Выбирать особенно не приходилось, в городе имелась всего одна харчевня, и та уже была до краев заполнена народом. Все-таки благодаря дипломатическому искусству Кайтона и изворотливости хозяина, путники вскоре получили теплый угол недалеко от очага, свободный стол и сковороду с жареной треской. Отогревшись у огня, Эринна решила возобновить интересный, прерванный днем разговор:

— Расскажи мне про тех семерых сестер, — попросила она Бьорна. — Здесь-то ты можешь не бояться, что нас подслушает кто-то из подземного народца!

Да уж, гам в харчевне стоял такой, что приходилось кричать собеседнику в ухо.

— Хм, ну ладно. — Бьорн откашлялся, пригладил ладонью пышные усы. — Семь дочерей было у Агды-Громовержца, и отдал он им для нарядов зеленые земли от островов Хариниеми до самой Квенны. Но женщины перессорились между собой, искромсали край земли и смяли ее всю, с тех пор наши края пестрят холмами и узкими фьордами. Тогда разгневался Агда на непокорных дочерей, хлестнул их огненной плетью и превратил их в горы, чтобы они защищали несчастные земли от ледяных ветров с Белого моря. Так и стоят теперь Семь Сестер, семь горных вершин — Тэмму, Хилья, Дуэнте и Даннэ, двое близнецов, Брунни, Гангара и Гальхё — самая старшая и самая злобная из них.

Одно полено в очаге вдруг треснуло и раскололось, взметнулся алый язык пламени, закружились белые хлопья сажи. Отхлебнув еще пива, Бьорн продолжил:

— В их пещерах таится полно всякой нечисти, но люди спокойно живут на их склонах, только к Гальхё никто не смеет приближаться, даже самый отчаянный сьерг без благословения шамана не ступит на ее склон! В чреве этой горы находится путь в нижний мир, на ее камнях растет мертвый лес, белый, как старая кость. Там не водится никакого зверья, только слышен свист черного ветра, да изредка доносится голодный плач утбурда[6]. Но нам с вами не о чем беспокоиться, — поспешно добавил Бьорн, оглядев притихших альтийцев, — наш путь лежит в стороне, старая ведьма не дотянется до нас своими когтями!

— Это радует, — пробормотал Аларик, который довольно насмотрелся на злобных призраков в Лабрисе и совсем не хотел свести знакомство с местными фольклорными элементами, нет уж, хватит с него, спасибо большое!

Их маленькое общество, пришибленное Бьорновыми страшными сказками, постепенно снова оживилось. Северяне шумно спорили о чем-то и дошли уже до пари, причем Дик с Диконом участвовали в этом бардаке наравне со всеми. Эринна что-то шептала на ухо Кайтону, и Аларик, заметив это, поспешно отошел к стойке, чтобы не смущать друзей своим острым кьяринским слухом. Трактирщик, ни о чем не спрашивая, наполнил его кружку; кто-то толкнул его в бок, кто-то похлопал по плечу. Отовсюду доносились обрывки разговоров, звон сдвинутых кружек, иногда — залп дикого хохота. Степень всеобщего дружелюбия достигла той внутренней отметки, когда все люди чувствовали себя заодно. Аларик погрустнел, пиво вдруг показалось ему горьким. Иногда он ощущал свое присутствие, как ледяной сквозняк в теплой комнате, наполненной беспечным смехом и звучанием дружеских голосов.

Он поставил пустую кружку на стойку и вышел в холодную темно-синюю ночь. Вслед ему устремился обеспокоенный взгляд Эринны, но он этого уже не увидел. Когда Аларик шагнул за порог, какая-то тень метнулась от окна харчевни и моментально растворилась в скользком лабиринте узких улочек. Этого он тоже не заметил.

Не в силах больше выносить назойливость коменданта, Вал теперь отказывался от прогулок. Все время, пока Винсэ отсутствовал, волшебник лежал неподвижно в их камере и смотрел прямо перед собой.

Это место его убивало. Медленно, неотвратимо. Давил серый потолок, душили стены, пахнувшие плесенью, старостью, забвением. В голове, казалось, бродил ядовитый туман, и осколком застряла одна мысль: не все ли равно, сейчас или лет через десять?

Серая муть, затянувшая комнату, задрожала и слегка рассеялась, когда хлопнула дверь, и рядом с Валом возник мастер Винсэ, веселый, румяный и преисполненный энергии.

