Ведьмин огонь замерцал на очках, когда Джон повернул голову. Ее поразило, что среди хаоса огня, крови и магии Моркелебу удалось схватить их обоих.

– Мне жаль насчет Яна, милая.

Она глубоко втянула воздух. – Ты знал, когда стрелял?

– Ага. – Он осторожно выпрямился. Тончайшие голубые нити света сделали заметнее пластины старого металла, которыми был украшен его камзол. За ним, невероятно распластанный, словно жук в щели, в глубине пещеры лежал Моркелеб

– мерцание алмазных глаз и шипов. – Видишь ли, я знал, что он будет наездником Нимра.

Дженни отвернулась. Знание, что Ян жив и его можно вернуть, сжигало ее: ярость, негодование, ужас от того, что сделал Джон.

– Карадок не даст ему умереть, ты же знаешь, – продолжил Джон. – В мире слишком мало магов, и ему пришлось вытащить их обоих, Нимра и Яна, – всех троих, я бы сказал, если считать того гоблина, что его оседлал – из боя, как он вытащил Изулт.

– А если бы твоя стрела его убила наповал? – Голос ее дрожал. – Мы можем вернуть его, Джон, но не из мертвых.

– Если бы мы умерли тогда, – мягко сказал Джон, – как думаешь, кем был бы Ян, кроме как рабом гоблинов, беспомощным пленником этой драгоценности до последнего вздоха и удара сердца? Наблюдал бы, что они творят, живя его болью? Иногда стрела в сердца – это подарок, преподнесенный из любви.

Дженни смотрела в сторону. Он был прав, но ей было так больно, что не находилось слов. Джон снял камзол и улегся, положив голову на мокрый насквозь ком из пледов. От его рубашки шел легкий пар из-за заклинаний тепла, которые вызвал Моркелеб, чтобы высушить их одежду. В пещере раздавался только звук дыхания, когда снаружи пробился серый свет. Чуть погодя Дженни встала и передвинулась, чтобы лечь радом с ним, сжимая его руку.

Учитывая неровную и сильно заросшую лесом территорию Лесов Импертенга и возможность присутствия там восставших отрядов, и Джон, и Дженни посчитали небезопасным, высаживаться в темноте, в нескольких милях от лагеря солдат Короля. Более того, как отметил Джон, невозможно сказать, не следил ли за ними кто-нибудь из драконов, выжидая, чтобы напасть на них с Дженни, как только Моркелеб скроется из виду.

Поэтому дракон полетел прямо к лагерю у подножия холмов Джотема и на второй день после их бегства кругами спустился с вечернего неба. Дженни раскрыла над ними огромный зонтик Промажь по цели, чтобы справиться с последствиями.

Это было необходимо. Со всех концов лагеря с криками высыпали люди – из лагерей, поскольку с высоты было ясно, что каждый из вассалов Короля разбил свои палатки по отдельности, и было невозможно спутать полосатые палатки Халната и светло-кремовое, хотя и потрепанное, пристанище солдат Хита. Драконьим зрением Дженни ясно их видела, и фасон и цвет их одежды отличались так же, как вид и размер их бивуаков. Вместе с диким ржанием лошадей и безумным блеянием овец, в панике носящихся по кругу в загонах, до нее доносились голоса. Бесполезной тучей взмыли стрелы. Потом солдаты кинулись врассыпную, как неслись сюда, тыча пальцами и крича, когда увидели, что дракон зажал в когтях людей.

Джон оставался Джоном, он махал руками и посылал воздушные поцелуи.

Балансируя на огромных крыльях, Моркелеб вытянул длинные задние ноги к земле, а потом присел и сложил крылья. К этому времени на углу плаца, где он обосновался, стояли только два высоких худых молодых человека – рыжеволосый носил черную мантию ученого, а очки белокурого казались нелепыми в сочетании с красной военной формой, красными бриджами и красными стоптанными сапогами с искусным тиснением.

Именно эта очкастая малиновая фигура выкрикнула: – Лорд Джон! Леди Дженни! – и зашагала вперед, протягивая руки.

Дженни помнила время, когда он бы побежал.

