— Ой! — ахнула Лорана при виде его осунувшегося лица.

— Прости, я не хотел… — начал извиняться Стурм, приписав ее испуг своему неожиданному появлению. Но потом заметил, что девушку била крупная дрожь: она с трудом удерживала в руке зажженную свечу. — Что случилось? — встревоженно спросил рыцарь, жестом приглашая эльфийку внутрь палатки — не мерзнуть же.

— Я… наверное, это выглядит глупо, — покраснела Лорана. — Просто мне приснился до того страшный сон, что я проснулась и не могу больше спать…

Она забралась к нему в палатку, и по стенам заметались, запрыгали тени. Стурм взял у нее свечу, чтобы она ее, чего доброго, не уронила.

— Прости, если я тебя разбудила, — продолжала Лорана. — Мне померещился твой голос, а сон… все было как наяву… и ты там был… я тебя видела…

— Как выглядит Сильванести? — неожиданно спросил Стурм. Лорана смотрела на него во все глаза:

— Но ведь как раз там я и видела всех нас во сне! Откуда… почему ты спросил? Или… или тебе тоже снилась Сильванести?

Стурм завернулся в плащ и кивнул.

— Я… — начал он. Новый звук, раздавшийся извне, отвлек его. На сей раз рыцарь попросту отдернул входную занавеску и устало сказал: — Входи, Флинт.

Тяжело ступая, гном вошел внутрь и залился краской от смущения, обнаружив в палатке Лорану. Он переминался и пыхтел, пока девушка не улыбнулась ему:

— Мы все уже знаем Флинт. Тебе что-то приснилось. Сильванести, наверное?

Флинт прокашлялся и утер ладонью лицо.

— И, похоже, не мне одному, — сказал он, пристально вглядываясь в их лица из-под седых кустистых бровей. — Полагаю также, вы хотите, чтобы я рассказал вам свой сон?

— Нет! — побледнев, торопливо отказался Стурм. — Я совсем не хочу об этом говорить… ни сейчас, ни потом!

— И я, — тихо добавила Лорана.

Флинт нерешительно погладил ее плечо.

— Вот и хорошо, — пробурчал он. — Мне тоже не больно-то хочется. Я только хотел удостовериться, что это в самом деле был сон. Все было до того реально, что я уж боялся, как бы вы оба не…

Гном замолчал: снаружи что-то зашуршало, и между входными занавесками просунулась возбужденная физиономия Тассельхофа:

— Вы тут что, никак, сны обсуждаете? Мне-то, знаете ли, сны не снятся, то есть снятся, наверное, просто я их не помню. Уж такие мы, кендеры. Нет, наверное, нам вообще-то снятся сны, ведь даже зверям… — Тас перехватил взгляд Флинта и торопливо вернулся к первоначальной теме: — Так вот, нынче мне приснилось такое!.. Деревья, плачущие кровавыми слезами! Какие-то жуткие мертвые эльфы, которые разгуливали по лесу и убивали кого ни попадя! Рейстлин в черных одеждах! Представляете, а? И вы там были — ты, Стурм, и ты, Лорана, и ты Флинт. И все померли! Ну, то есть почти все — Рейстлин, например, остался. А еще там был зеленый дракон… — Тассельхоф растерянно замолчал, не понимая, что такое происходило с его друзьями. Почему они были смертельно бледны и смотрели на него неестественно расширенными глазами? — Д-дракон, — повторил он, запинаясь. — Зеленый. И Рейстлин в черных… или я уже говорил? Правда, они ему были очень к лицу… а то в красных он выглядит каким-то желтушным… Ладно, пойду-ка я прилягу, а то вам, по-моему, не особенно интересно… — Он с надеждой обвел их глазами, но ответа не получил. — Ну… Спокойной ночи, — пробормотал кендер. Задом наперед выполз вон из палатки и отправился к себе, озадаченно пожимая плечами. И что такое с ними стряслось? Ведь это был всего только сон…

В палатке Стурма долгое время царила тишина. Потом Флинт вздохнул и мрачно проговорил:

— Вообще-то я не против кошмаров. Но чтобы делить их с кендером?.. И вы мне еще вот что скажите. Как, по-вашему, вышло, что всем нам приснился один и тот же сон? И что бы это все значило?

— Странный это край — Сильванести… — тихо отозвалась Лорана. Забрав свою свечу, она поднялась, собираясь уйти, но обернулась. — Как вы думаете? — сказала она. — Неужели все это было на самом деле? Неужели все было вправду так, как мы видели? И они погибли?..

