нему изменится. Ясно, что в таком состоянии она испытывает к ребенку двоякое чувство.

Беременность протекала тяжело. Камиллу рвало, она постоянно недомогала и несколько раз падала в обморок. Из-за этого Иеремия наотрез отказался посещать с ней оперу, несмотря на горячие протесты Камиллы. Внезапно ей оказались тесны все платья, но Камилла ни за что не соглашалась подгонять их по фигуре. Она завидовала женщинам, которые говорили, что по ним ничего не было заметно до седьмого или восьмого месяца. Увы, миниатюрное сложение не позволяло ей ничего скрывать. Накануне Рождества, когда муж устроил маленький праздник по поводу ее дня рождения, всем стало ясно, что Камилла беременна. Иеремия подарил ей соболиную мантию, прикрывавшую живот, и красивые часики с ободком из бриллиантов.

– Малышка, когда все будет позади, мы поедем в Нью-Йорк и накупим тебе новых нарядов. А потом мы съездим к твоим родителям в Атланту.

Камилла с нетерпением ждала этого дня. Беременность – это хуже всего на свете... Она терпеть не могла полноту, ненавидела чувствовать себя больной и испытывала отвращение ко всему, что имело отношение к беременности. Больше всего доставалось Иеремии как первопричине всех ее бед. Поэтому в феврале, когда Терстон заявил, что собирается увезти ее в Напу, где ей предстоит провести срок, оставшийся до родов, она разозлилась еще больше.

– Но ведь сейчас не май! – протестующе воскликнула она со слезами на глазах. – И я хочу рожать в Сан-Франциско!

Иеремия медленно покачал головой. У него были совершенно другие планы. Ему хотелось, чтобы она жила в спокойной сельской обстановке, где ей не придется бежать с ленча на чай, с чая на бал, а потом жаловаться на усталость и недомогание и падать в обморок в толпе людей. Иеремия хотел увезти из города туда, где ее никто не будет беспокоить. Он убеждал Камиллу, что ее родители не стали бы с ним спорить, что сейчас ей необходимо отдыхать, дышать свежим воздухом и не переутомляться. Однако она была уверена, что муж поступает так назло ей, и не раз закатывала бурные истерики, хлопала дверью гостиной, кричала ему в лицо:

– Я тебя ненавижу!

С первых дней беременности Камилла сделалась раздражительной и сварливой, и Иеремия часто задумывался, что их отношения сложились бы по-другому, если бы он разрешил ей продолжать пользоваться кольцами. Но он слишком хотел ребенка и был уже не так молод, чтобы позволить себе ждать еще несколько лет. Терстон не сомневался в том, что поступил правильно, однако жена не испытывала к нему благодарности, когда он привез ее в Сент-Элену в сезон дождей. Холмы начинали зеленеть, на их округлых вершинах пробивалась первая редкая трава, но долгие дождливые вечера действовали на Камиллу угнетающе. Ей было не с кем поговорить, кроме Ханны, которую она по-прежнему терпеть не могла.

Стараясь хоть как-нибудь развлечь жену, Иеремия возвращался домой пораньше, рассказывал ей о делах на прииске, приносил забавные безделушки. Но Камилла все равно казалась несчастной и скучной. Даже слова врача из Напы, заявившего, что она совершенно здорова, ее не слишком обрадовали. Иеремия выбрал этого доктора, чтобы наблюдать за женой, поскольку о нем все очень хорошо отзывались. Камилла же твердила, что он обращается с ней грубо и от него постоянно пахнет вином. К восьмому месяцу беременности она то и дело плакала и заявляла, что хочет домой, в Атланту.