В первый раз за все выступление Морса слушатели нехотя заулыбались, признавая тем самым  право первенства за постоянно ворчащей маленькой леди из Калифорнии.

Заполучив ключ, пока муж занимался формальностями у портье, она должна была подняться к себе и положить сумочку с Языком и всем-всем: деньгами, жемчугом и тому подобным — на скамейку для багажа у двери. Дверь нужно было нарочно оставить приоткрытой. Эдди же тем временем должен был разыграть восторженное желание совершить коротенькую прогулку по центру Оксфорда, пока еще не стемнело, и предложение составить ему компанию приняла миссис Браун, женщина, с которой он установил дружеские отношения за время этой поездки  по Англии и которая, очевидно, была польщена приглашением. Ему теперь оставалось только сделать так, чтобы все знали, что он обещал не беспокоить Лауру и дать ей спокойно отдохнуть, а также, извинившись, сказать, что он на минутку отлучится в туалет, и быстро подняться в свою комнату, возможно, лифтом для постояльцев, чтобы просунуть руку в дверь, схватить сумочку, вытащить из нее драгоценность, а потом выбросить сумочку и...

Морс на секунду замолчал.

— Не такая уж убедительная гипотеза, думаете вы? Готов с вами согласиться. В такое время все хотят воспользоваться лифтом, и там обязательно выстраивается очередь. И главной лестницей воспользоваться также трудно, потому что она совсем рядом со стойкой портье. И куда же он выбрасывает сумку? Ее ведь так и не нашли. Как бы быстро он ни двигался, только на одно похищение сумочки потребовалось бы времени больше, чем он располагал, так как Эдди Стрэттона и Ширли Браун видели выходящими из «Рэндольфа» почти сразу же после ухода Лауры, если только, конечно, верить показаниям по крайней мере двоих из вас, показаниям мистера Брауна и миссис Роско. Итак! Я выдвигаю следующую версию, по которой, вероятнее всего, дело обстояло гораздо сложнее. Позвольте познакомить вас со своими мыслями на этот счет. План, каков бы он там ни был, наверное, обсуждался задолго до прибытия группы в Оксфорд, но какие-то изменения, поправки должны были появиться в последнюю минуту, это почти неизбежно. Возможно, вы заметили, как трудно в поезде или автобусе определить, громко или тихо вы говорите? Да? Слишком громко? А где сидели Стрэттоны?

Морс сделал эффектный (в его представлении) жест в сторону двух пустых кресел за спиной миссис Роско.

— Если они обсуждали свои планы в автобусе, кто скорее всего мог их слышать? Мне говорили, например, миссис Роско, что у вас поразительно острый слух дли женщины в вашем...

На этот раз маленькая леди вскочила с места.

— Такой намек, инспектор, совершенно беспочвен, и я хочу довести до вашего сведения, что один из моих друзей дома — один из самых знаменитых адвокатов, ведущих дела о клевете...

Но Морс снова, все с той же терпеливой улыбкой, успокоил ее:

— Вы не были единственной, кто мог слышать их, миссис Роско. По соседству со Стрэттонами, через проход, сидели мистер и миссис Браун... а перед ними, на месте руководителя...

Глаза всех, и Морса тоже, как притянутые магнитом, повернулись к Ашендену, сидевшему в первом ряду с самым неприступным видом и выслушавшему эти слова даже не моргнув глазом.

— Понимаете, — продолжил Морс, — Стрэттон не ходил в свою комнату в «Рэндольфе», то есть в тот момент. Но кто-то это сделал, кто-то из присутствующих здесь, кто-то, подслушавший и узнавший достаточно много из их плана, кто-то, увидевший или  увидевшая в этом на редкость удачную ситуацию для себя и воспользовавшийся ею. Как? Вызвавшись выкрасть Волверкотский Язык, с тем чтобы Стрэттоны могли немедленно востребовать — востребовать, оставшись полностью вне подозрений, — вожделенное вознаграждение в виде страховых!

