Эта мысль терзала его несколько дней и становилась особенно жгучей, когда он думал о том, что могла рассказать Сабрина Джону Харту. В понедельник вечером, предварительно напившись в том же самом баре, Дэн решил вернуться домой через рудник Терстона. Было уже девять часов вечера, когда он проезжал через те места и вдруг увидел лошадь Сабрины. Мысль о том, что она еще в конторе, заставила его остановиться. Он слез, привязал свою лошадь и медленно поднялся по ступенькам крыльца.

Заглянув в окно, Дэн увидел, что она сидит за столом и что-то пишет. Сабрина привыкла задерживаться до полуночи, так что девять вечера для нее было совсем не поздно. Увидев девушку, Дэн довольно ухмыльнулся. Сейчас он закончит то, что начал в прошлом году, когда эта сука посмела его уволить. Но как только он сделал несколько шагов и под его ногами скрипнула половица, Сабрина, даже не поднимая головы, стремительно выдвинула ящик стола и достала револьвер. Первый выстрел пришелся в окно, и пуля просвистела рядом с рукой Дэна. Он застыл на месте, в изумлении глядя на хладнокровную девушку, которая спокойно и громко, чтобы он мог слышать, произнесла такую фразу:

– Стоит тебе переступить порог, Дэн, и можешь считать себя покойником.

Черт подери, она совсем не удивилась и не испугалась. Более того, она ждала и была готова к его приходу. Когда Сабрина встала с места и подошла к окну, целясь в голову Дэна, он, не говоря ни слова, повернулся и исчез в темноте. Тогда она позвонила, чтобы вызвать ночных сторожей. Они были наняты, чтобы охранять рудники, поскольку сама она ничего не боялась. Когда они явились на звонок, она приказала им обыскать окрестности и убедилась в том, что нигде нет посторонних.

На следующий день она послала письмо Джону Харту, предлагая ему лучше следить за своими людьми. Если еще хоть раз кто-нибудь из них появится на ее территории, она решит, что он послан самим Хартом, чтобы принудить ее продать рудники, а потому убьет посланца на месте. И еще она сообщала Харту, что на этот раз пощадила Ричфилда, но в следующий раз пощады не будет.

Харта разозлила дерзость управляющего. Он сказал ему об этом, как только получил письмо от Сабрины. Ричфилд выслушал выговор, стиснув зубы, и ушел, не проронив ни слова. После его ухода Джон неожиданно рассмеялся. А ведь она похожа на Весеннюю Луну, только одна умеет обращаться с ножом, а другая – с револьвером. И все-таки жаль, что из-за постоянного мужского окружения ей пришлось приобрести подобные навыки. В этом году Джон Харт уже больше ничего не предлагал Сабрине.

– Итак, девочка, тебе двадцать один год. Что ты собираешься делать дальше? – В руках у Ханны был только что испеченный пирог.

Она чуть не плакала, глядя на Сабрину. Та повзрослела, стала красивой девушкой, но сердце ее, казалось, окаменело. Она управляла рудниками, на которых работало около шестисот человек, заняла место своего отца, но... ради чего все это? Она и раньше была достаточно богата. Теперь она вела уединенную жизнь, работала каждый день до полуночи, отдавала распоряжения и, не колеблясь ни минуты, увольняла неугодных.,. Ну и что? Куда исчезли ее природная мягкость, ее женственность? Ханна чувствовала, что такая жизнь действует разрушающе на характер Сабрины. Амелия тоже это заметила, когда приезжала в прошлом году, но пришла к выводу, что переубедить Сабрину им не удастся. Она велела Ханне не трогать девушку, дать ей время.

– В один прекрасный день ей все это надоест, – с улыбкой сказала эта мудрая женщина. – Скорее всего она влюбится.

Но в кого? В свою лошадь? Она была слишком увлечена работой и если не убивалась на рудниках, то воевала с кем-нибудь в кооперативе виноградарей.

– Не понимаю, откуда в тебе все это? – Ханна в отчаянии смотрела на Сабрину. – Ты любишь эти проклятые рудники даже сильнее, чем твой отец. Его, во всяком случае, гораздо больше интересовала ты сама.

– Именно поэтому мой долг – продолжить его дело, – как всегда, с непоколебимой решимостью отвечала Сабрина.

