Заклинания смерти. А над заклинаниями смерти – неистовое золотое пламя драконьей магии.

Вот уже четыре года как в ее крови пылал огонь дракона.

Моркелеб, – думала она, – прости меня.

Или это было чуждо драконам – прощать?

Черный Моркелеб. Дракон Злого Хребта.

Она призвала магию со звезд, из воздуха, вызвала ее из самого сердца того огня, что вошел в ее жизнь, когда с помощью силы Моркелеба она превратилась в дракона. И хотя она вернула человеческий облик, отвергнув бессмертие звездных птиц, часть ее души, ее глубинной сути, осталась сущностью дракона, и она понимала магию так, как понимали ее драконы. Поскольку это было чуждо драконам, – размышлять и тревожиться, она этого и не делала, когда плела заклинания смерти, – не размышляла и не тревожилась о Моркелебе, который любил ее.

Любил так, что позволил ей вернуть человеческий облик.

Любил так, что вернул ее Джону.

Моркелеб.

– Мама?

Звездный свет обозначил люк, который открылся среди шиферных плиток, покрывавших своды башенки, но не проник сквозь тень внизу. Магическим зрением Дженни увидела своего старшего сына, долговязого 12-летнего Яна, у которого были ее собственные волосы цвета ночи и голубые глаза на носатом лице Джона. Он шагнул на покатую крышу и собрался спуститься по ступеням, но она сказала: – Нет, подожди там. – Ее тело терзало утомление от создания песен смерти. – Дай мне собрать их и рассеять.

Она знала, Ян поймет ее слова. Только в этом году начали проявляться его собственные силы, ограниченные, как у любого подростка – возможность вызвать огонь и найти потерянные предметы, иногда – видеть в огне далекие вещи. Ян присел на краешек люка и зачарованно наблюдал, как она вызвала мерцание кругов, собирая его, словно холодный паутинчатый шелк, в своих руках. Вся магия, учил ее Каэрдин, зависит от Ограничений. Прежде даже, чем начать составлять магические круги, (не говоря уж о вызове заклинаний смерти), она очистила платформу дождевой водой с иссопом и наложила на каждую грубо обтесанную доску Слово, чтобы удержать недобрые чары от присоединения к самому месту. Требовались также заклинания, чтобы удержать ту низкую злобу, что она создавала в небольшом пространстве, ибо злоба эта могла не рассеяться над сельской местностью и стать причиной разрушений и смерти всех и каждого и в Холде, и в деревне, и на фермах, что примостились у стен. Словно скряга, подбирающий ничтожные крупицы золотой пыли со своих ногтей, Дженни собирала в ладонях каждый шепот и дрожь обрывков заклинаний смерти, давала им имя, обезвреживала и выпускала в изменчивый звездный свет.

– Я могу помочь?

– Нет, не сейчас. Но ты все же понимаешь, что я делаю? – Он кивнул. Во время работы она ощутила, как в ней нарастает, – как всегда усиливаясь в самое неподходящее время – отвратительный прилив жара, напоминание, что к ней приближался климакс. Терпеливо и устало она призвала другие заклинания, маленькие серебристые чары жизни и времени, чтобы отвести этот жар. – С заклинаниями зла ты должен быть предельно внимателен, предельно добросовестен, в особенности с заклинаниями, сотворенными на высоком месте,

– сказала она.

Ян перевел взгляд на телескоп Джона, установленный на той стороне платформы; она понимала, что он прочел ее мысли. Они оба знали – для того, чтобы поддались перила или Джон потерял равновесие, много не нужно. Фрагмент проклятия, случайная тень неприязни – этого будет достаточно, чтобы заставить Джона, или Яна, или еще кого забыть закрыть люк на щеколду, или для того, чтобы щеколду заело и сюда смогли подняться Ардик, или Мэг, или кто-то из постоянно увеличивающегося выводка кузины Роуэнберри …

Но даже при этих условиях платформа была самым безопасным местом во всем Холде, чтобы творить такие заклинания.

В то время как они с Яном несли гарпуны вниз по винтовой лестнице, Дженни вспоминала, каково это – быть драконом. Быть созданием с алмазным сердцем и неограниченной силой. Созданием, для которого магия не была чем-то, что оно делало, – успешно или не очень, – оно ею было: желание и магия, скелет и плоть, все едино.