Позвольте изложить вам все это  самым элементарным образом. Тот, кто подслушал обсуждение замышляемой аферы, выполнил за Стрэттона то, что должен был сделать он: выкрал драгоценность, незаметно скрылся с ней, и потом на холодке избавился от ненужных жемчуга и мелочи. И это, леди и джентльмены, не придуманная мной дикая гипотеза, это правда. Стрэттону сделали предложение, от которого он вряд ли мог отказаться. В то время он, впрочем, не имел представления, какой услуги от него за это потребуют. Но очень скоро узнал. Точнее, на следующий же день, и добросовестно  выполнил свою часть соглашения, проявив при этом удивительную верность данному слову. Кстати, — Морс подчеркнуто посмотрел на часы, — очень скоро он вылетает из аэропорта Кеннеди, рейсом до Хитроу. Он уже сделал признание, очень существенное и подробное, относительно своей роли в необычных обстоятельствах, связанных с Волверкотским Языком и доктором Кемпом. Но — прошу мне поверить! — это не он выкрал первый... или убил второго. И я с нетерпением жду новой встречи с мистером Стрэттоном, потому что он пока что наотрез отказывается назвать мне, кто же убийца...

Четверо аквалангистов сидели теперь перед пылающим камином в баре гостинцы «Форель». Хозяйка, пышная дама за сорок, подала каждому по огромной тарелке мяса с перцем и по кружке пива, чтобы не горело в горле. Никто из четверых раньше не встречался с Морсом и не представлял, как бы тот отнесся к их питью и тем более, с каким бы неодобрением он посмотрел на пиво. Но они знали, что работают для него, и каждый надеялся, что если драгоценность найдется, то найдет ее именно он. Услышать, что он благодарит их, ценит сделанное, — вот что было для них пределом мечтаний.

Но так ничего и не найдено. Ничего, только детский трехколесный велосипед, полусгнившая мишень для детской игры в дротики и что-то, похожее на арматуру от пылесоса.

Когда в прошлом Стрэттону доводилось летать на самолете, у него замирало сердце, стоило ему только услышать «динг-донг» внутренней связи. Он даже думал иногда, что использование в самолете радио для объявлений следовало бы запретить положением международного права, за исключением возникновения крайней опасности. Эдди еще не встречал человека, которому было бы интересно узнать фамилию пилота и чем он занимается. Почему бы им не заниматься своим прямым делом — вести самолет, а не разглагольствовать перед пассажирами о том, какой великолепный вид открывается с высоты на Атлантический океан? Никаких объявлений, никаких новостей — вот чего желают пассажиры. Но вот теперь, за десять минут до взлета, Страттон испытывал странное чувство, у него начисто отсутствовала прежняя тревога по поводу возможной воздушной трагедии. Не будет ли подобный конец желанным освобождением? Нет, ни в коем случае. Он еще раз поговорит с Морсом, да, да, поговорит. Но Морсу так и не узнать — по крайней мере от него — имени человека, убившего Кемпа.

Сержант Льюис был страшно доволен коротким упоминанием о нем, сделанным Морсом в выступлении перед туристами, во всяком случае, он пересматривал (в сторону повышения) свои оценки риторического искусства шефа. Хорошо, он (Льюис) знал теперь всю картину, но интересно послушать детали в пересказе для несведущей аудитории. Он никогда не ходил в лучших учениках в школе, но часто думал, что никогда не был бы настолько хуже первых учеников, если бы учителя охотно повторяли объяснение, а еще лучше, повторяли и в третий раз. Стоило Льюису прочно схватить суть предложения, идеи, гипотезы, теории, и он без труда видел ее значение, вытекающие из нее выводы, — и не хуже всякого другого, даже Морса. Для него проблему составляли первые стадии изучения вопроса, в то время как Морс — тот доходит до нескольких ответов по разным пунктам еще до того, как дочитает до конца список вопросов. Вот что больше всего в этом человеке вызывало у Льюиса восхищение — способность сразу вырываться вперед, опережая всех с самого старта, хотя порой он и оказывается совсем не на той дорожке. Но не это главное. Главное, Морс, по всему видно, верит, что Льюис не только бежит вместе с ним и держится рядом, но что Льюис временами замечает кое-что, лежащее впереди, чего не уловил сам Морс, пока они полным ходом неслись к победному финишу. Смешно, конечно, но Льюис заметил, что начинает верить, будто такое ложное впечатление может продержаться долго.