— Так! — художник бесцеремонно присел на кровать, потирая руки. — Дело сделано! Наш друг комендант согласился отправить гонца, чтобы передать картину в руки леди Олвен. Вернее, его человек отвезет картину в Брюнне, а там один торговец шкурами по морю отвезет ее в Айстад. Все улажено!

Он тихо рассмеялся, очень довольный собой:

— Как я его уговаривал! Пришлось проявить чудеса изворотливости, чтобы заставить его согласиться и не показать своего интереса в этом деле!

— Картина действительно прекрасна, — угрюмо отозвался Вал. — Леди Олвен будет рада ее получить.

— Радоваться должны мы, — ответил Винсэ шепотом. — Ручаюсь, как только королева увидит портрет, она сразу же вышлет отряд нам на помощь! Я спрятал в картине одну подсказку, Олвен, с ее острым умом, будет несложно ее разгадать…

Вал только пожал плечами, не желая спорить. Он не очень-то разделял оптимизм своего товарища. Прежде всего, доплывет ли картина до столицы? Даже если Олвен разгадает какой-то там шифр, захочет ли она их выручать? Согласится ли Ольгерд? Все это было слишком зыбко, ненадежно.

Тем временем Винсэ подскочил к столу, плеснул себе вина в бокал. Потом, порывшись по карманам, извлек откуда-то маленький бумажный пакетик с темным порошком, от которого по камере поплыл резкий приторный запах.

— Ну, за успех нашего дела! — воскликнул он, приготовившись высыпать порошок в бокал. Вал еле успел перехватить его руку. Всю его апатию сразу как рукой сняло:

— Вы что, с ума сошли?! От такой дозы вы свалитесь в горячке на неделю!

Он знал, что некоторые творческие люди пользовались порошком скарраты, чтобы придать импульс вдохновению или расширить границы сознания, хотя ни один лекарь не одобрил бы этого медленного самоубийства. Человек, пристрастившийся к скаррате, потом уже не мог от нее отказаться. Но ее употребляли по крупинке, а содержимого пакетика хватило бы, чтобы свалить с ног быка!

Винсэ только пожал плечами:

— Разумеется, это мне и нужно! Как говорится, на королеву надейся, а сам не плошай! Нам тоже придется постараться ради свободы. Как только меня начнет бить озноб — стучите в дверь, требуйте растопить камин. К ночи я стану мокрым, как мышь, — пусть чаще меняют простыни, и не вздумайте сразу их возвращать, они пригодятся нам, чтобы свить веревки! Куда бы их еще спрятать…

— Можно в тюфяк, — предложил Вал, понемногу проникаясь этой безумной идеей. — Судя по всему, он набит свалявшейся соломой. На веревках спать и то будет мягче. А солому мы сожжем в камине. Только, позвольте, роль больного сыграю я! Должна же быть от меня хоть какая-то польза!

— О, не беспокойтесь, вас ждет масса работы! — тихо засмеялся Винсэ и извлек из-под полы теплого кафтана, которым снабдил его комендант, внушительные клещи. Волшебник с изумлением воззрился на них.

— Что это?! Где вы это взяли?

— Позаимствовал у одного парня, который столярничал во дворе. Не волнуйтесь, он ничего не заметил.

Подойдя к двери, Винсэ долго прислушивался, затем принялся внимательно изучать дверные петли. Вернее, гвозди, на которых они держались.

— Полагаю, мы сможем вытащить некоторые из них.

— Дайте я, — шепнул подошедший Вал одними губами. — Но они же заметят!

— Я приготовлю оскоблину из ржавого железа с воском, мы заменим ей гвоздяные головки. Некоторые гвозди, подрезанные, оставим в петлях, чтобы дверь не упала раньше времени. Представляете, какой сюрприз ждет коменданта? — Винсэ снова беззвучно засмеялся.

— Ничего! Они думают, что мы будем смирно ждать своей участи, как овцы на бойне, но не пройдет и месяца, как мы выберемся отсюда, клянусь моим искусством! Держите клещи, мой друг, и молите всех богов, в которых вы верите, чтобы они помогли нам в этом опасном предприятии!

Спустя неделю в гавани Айстада причалила барка, груженая волчьими и лосиными шкурами. Помимо прочего груза, торговец вез длинный сверток, с которым обращался очень бережно. Встретившись в условленном месте с одним старым приятелем, корабельщик передал ему сверток (слегка отдающий шкурным запахом) и, сбыв наконец сомнительный груз, с облегчением устремился в знакомый трактирчик, чтобы смыть с языка вкус морской соли. За последнюю неделю в море он, кажется, просолился насквозь.