– Держу пари, они разбегутся, если мы швырнем заклинания обратно, – она засмеялась, и к смеху присоединился Ян. Его глаза больше не были мертвыми, они полыхали жизненным огнем, никогда прежде она не видела его настолько полным жизни. Она чувствовала, что он простил ей все годы пренебрежения им, чувствовала его одобрение, восхищение, любовь.

– Как насчет этого, Нимр? – крикнул он дракону, и дракон – они оба оказались на одном, как, Дженни не помнила – соколом спикировал вниз. Захватить сеть заклинаний было так же легко и весело, как и отдернуть веревку от кошки. Защита гномов тоже спуталась в разорванный клубок, и с возгласом ликования Блайед – или демон Блаейда, который устроился на Ирсгендле – метнул Заклятье Огня на громыхающую машину.

Она накренилась и остановилась, кружа, и забавно затряслась, когда из каждой дырки и щели повалил дым. Дженни, вцепившись в плечи сына, оглушительно расхохоталась, подхватив веселье остальных: Блайеда, Изулт, Вереката и Саммер… наружу пытался выбраться человек, и Изулт направила Хаггинаршилдима поближе, и он плюнул огнем, когда тот схватился за люк. Это было как мучить улитку, далекую, смешную в своей бесполезной малости: – Эй, приготовим-ка из него моллюсков! – завопил Ян, и Дженни хохотала так, что ей стало плохо. Сполохи пламени отражались на наконечнике гарпуна мужчины и его очках, когда он старался освободиться.

Второй Еж опрокинулся набок, а его колеса беспомощно крутились. Энисмирдал и Сентуивир сорвали с укрытия земляную крышу, люди внутри заметались, как личинки, опущенные в соль, ужас и агония возрастали как букет в летнем саду. Смеясь и перекрикиваясь друг с другом, наездники спиралями уходили в небо, отмечая уход вспышками пламени, возносящегося к небу.

– Мы вернемся! – завопила Изулт, к замешательству всего лагеря. – Никуда не уходите!

И Дженни омыло наслаждение, глубокие ласкающие волны, пронизывающие самые потаенные глубины ее тела и разума: довольство, сопричастность, обещание награды и пьянящее веселье власти. Власти и боли. Это-то и была настоящая жизнь. Люди в разрушенном лагере бегали туда-сюда как сумасшедшие, смешные, как муравьи, когда затопит гнездо, пытаясь погасить огонь или тщетно пытаясь поставить на ноги раненых. Целые дюжины их просто бежали к холмам: – Они что, думают, что жители лесов дадут им пройти? – завопил Блайед, чьи длинные седые локоны трепал ветер. – Хотел бы я быть здесь, когда они попытаются!

Один мужчина, тот, что вырвался из горящего Ежа, медленно встал на ноги, опираясь на сломанный гарпун. Дженни знала, что он наблюдал за драконами, когда те с триумфом вихрем умчались в ночь.

Они отдали в ее полное распоряжение юную девушку; возможно, одну из лагерных служанок или шлюх. И поскольку Дженни вполне разумно применяла боль и ужас, ей удалось сохранить той жизнь почти на всю ночь.

В глубине души Дженни понимала, что она сама в ужасе, ошеломлена, испытывает омерзение, ее тошнило от того, что она творила с плачущим ребенком. Но она понимала также, что Амайон чавкая, с удовольствием заглатывал и ее эмоции, ее отвращение и жалость, и агонию ничего не понимающей жертвы. И Амайон – как это принято у демонов – направлял свое удовольствие и наслаждение в тело и разум Дженни. Разрываясь на части и содрогаясь, Дженни пыталась наййти способ сражаться, но ей казалось, что она может только наблюдать со стороны за тем, что вытворяла над девушкой – злая пародия на то, что делал с ней самой Каэрдин, когда она была в том же возрасте; наблюдать со стороны, словно это была не она, а кто-то еще.

Но ведь это не кто-то еще, прошептал Амайон. Это ты, прелесть моя, дорогая Дженни, дражайшая моя. Я не делаю ничего лишнего. Никто из демонов не делает. Признай это. С тех самых пор, когда Каэрдин бил тебя, изводил и заставлял делать то, что ты сделать не могла …

– Чего тебе от меня нужно? – кричала девушка, по лицу которой стекала кровь. – Чего тебе нужно?