Ханна покачала головой и положила Сабрине на тарелку кусок политого шоколадом праздничного пирога. Такой пирог она пекла на ее день рождения двадцать один год подряд. Сабрина улыбнулась своему старому другу:

– Ты ужасно добра ко мне.

– Хотела бы я, чтобы ты сама относилась к себе добрее для разнообразия. Ты работаешь даже больше отца. Он по крайней мере не забывал возвращаться домой, к тебе. Почему бы тебе не продать эти чертовы рудники и не выйти замуж?

Сабрина только рассмеялась в ответ. За кого ей выходить замуж? За человека с рудников? За нового управляющего, которого она наняла, когда старый умер? За своего банкира из города? Никто из них не интересовал ее, к тому же у нее было слишком много других забот.

– Возможно, я больше похожа на отца, чем тебе кажется. – Она улыбнулась, вспомнив, как то же самое говорила и Амелии. – В конце концов, он не женился до сорока четырех лет.

– Ты не можешь ждать так долго, – проворчала Ханна.

– Почему?

– Разве ты не хочешь иметь детей?

Сабрина пожала плечами. Дети... какие еще дети?.. Сейчас она могла думать только о тех семистах фунтах ртути, которые нужно было отправить на восток через две недели... о двухстах пятидесяти, которые пойдут на юг... о горах бумажной работы, которая ей предстояла... о людях, которых надо было уволить или привести в чувство... о паводках, которые могли случиться... о пожарах, от которых надо было как-то защищаться. Дети? Они никак не вписывались в схему и, возможно, никогда не впишутся. Но она не видит в этом ничего ужасного. Она не представляет себя с ребенком на руках. У нее слишком много других дел. Покончив с праздничным пирогом, она поднялась к себе в комнату укладывать вещи. Ханна уже знала, что она уезжает на несколько дней в Сан-Франциско.

– Как? Одна?

Вечно она говорит одно и то же.

– А кого прикажешь взять с собой? – Сабрина улыбнулась. – Полдюжины парней с рудников для сопровождения?

– Не говори глупостей, девочка...

– Ну, хорошо... – Сабрина повторила то, что говорила до этого тысячу раз: – Я возьму с собой тебя.

– Ты отлично знаешь, что на этом проклятом пароходе меня укачивает!

– Раз так, я просто вынуждена ехать одна, верно?

Сабрину вполне устраивала такая перспектива. Поездки в Сан-Франциско предоставляли достаточно времени для раздумий, а кроме того, у нее появлялась редкая возможность побывать в доме Терстонов. Ей все еще было тяжело заходить в комнату, где умер ее отец, но сам по себе дом был прекрасен, и жаль было оставлять его в полном запустении. Она не держала там прислуги. Ей нравилось жить одной в доме и самой о себе заботиться в те редкие дни, когда она бывала в городе.

– Знаешь, Ханна, сейчас кто угодно может считать меня чокнутой, но пройдет несколько лет, и все понемногу привыкнут. Обо мне будут говорить, как о сумасшедшей старухе, которая много лет заправляет рудниками. И никому не покажется странным, что я путешествую одна, одна сажусь на пароход, одна, без прислуги, живу в городе. Я смогу делать все, что угодно! – Сабрина засмеялась и на какое-то мгновение вновь стала той маленькой девочкой, которую знала Ханна. – Скорей бы пришло это время!

– Скоро придет. – Ханна грустно смотрела на Сабрину.

Не таким она представляла себе ее будущее.

– Ты сама не заметишь, как состаришься и понапрасну растратишь свои золотые годы.

Однако Сабрина не считала, что тратит время понапрасну. Чаще всего она чувствовала себя победительницей и была довольна достигнутым. Вот другие действительно редко одобряли ее действия. Ее считали сумасбродкой, которая слишком много себе позволяет, но она уже привыкла к этому. Подбородок ее был вздернут чуть выше, чем раньше, речь стала язвительной. Она теперь не лезла за словом в карман и при случае могла показать, что неплохо владеет своим серебряным револьвером. В глубине души она была совершенно уверена, что поступает правильно: ей нравилось то, что она делает, и к тому же она полагала, что отец одобрил бы ее поведение. Возможно, он хотел для нее не этого, но он наверняка бы отнесся с уважением к тому, чего ей удалось достичь за эти долгие-долгие три года. Сабрине было приятно думать о том, что она далеко пошла. Правда, это стоило ей немалого труда, и сейчас она вновь подумала о том же, спускаясь по лестнице с чемоданом и плащом, перекинутым через руку.