– А сейчас ты пойдешь наверх, – приказала она. – Давай! Хватит шататься по полям, когда тебе надо отдыхать…

Она с бормотанием снова поднялась по лестнице, и сержант Маффл, бросив взволнованный взгляд на Джона, подхватил Мэг, словно маленький белый маковый цветок, и понес ее следом. Как только они скрылись из виду, Джон довольно быстро уселся на поленницу дров около печки.

– Ты в порядке? – Ардик присоединился к нему, как и Джон, раздетый до бридж, башмаков и рубахи, обхватив руками рукоять небольшого меча, что висел у него на поясе. С большим трудом Джон убедил его снимать оружие, когда он идет спать.

– Пусть только появится еще один дракон, – бодро сказал Джон, – и я сверну ему шею, как цыпленку.

Ардик усмехнулся и подсел к отцу на дровяную поленницу. – Ты собираешься уйти и найти Яна?

– Придется, сынок.

– Можно мне с тобой? Тебе понадобится помощь, – добавил он, видя, что его отец набирает воздух для неизбежного отказа. – Даже если ты заберешь все мамины яды и твою драконоборческую машину. Ты же сам знаешь, что никогда не испытывал ее против настоящего дракона. А я могу использовать меч. – Он уверенно похлопал по клинку. – И я могу стрелять, кидать веревку, метать копье. Ты же знаешь, у меня это получается лучше, чем у Яна.

Это была правда. Еще когда мальчики были маленькими, Джон тренировал их и обучал искусству владения оружием, зная, что в Уинтерленде оно им понадобится, и возможно, намного раньше, чем они повзрослеют. И там, где Ян все обстоятельно изучал, младший поглощал уроки с беспечной свирепостью, которая не оставила Джону сомнений в том, кто займет место защитника Уинтерленда, когда сам он уйдет.

И, вероятно, сделает эту работу лучше, чем он сам, размышлял он печально.

– Ты сейчас скажешь, что тебе и вправду хотелось бы, – вздохнул Адрик,

– но нельзя. Я прав?

– Ты прав, сынок, – сказал Джон. Он отщипнул прут от кучи бревен и сотворил мышиный переполох для Худышки Китти, которая сошла вниз, чтобы исследовать внутренний двор. Кошка посмотрела на это равнодушно и уселась мыться. – К ужину и на танцы соберется народ, но вот если б ты поднялся в мою комнату, пока все заняты, и принес мои сумки сюда, к Молочаю, – он ткнул большим пальцем в лодку, – это было бы в самый раз; если я могу на это рассчитывать то есть.

Глаза Адрика засияли, он спрыгнул с поленницы и помчался по лестнице, как горный козел. Джон последовал за ним, только медленнее, прихрамывая и хватаясь за стены. Он поспал несколько часов (под боком дремали сонные серые глыбы – Толстушка Китти и Худышка Китти), а проснувшись, натянул кожаную безрукавку и собрал узелок с одеждой – пара башмаков, пледы и бритва. Рядом с ним поставил рюкзак, в котором были все составные части ядов, что они с Яном собрали в кабинете Джении и в доме на Мерзлом Водопаде, все банки и пакеты оттуда – или смертоносные или просто усыпляющие; и объемистая связка обрывков пергамента, которые он выпросил в скриптории Корфлина. Потом, несмотря на протесты теток, он дотащился до шумного, освещенного факелами зала.

К ужину всегда был кто-нибудь из деревни – легионы друзей Джейн, или братья и сестры слуг из Холда, иногда – сестра Дженни, Спарроу и ее дети, или Маффл со своей семьей, или многострадальный отец Гиеро, чьи попытки надлежащим образом поклоняться Богам были встречены в деревне вселенским равнодушием и глубоко укоренившейся упрямой верой в Древнего Бога. Джон был обязан пересказать Воробышку, тете Хол и кузине Роуэнберри все, что видел и слышал в Кайр Корфлин и все, что Роклис сказала о волнениях на юге; о росте зерновых и успехах с новой каменной водяной мельницей, и о количестве скота ( «Что значит – не знаю?» – вопросил старый Грэм Греббидж с фермы у дамбы. «Ты что, считать не умеешь, парень?»), и что носили жены сержантов с юга. Это его утомляло, но уходить не хотелось. Он сказал себе, это все потому, что пройдут недели, прежде чем он увидит их снова, стараясь даже не думать Никогда. После ужина он вытащил шарманку, которая была частью вознаграждения за убийство дракона четыре года назад, и наигрывал военные песни четырехсотлетней давности, и детские считалочки, и сентиментальные баллады,

– он их выучил из почерневших книг, что нашел в развалинах Элдсбауча. Маффл и Ардик присоединились к ним с ручным барабаном, а тетя Джейн – с деревянной флейтой. Тетя Роуэн, тетя Хол (мать Маффла и многолетняя любовница его отца) и привратница Пэг с удивительной легкостью танцевали в водовороте пледов, тряпья и длинных седых волос.