И Танис действительно был с той женщиной, добавила она про себя. Но вслух, понятно, ничего не сказала.

— Что до нас, — сказал Стурм, — то мы здесь. И мы живы. Так что остается только надеяться, что и другие… — Он помолчал и проговорил: — Наверное, это смешно, но я… я каким-то образом ЗНАЮ, что с ними все в порядке.

Лорана внимательно присмотрелась к нему. Первоначальное потрясение и ужас постепенно уходили с его лица, сменяясь успокоением. Лорана и сама почувствовала себя гораздо спокойнее. Она взяла крепкую, жилистую ладонь рыцаря и молча сжала ее. Потом вышла наружу, под звезды.

За нею поднялся и гном:

— Поспать уже не удастся, так хоть посторожу…

— Я с тобой, — сказал Стурм, поднимаясь и застегивая пояс с мечом.

— Наверное, — сказал Флинт, — мы так никогда не узнаем, с какой стати нам всем приснился один и тот же сон.

— Похоже на то, — согласился Стурм.

Гном вышел из палатки. Стурм шагнул следом, но остановился, заметив на полу какую-то искорку. Решив, что это был кусочек фитилька со свечки Лораны, рыцарь наклонился его погасить. Искорка, однако, оказалась той самой бриллиантовой брошью, что подарила ему Эльхана. Она каким-то образом выскользнула из его поясного кармашка и лежала на земле. Рыцарь поднял ее и заметил, что она мерцала внутренним светом. Раньше он почему-то этого не замечал.

— Похоже на то… — задумчиво повторил Стурм, так и этак вертя брошь на ладони…

Впервые после множества долгих, жутких месяцев тьмы над Сильванести занялся рассвет. Но увидел его в окно своей спальни один только Лорак: остальные, смертельно уставшие, крепко спали.

Эльхана весь остаток ночи не покидала отца. Но наконец и ее оставили силы — она так и заснула, сидя в кресле. Лорак видел, как играли на ее щеках бледные отсветы зари. Длинные, темные волосы, упавшие на лицо, казались тонкими трещинками в белом мраморе. Лицо Эльханы было в царапинах, оставленных острыми шипами кустов, там и сям запеклась кровь. Дочь Лорака была прекрасна, но красоту ее чуть-чуть портила надменность. Поистине, она воплощала в себе все черты своего племени…

Отвернувшись, Лорак посмотрел наружу, на Сильванести. Это не принесло ему утешения. Тошнотворный зеленый туман по-прежнему висел над страной: ни дать ни взять сама земля дышала гнилостными испарениями…

«Это я всему виной…» — сказал он себе, обводя глазами искалеченные, скорчившиеся в муках деревья и жалких зверей, бродивших в поисках милосердного конца.

Четыреста лет прожил Лорак в этом краю, любовно следя за тем, как все краше цвел Сильванести в искусных руках его народа — и его собственных…

Случались, конечно, и беды. Лорак был одним из немногих еще живых обитателей Кринна, помнивших Катаклизм. Впрочем, эльфы Сильванести, к тому времени уже давно чуждавшиеся других рас, пережили его легче многих. Они-то хорошо знали, почему древние Боги покинули Кринн. От них не укрылось зло, источником которого был людской род. Оставалось, правда, загадкой, почему вымерло и эльфийское священство…

Знали здешние эльфы и о страданиях, которые претерпели после Катаклизма их братья, жившие в Квалинести. Они узнавали об этом из щебета птиц, из песен ветров и иными таинственными путями. С горечью внимали они историям убийств и насилий — но, спрашивается, чего еще можно было ждать, живя среди людей? И эльфы Сильванести окончательно затворились в своих лесах, перестав обращать внимание на окружающий мир. А до того, что и окружающий мир от них отвернулся, им попросту не было дела.

Потому-то король Лорак ничего и не понял, когда с севера надвинулось новое, доселе невиданное зло и стало угрожать его родине. Кому могла помешать Сильванести?.. Он лично встречался с Повелителями Драконов и объяснял им, что его народ вовсе не собирается вступать с ними в борьбу. Они, эльфы, полагали, что все сущее на Кринне имело право жить на свой собственный манер — и доброе, и злое. Он говорил. Повелители слушали, и поначалу, казалось, все шло хорошо. Но потом наступил день, когда Лорак понял, что его обманули. День, когда крылья драконов заслонили солнце над Сильванести…