…тебе было интересно, как бы это было – почувствовать такую власть. Тогда ты хотела быть им. И вот теперь – пожалуйста.

Я не хотела! – кричала Дженни в отчаянии – голос ее был тонок, как скрип сверчка в щели. Нет, нет, нет!

А демон до капли выпил ее слезы, смешанные с кровью маленькой шлюшки, и причмокнул губами от удовольствия.

Девушка умерла ближе к рассвету. Это ощущение было неописуемо – звенящая кульминация физического наслаждения и эмоционального удовлетворения, – которое ее опустошило, привело в замешательство, выжало как тряпку, которую прибило к неизвестному берегу.

Маги-драконы установили палатки чуть в стороне от места отдыха войск Роклис – лагерь был там, где Уайлдспэ извивалась среди серых обнаженных холмов. Лежа на промокших коврах на полу палатки, вдыхая густой запах крови, который исходил от них, Дженни – та ее крохотная частица, что сжалась в комок, рыдая и все еще призраком цепляясь за собственную плоть – задавалась вопросом, что еще происходило в компании магов, какие награды они получали за свою работу в ночи. Что сделал Ян.

Голубая с желтым занавеска всколыхнулась, отходя назад. В проеме стоял Карадок, вежливый и посвежевший после ванны, его твердый рот чуть расслабился, словно он был доволен и пресыщен этой ночью. На минутку он подошел к телу девушки, перевернул ее концом трости с головой гоблина. Дженни услышала, как Амайон – а может быть, и она сама – хихикнул, и привстала, понимая, что на ее лице улыбка женщины, которая в неглиже потягивается в постели мужа или сына ненавистной соперницы.

– Какая же это была мелкая шипящая кошка. – Она томно потянулась и отбросила волосы назад. – Они не устроили бани? Я вся липкая.

Карадок усмехнулся краешком жестокого рта, и в глазах его вспыхнул грязный огонек. Интересно, промелькнуло в мыслях Дженни ( ее собственных, вытесненных и охваченных ужасом мыслях), как долго продержался настоящий Карадок, хватаясь за медленно тающие призрачные оковы собственной плоти и с ужасом крича, что он совсем не это имел в виду, когда просил демонов даровать ему власть.

А может быть, и это. Может быть, когда пройдет достаточно времени, ты уже больше не сможешь объяснить разницы.

Он потрепал Дженни по подбороку, как это делали мужчины со шлюхами в тавернах. – Как тебе это понравилось?

Чудовище, чудовище! закричала она ему, а может, самой себе, еле-еле, в отчаянии – ее никто не услышал. За исключением Амайона, конечно, который хихикал в пресыщенном удовольствии от того, что она все еще может испытывать эмоции, и смаковал ее ужас как пикантный десерт. Демон в ней расхохотался такому ответу на вопрос Карадока, и рука Дженни огладила собственное тело – ласкающее выражение полного удовлетворения. Где-то она услышала ответ Амайона демону – его имя было Фолкатор, она его откуда-то знала (надутая тварь, сквозь которую пробивались полупереваренные всхлипы дюжины других демонят) – это он обитал в глазах Карадока. Ты же знаешь, как это приятно – в первый раз заниматься этим с новичком.

И Карадок – Фолкатор – понимающе рассмеялся. – Рок вскоре собирается в путь, – сказал он. – Мы ударим по ним снова сегодня вечером.-Что-то в выражении его лица изменилось, сдвинулось, и с привычным видом он достал из кармана зеленый драгоценный камень, отполированный перидот размером с яйцо чайки, и протянул ей – как леденец ребенку.

Ублюдки, ублюдки! – кричала Дженни, пытаяясь призвать из тела хотя бы крохи силы, пытаясь вышвырнуть Амайона из себя самой, из своего сердца, своего разума. Хотя она знала, что без него она, какая-то часть ее самой, умрет задолго до того, как кто-нибудь сможет изгнать Амайона, – если кто-нибудь мог такое совершить, но ее охватывал ужас при мысли, что она навсегда останется их пленницей.

Амайон что-то сделал с ней, почти не задумываясь, как человек шлепнул бы ребенка, чтобы его утихомирить, что-то, от чего ее охватила боль. А что это? – спросил он, оглядывая Фолкатора, оглядывая драгоценность.

– У меня есть собственные причины, – ответил драконий маг, подбрасывая эту драгоценность на ладони.