Все они еще были поглощены музыкой, когда он сказал, что собирается спать. Но покидая зал, он поймал взгляд Адрика.

Мальчик догнал его на кухонном дворе через несколько минут. Они вместе спустились по ступенькам в теплую голубую тьму, видя тлеющий янтарный глаз печки на старом дворе с сараями, расцвеченный и прикрытый каркасом из ивовой лозы. Ночь была тиха и доносила до них аромат ячменя, зреющего вокруг Холда, и сильную вонь мокрой зелени с болот на севере и востоке. Музыка все еще оставалась с ними, отдаленная, веселая, необузданная, а с нею – крики сверчков и лягушек. Только что над ломаной линией горизонта поднялась ущербная луна, нарядная и желтая, как сердцевина тыквы.

– Как только они узнают, что я решил уйти, тут они и явятся за мной, честя на чем свет стоит, – сказал Джон, проверяя кожаный шланг, который шел от печи к огромной серебристой массе шелка, аккуратно разложенной на разрушенном тротуаре. За последние несколько часов она начала подниматься и двигаться, раздуваясь…

В ослепительном темно-красном зареве лицо мальчика скривилось в широкой усмешке.

– То есть ты боишься, как бы тетя Джейн не запретила тебе ехать.

– Я лорд Холда, и буду благодарен вам, сэр, если вы это запомните.

Джон бросил обрубок вяза в печку, довольный, что у него есть слуги, которые притащили дрова ранее. – Прояви хоть немного уважения к старому, усталому человеку.

Но Адрик только шире усмехнулся. Он все знал о том, как честят на чем свет стоит. Какое-то время они работали вместе, раздувая огонь в печном брюхе, их лица омывал жар, а в звездном свете вздувался белый дым с песком. Спустя какое-то время Джон пинком закрыл дверь и раскопал в мешочке на поясе то, что получил от гномов Вилдума – два или три белых камня размером примерно с дикое яблоко, меловых и мягких на ощупь. У печки было что-то вроде железной корзины на вершине трубы, в нее Джон положил эти камни, затем снова проверил огромные раздувающиеся полотнища серого шелка. Канаты, клапаны и шланги были установлены так, как говорилось в старинных книгах и как высчитал Джон за время многомесячных испытаний и экспериментирования.

– Это магия? – вскоре прошептал Адрик.

Это произвело на него сильное впечатление. Джон почувствовал некоторое удовлетворение от того, что все-таки сделал.

– Воздушные шары – да нет, не магия. – Он отступил назад и незаметно оперся на лодку для поддержки. – Геронекс из Эрнайна тысячу двести лет назад использовал горячий воздух, чтобы заполнить шелковые мешки, и пролетел на них семьдесят пять миль, (по крайней мере, так он утверждает), – весь путь от Эрнайна, где бы он ни был, до Серебряных островов. В четвертом томе Дотисовой Истории – или это у Полиборуса? – говорится о людах, которые строили летающие машины с помощью магии гномов, хотя воздушные шары это были или что-то вроде крылатой машины, которую я сделал пару лет назад – не сказано. И я буду очень благодарен, если ты не будешь хихикать над этой машиной, – добавил он с достоинством. – Она почти работала.

– Ты еще и парашют свой сделал, – отметил Адрик, неправильно произнося архаичное слово. – И стеклянный пузырь, чтобы двигаться под водой. И ракеты. И …

– Кстати, в прошлом все это работало, – парировал Джон, сбрасывая из-за жары свою грубую безрукавку. – И только моя драконоборческая машина совершенно новая, я сам всю ее изобрел. Если это могли делать древние, я тоже могу.

Шелк вздымался и менял форму, становясь похожим на какой-то увеличенный вариант мышиных лап, которые он сунул под одеяла на кровати, чтобы заинтересовать впавшую в спячку Толстушку Китти – хотя даже этого они не сделали. Свет факелов и луны плыл по бледным узорам ткани. Шелк начал медленно увеличиваться, словно внизу с земли поднималось какое-то огромное существо. Ардик прошелся вокруг рядом с ним, привычно засунув руки под портупею, пытаясь казаться равнодушным, но глаза его расширились.