Дженни сделала реверанс – в потрепанной нижней юбке и Джоновых запачканных сажей пледах, но он обхватил ее руками, нагибаясь с высоты своего возмутительного роста. Потом он повернулся и заключил в объятья Джона, задыхаясь от восхищения и удовольствия, а Моркелеб в это время устроился чуть поудобнее и наблюдал за этой сценой холодными сардоническими нечеловеческими глазами. Казалось, сорок футов – его истинный размер, крупнее которого он быть не может, но сейчас Дженни не была в этом так уверена.

– Что вы здесь делаете? – спросил Гарет Маглошелдон, сын – и Регент – своего отца-Короля. Как раз когда он говорил, появился Уриен из Дома Увейна, высокий мужчина, который в юности, должно быть, был похож на статую Сармендеса, Повелителя Солнца: инкрустированные золотом доспехи, малиновый плащ, огромный, украшенный драгоценностями меч, отбрасывающий блики света. – Все в порядке, отец, – торопливо сказал Гарет, подходя к нему, когда Король, увидев Моркелеба, поднял оружие и начал наступать.

– Подумать только, это же дракон Злого Хребта!

– – Все в порядке, – повторил Гарет, хватая его за руку. – Его победили. Он здесь как… как пленник.

Моркелеб открыл рот и зашипел, но если он и сказал что-то, Дженни этого не различила, и не подала Гарету никаких знаков.

– Он дракон. – Король нахмурился, словно чего-то здесь он не мог уразуметь. К нему торопливо подошли слуги и ординарцы, тактично беря его под руки. – Драконов нужно убивать. Это долг Короля…

– Нет, – сказал Гарет. – Лорд Аверсин – ты помнишь лорда Аверсина? – и леди Дженни захватили этого дракона в плен. Я спою тебе об этом песню сегодня вечером или…или завтра. – Он повернулся к Джону, нахмурившись, когда увидел ожоги и волдыри обожженного кислотой тела. – Что случилось? – Он посмотрел также и на Моркелеба, словно зная, что только самая крайняя необходимость привела бы их в лагерь.

– Роклис – предательница. – Джон сунул одну руку за портупею, а второй почесал длинный нос. – И это хорошая новость.

Гарет слушал рассказ Джона без комментариев, хотя когда Джон говорил о Шхерах Света, глаза Регента засверкали от восторга и страстного желания туда попасть. Тихо сидя между Джоном и рыжеволосым Поликарпом, правителем Халната и доктором естественной философии – и одетая в слишком яркое и слишком длинное платье, которое одолжила одна из офицерских жен – Дженни поняла, что только часть Гаретовой одержимости рассказами о древних Драконьих Погибелях возникла из тоски неуклюжего мальчишки по героизму и мужественным деяниям с оружием в руках. Что Гарет любил, так это рассказы о драконах.

Как и Джон, осознала она, полюбил драконов, когда стал понимать их лучше.

– Она всегда смотрела на тебя свысока, ты же знаешь, – сказал Поликарп Гарету. – Мы с ней говорили два-три раза, когда она командовала войсками, осаждавшими Халнат. Когда она узнала, что твой отец … заболел, – он бросил взгляд на высокого мужчину, сидевшего в кресле на почетном месте в центре стола, – ее первой реакцией был ужас, что королевством будешь править ты.

– Я не болен. – Король Уриен, который слушал Джоново повествование с серьезным удивлением ребенка, слегка откинулся на спинку кресла, нахмурившись. Его волосы, которые были раньше цвета спелого ячменя, сейчас стали почти белыми и росли так редко, клочками, что их стригли коротко. Выходя, чтобы сразить дракона, он надел гладкий парик.

В отличие от всех остальных, подумала Дженни, он выглядит крепким, у него цветущий вид человека, который хорошо ест и проводит часть дня на улице. С каждым разом, когда Дженни его видела после смерти чародейки Зиерн, что высосала из него столько жизни и души, старый Король, казалось, понемногу оживал, понемногу воспринимал свое окружение, хотя он все еще по-детски восхищался каждым цветком, пуговицей и механизмом, словно никогда не видел их раньше.

И обескураживала мысль, что Роклис, возможно, была права: если Уриена разлучить с сыном, его легко можно было бы уговорить забыть его и назначить любого – Роклис, Принца Импертенга, Джона или даже Адрика – Регентом вместо молодого человека.

Король продолжил: – Меня всего лишь тянет вздремнуть, но ведь я могу быть Королем, даже если меня тянет вздремнуть, не так ли? – Он беспокойно повернулся к сыну, который улыбнулся и накрыл ладонью его большие загорелые пальцы.