И не нужно волноваться, не упадет ли ребенок с платформы.

С восходом луны Джон, Дженни и Ян прогулялись от Алин Холда к каменному дому у Мерзлого Водопада, где Дженни жила в одиночестве долгие годы. Это был дом Каэрдина, и Дженни жила здесь как ученица старого волшебника с 13 лет, когда начали расцветать зачатки силы, которая была у нее в детстве. Большая комната с чердаком, книжные полки, стол из отборной сосны, огромный камин и массивная кровать. Именно в этот дом к ней впервые пришел двадцатидвухлетний Джон, которому нужна была помощь против одной из бандитских шаек, что были бичом Уинтерленда, пока Король снова не прислал войска для его защиты. Его вызвал на единоборство, вспомнила Дженни, какой-то вожак банды – может, один из тех, кто убил его отца – а он слышал, что ни одно оружие не причинит вреда человеку, который переспал с ведьмой.

Но она помнила его с детства, своего собственного и его. Его мать была первым учителем Дженни в магии, – пленница, ведьма Ледяных Наездников; о скандале, который случился, когда Лорд Авер на ней женился, долго судачили по всему Уинтерленду. Когда ее сыну было четыре, а Дженни семь, Кахиера Ночная Птица исчезла, вернулась к Ледяным Наездникам, не оставив Дженни лучшего инструктора, чем Каэрдин, который ненавидел Ледяных Наездников и превыше остальных – Кахиеру. С того времени и до его приезда на Мерзлый Водопад она видела сына Кахиеры десятка два раз.

Поднимаясь на гору сейчас, мысленно она видела его таким, каким увидела тогда – нахальный, необычный, задиристый, бич всех девиц в пяти деревнях…И яростный. Сильнее всего запомнилась ей эта ярость, а еще – застенчивая мимолетная прелесть его улыбки.

– Вот тут надо бы перестелить солому, – отметил он сейчас, встав на стременах Молота Битвы, чтобы вытащить солому с выступа крыши. – Согласно Каталогам Дотиса, крестьяне Серебряных Островов частенько обматывали твердую черепицу соломой и прибивали ее к несущим стропилам – крепкие же они, должно быть. Коуэен – главный конюх в Холде – говорит, мол, не выйдет, но по мне так этим летом стоит попытаться, если найду, как они обмотку делали. В смысле то есть если мы еще будем живы к сенокосу. – Жуя соломинку, он спрыгнул со спины лошади, закрепил вожжи вокруг ворот и проследовал за Дженни и Яном в дом. – Ну вот, – добавил он, принюхавшись. – Почему это, невзирая на всякие чары, что ты накладываешь вокруг дома, Джен, чтобы странники даже не заметили этого места, мыши, похоже, всегда влезают просто прекрасно?

Дженни метнула на него быстрый взгляд в мягком голубом сиянии ведьминого огня, который она вызвала, и наклонилась, чтобы вытащить из-под кровати коробки трав, которые там хранила. В запечатанных воском банках были тщательно законсервированы черемица, гельземиум и яркие красные шляпки мухоморов. Банки и коробки были исписаны теми же заклинаниями, что покрывали стены дома, чтобы держать непрошенных гостей подальше, но несмотря на это, под кроватью было две дохлых мыши.

Дженни нащупала эту коробку кончиками загорелых пальцев, автоматически уничтожая защиту, которую сплела. Бутылки из южной тыквы-горлянки содержали головы болотных гадюк и высушенные тела медуз. Заколдованными нитями были связаны отвратительные листья, а пакеты из вощеного пергамента хранили смертоносные земли и соли. В другом конце комнаты Ян рылся в немногих оставшихся на полках книгах; Джон ухватил Дженни за талию, поставил подножку и бросил на старый плоский матрас, проказливо улыбаясь, пока она набрасывала поперек комнаты заклинание, дабы оставить Яна в неведении насчет нехорошего поведения родителей…

– Веди себя прилично. – Она выскользнула из его захвата, хихикая как деревенская девчонка.

– Слишком давно мы сюда не приходили. – Он ослабил хватку, но держал ее в объятьях, ухватившись руками за шероховатый столбик кровати за ее спиной. Хотя Джон был лишь немного выше среднего роста, он без труда возвышался над ней на целый фут; ведьмин огонь серебристо отразился в его очках и замерцал в глазах.